СИСТЕМНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ БЕРТА ХЕЛЛИНГЕРА 14 страница

(Позже в другом месте):

Интерпретация — это только краешек покрова. Когда кто-то ин­терпретирует человека или событие, то он хочет взять этим происхо­дящее под свой контроль, он и исходит из того, что может это конт-

ролировать. За этим стоит самомнение. Если событие важно, такое как оно есть, тогда я иду за событием и следую ему, и это смиренная пози­ция.

Алексис: Правильно ли я понял, что для тебя значимо только то, что доходит до исполнения и что происходит?

Б.Х.: Да, роль играет только то, что случилось, — события. Опи­сания характеров, напротив, не важны. Это экономит много време­ни, потому что нет необходимости расспрашивать, что это был за че­ловек. Это уводит в сторону и запутывает. Когда я применяю эти опи­сания, исполнения снова обретают свое значение. Следствием пси­хоаналитического прорыва в нашу культуру является то, что мы придаем больше значения интерпретации события, чем самому событию. Это полное сумасшествие.

Пример:

На курсе с психотерапевтами я как-то попросил рассказать о са­мых важных событиях их детства. Тогда один человек рассказал, что его дедушка однажды положил ему руку на голову. Это было просто прекрасно. Дотом он однажды получил оплеуху, однажды упал и т. д., а когда ему было пять лет, погиб его отец. Я задал группе терапевтов воп­рос: «Что из этого всего самое важное?» Они назвали все, кроме смер­ти отца. Это искажение, произошедшее благодаря психоанализу.

Еще один пример с семинара:

Альберт: Четыре года назад мы делали тут расстановку моей род­ной семьи, а сейчас я увидел, как детально ты разбираешь еще и фон. Мне стало понятно, что и у моей матери тоже не все было нормально. Она очень рано потеряла своих родителей и воспитывалась у очень строгой сестры ее матери.

Б.Х.: Когда я провожу системную психотерапию, я противлюсь лю­бому оценивающему описанию, то есть приписыванию определенных качеств, например «строгий». Это абсолютно неважно. Она попала к сестре — точка. Это невероятно укорачивает весь процесс. Такие описа­ния совершенно ни к чему. Для расстановки это не имеет никакого зна­чения. Тогда можно хорошенько облегчить собственную задачу?

Альберт: ^испытываю симпатию к мужу сестры моей мамы, хоть я и редко его видел. Я знаю, что он очень помог нам в лагере для бе­женцев. В остальном - возможно, я не должен этого говорить — он был абсолютно сумасшедшим.

Б.Х.: Видите, что он сейчас сделал? Сейчас он перекрыл себе доро­гу к тому, чтобы отдать этому человеку должное. Решение всегда связа-

12 — 2296

но с признанием. Он рассказал о том, что заслуживает признания, а затем последовало что-то, что признанию мешает. Знаешь, кем ты был сейчас? Сумасшедшим. Сумасшествие — это недооценкадействитель-ности. Что-то еще, Альберт?

Альберт: Напротив. (Веселье.)

Психологическая интерпретация болезней

Сегодня существует широко распространенная тенденция давать болезням психологическое толкование. Одна из участниц семинара рассказывает, что ее сестра несколько лет назад заболела раком, а ее брат год назад заболел эпилепсией и она хотела бы больше знать, что происходит в ее семье. Б.Х. говорит: «Я думаю, такой ход мыслей со­блазнителен. Когда человек спрашивает: «Что я такого сделал, что заболел раком? Какая психологическая динамика за этим кроется?», он хочет переложить ответственность за эти события на внутрисемей­ные взаимодействия, и это может зайти слишком далеко. Как только кто-то начинает размышлять таким образом, у него возникает иллю­зия, что он может контролировать эти события. Тогда ему не нужно смиряться и склоняться перед роковым событием. Это часто оказы­вает пагубное воздействие, потому что за этим стоит самомнение.

Позавчера мне позвонила одна женщина — системный терапевт. У нее было заражение крови из-за загноившегося зуба, и с тех пор у нее осложнения в колене. И теперь она хочет пройти системную те­рапию, чтобы колено зажило. Я сказал ей: «Существует нечто такое, как болезни, и нельзя их так просто увязывать с семейными делами, иначе можно создать себе мнимую систему».

В каждом конкретном случае нужно смотреть, уклоняется ли че­ловек от болезни и судьбы или он принимает это и, будучи покор­ным судьбе, ищет, что этой судьбе соответствует. У меня на курсе был человек, сестра которого была тяжело больна, и он спросил, что хотел бы узнать, какой ложной системе убеждений она привержена, раз она так больна. Тогда я ответил ему: «Смерти нет дела до систем убеждений. К чему это? Это отрицание реальности и того, что нич­то не вечно».

Внимательно следите за выбором слов

Отношение понятия к вещи похоже на отношение касательной к окружности. Она касается ее, но охватить не может, однако одно та­кое слово, как «земля», весит очень много. Когда речь идет о таких понятиях, как, например, парентификация или идентификация, то очень важно обращать внимание на процессы. Если оставаться при касательной, то не охватишь окружности. Окружность — это движе-

ние. Если человек окунается в само происходящее, то ему не нужны понятия и он точнее понимает, в чем дело.

Анджела: Да, это прекрасно, это снова та дифференцированность, которую я так ценю.

Б.Х.: Дифференцированность возникает, когда человек слышит слово и, глядя на реальность, проверяет, а точно ли оно? Человек от­дается во власть реальности до тех пор, пока не придет то слово, ко­торое верно ее описывает. Для этого нужно забыть все прежние слова и прежние объяснения, оставить позади все намерения и стать зер­калом, и когда на него упадет свет, это создаст слово, которое верно.

Адриан: Меня занимают две вещи. Во время обеденного перерыва я не раз проходил мимо крестов с этим кровавым изображением Хри­ста. Я начинаю по-другому понимать поговорку «Нет худа без доб­ра».

Б.Х.: Ведь кровавым был кто-то другой.

Адриан: Я думаю, это образы, которые меня очень напугали.

Б.Х.: Нет, нет, нет, действуют слова. Если ты берешь неправиль­ное слово, оно оказывает неправильное воздействие. Точнее будет: кровоточащим. (С юмором) У нас здесь теперь тоже некий вид шко­лы мысли.

Эрих: Я все еще раздумываю над тем, что ты недавно сказал, гово­ря о пропаганде.

Б.Х.: Это отвлекает. Ты уходишь в образ, вместо того чтобы уйти в дело. Вот тебе пример: человек видит указатель, на котором написа­но «Зальцбург»^ и, вместо того чтобы идти в Зальцбург, он рассматри­вает указатель. Тогда это называют толкованием сновидений или ра­ботой с образами. Тут есть много названий.

6) Любопытство разрушает воздействие

Карла часто одолевала грусть неизвестного происхождения. Из сделанной им расстановки становится ясно, что из семьи исключен отец его сводной сестры. Он и приемные родители сводной сестры включаются в новый образ.

Фрауке (сразу после расстановки): Как тебе этот новый образ, Карл, и помогает ли он переработать боль, потерю?

Б.Х.: Твои расспросы оказывают плохое влияние. Ты даже не даешь ему времени осмыслить произошедшее. Это замаскированное возра­жение. (Группе) Вы видите это? Начни он отвечать, и было бы разруше­но то, что он только что сделал. То же и в отношении любопытства.

12*

Любопытство разрушает воздействие. Любопытство означает, что Я хочу' знать больше, чем необходимо для того, чтобы действовать или чтобы добиться успеха. Она хочет знать больше, чем ему помогает. Ему совер­шенно достаточно того, что здесь было. Во всяком случае так это выг­лядит. И если сейчас начать это теребить, то действовать это не сможет. Нельзя также разузнавать, было ли это успешно. В этом смысле конт- >, роль успешности в психотерапии плох, а именно в том смысле, что мне любопытно знать, как было дальше.

Существуют такие виды контроля результативности, которые не­обходимы. Например, для науки. Этого я отрицать не собираюсь. Но многое зависит от внутренней позиции терапевта. Если он ищет те­перь подтверждение для того, что он когда-то сделал, то это фальси­фикация, потому что он считает, что изменения произошли главным образом благодаря ему, хотя он, возможно, сыграл здесь лишь второ­степенную роль. Но если терапевт смотрит на это так, что в некоем общем движении он встретился с кем-то и, может быть, еще что-то ему дал, а потом каждый идет своим путем и никто не хочет знать, что из этого получилось, — тогда каждый свободен.

Людвиг: Последние три года я пытаюсь отделиться от моей род­ной семьи и моей матери, и хотел бы еще раз посмотреть, что откуда идет, в том числе и от предыдущих поколений — от бабушек и деду­шек.

Б.Х.: Этого недостаточно. У любопытства слишком маленькая сила.

Людвиг: Это не только любопытство. Я хочу отделиться.

Б.Х. (группе): Есть в этом сила? Силы здесь нет.

Людвиг: Это значит, что я совсем не хочу отделиться?

Б.Х.: Я не интрепретирую это. Просто сейчас здесь силы нет. Боль­шего я не скажу. Еще кто-нибудь хочет что-то сказать?

После того как Ирэне говорит, что колеблется между любопыт­ством и скепсисом:

Б.Х.: Ни любопытство, ни скепсис пользы не приносят. Суще­ствует динамика, ведущая к решению, с ней мы и работаем.

в) Верный момент

Эдда: Я беспокойно спала, и мне снились беспорядочные сны. Но сегодня я бы очень хотела кое-что сделать. Б.Х.: Слишком рано. Эдда: Я так не считаю!

Б.Х.: Это ничего не меняет. Так часто бывает в психотерапии: некоторые люди слишком рано идут к психотерапевту. Тогда тера­певту нужно воспротивиться. Или они приходят с такими темами, которые не входят в область психотерапии. Тут тоже нужно сопро­тивляться. Некоторые люди тоже это знают. На это можно поло­житься. >

г) Прочь от драмы!

Воспоминания тенденциозны и непостоянны. Когда человек что-то вспоминает, это вообще ничего не говорит о реальности. Вопрос в том, с какой целью человек выбрал именно это воспоминание. Их часто выбирают для упреков, а психотерапия нередко это поддержи­вает.

Представьте себе, что обычно родители в течение двадцати лет делают для своих детей все, а что из этого человек вспоминает, при­ходя потом на психотерапию: в основном это пять-шесть негативных случаев жизни.

Если в жизни клиента были какие-то травмы или еще что-то скверное, в большинстве случаев то самое важное оказывается забы­то, а именно — что закончилось все хорошо. Это вообще не прини­мается во внимание. Например, человек вспоминает, что его мать с ним на руках хотела спрыгнуть с балкона, но потом заплакала и вер­нулась назад. То, что она вернулась, так это он забыл. А что хотела прыгнуть — вспомнил. Или кто-нибудь говорит: «Моя мать, когда была беременна мной, хотела сделать аборт». Ну и что? Она же не сделала. Но вспоминается не это, а то, что она хотела сделать аборт, вот о чем вспоминают. Воспоминания — это часто вооружение ума, а мы здесь занимаемся разоружением.

д) Каждый человек хороший

Принятие кем-то моральных позиций с различением добра и зла с системной точки зрения приводит к тому, что он присваивает себе большее право на принадлежность перед другими и ставит под со­мнение или отказывает в праве на принадлежность другому. Это име-' ет плохие последствия. С философской или богословской точки зре­ния немыслимо, чтобы кто-то из-за своего поведения выпадал из порядка. Отдельный человек изначально не может выбирать себе роль, и в целом его поведение осмысленно. У каждого есть свое собствен­ное значение, и это то единственное значение, которое придает смысл его жизни.

И проще, и полезнее, когда человек придерживается позиции, что каждый хорош, но, возможно, он в плену какого-то конфликта. Тогда | человек смотрит на то, во что и каким образом тот втянут и во что и как втянут он сам, когда с ним общается, — и тогда все равны. Так что в психотерапии хорошо отказаться от идеи чей-то личной злобности.

Пример:

Возьмем студентов «Белой Розы». Они были героями. Они поста­вили себя против одной группы, потому что были связаны с Другой. Они принадлежали к некоей узкой группе, которая была другой. При­вязанность к этой группе позволяла им таким образом себя вести, и поэтому смерть не была для них чем-то плохим. Тот, кто вырастает в мафиозной группе, противопоставляет себя порядку, потому что в своей группе он во власти другого порядка. Но обозначается он как преступник. Душевный процесс здесь точно такой же. Каждый та­ков, каков он есть, потому что привязан к какой-то группе. А мы про­водим тут некое моральное различие: одни хорошие, а другие плохие. Так нельзя. Тем, из «Белой Розы», просто повезло, что режим пал. Теперь они великие герои. А если бы победили нацисты, они бы ос­тались преступниками. Вот и вся разница между дрбром и злом.

О хорошем в плохом

В системной терапии существует принцип: в отношении добра и зла на самом деле все обстоит ровно наоборот, чем предъявляется. Этот принцип действует всегда, исключений я пока не видел. В се­мье, где отец злодей, я всегда смотрю на мать. Если в этой роли мать, я смотрю на отца.

Бенно.Да, мне очень нравится то уважение, с каким ты относишь­ся к тому, что мы обычно называем неправильным или плохим.

Б.Х.: Знаешь, почему я это делаю? Потому что я всегда думаю о хорошем конце. Ведь в Библии сказано: всякое дерево познаётся по плоду своему, а дни познаются по концу их. Важно здесь то, чем все закончится, а невиновных в жизни очень мало. Действительность постоянно противоречит нашим представлениям об идеале.

Мирьям: Вчера у нас была дискуссия о прошлом Германии. Ведь это было поколение, которое не имело сомнений или возражений. Они же все шли вслед за лидером.

Б.Х.: Точно так же, как ты их без сомнений критикуешь. -Мирьям: Ты должен дать мне договорить. Я бы тоже бежала вслед за лидером, в этом я совершенно уверен$. Но мне так трудно решить для себя: когда нужно сомневаться, а когда нужно участвовать?

Б.Х.: Я думаю, трудность здесь в том, что существует западное пред­ставление, что всё в руках самого человека — изменять судьбу и управ­лять ею. Это ошибка. Людей захватывают могущественные силы, как, например, сейчас на Востоке. Никто не делал там перелома, в том чис­ле и Горбачев. Это могущественные силы, которые действуют внезапно и охватывают человечество. А то, что мы понимаем как деструктивное или называем плохим, это точно такая же могущественная сила, и ве­дет она к добру. Мы в Европе сейчас были бы далеко позади, если бы в Германии не произошло того, что произошло.

Мирьям: Но как тогда с ответственностью, раз тут властвуют ро­ковые силы?

Б.Х.: Искать ответственного — это то же самое, что и считать, будто один человек мог все перевернуть.

Вера: Я думаю, ответственность принадлежит кому-то лично, она может быть только у кого-то отдельно взятого.

Б.Х: Да, если он свободен в своих действиях. Если же он в пото­ке, то это невозможно.

Вера: Значит, ты не стал бы осуждать охранников концлагерей или офицера, который тысячу евреев отправил в газовую камеру?

Б.Х.: Отнюдь, я бы его осудил. И тем не менее они тоже были в плену обстоятельств.

Я хочу пояснить это на одном простом примере.

Самые большие злодеяния совершают те, кто считает себя лучше других, и те, кто их осуждает, тоже считают себя лучше. Возьмем, к примеру, службу государственной безопасности. В Штази были пло­хие люди, но те, кто сейчас это все раскрывает и их преследует, ведут себя похоже: они вынюхивают и шпионят дальше, но считают, что они лучше.

е) Ответственность выпадает на долю человека

Биргит: Меня интересуют такие понятия, как «предаваться», «по­коряться», «смиряться», в том числе и в связи с ответственностью перед теми людьми, которые ко мне приходят.

Б.Х.: Есть ответственность, которая выпадает кому-то на долю исходя из какой-то определенной динамики, и если я принимаю ее такой, какой она мне достается, тогда я чувствую себя уверенно. Но та ответственность, которую я на себя беру, — она плоха как для меня, так и для клиентов.

Биргит: Разве не налагает ответственность уже одно то, что я ра­ботаю в области социальной психологии?

Б.Х.: Вы слышали? То, что я говорил, было совершенно напрасно.

Биргит: Я не могу уловить разницу.

Б.Х.: Именно в этом и дело. Тебе нужно понять, в чем разница] между «брать на себя ответственность» и той ситуацией, когда ответ- i ственность выпадает на долю человека. Вот, например, Валенсе в \ Польше ответственность досталась, и он ее принял. Там, где она вы- j пала на его долю и он ее принял, там он был успешен. Если бы он \ стал сопротивляться, он бы сломался.

Если в семье или в системе мне выпала какая-либо ответствен- i ность, а я от нее отказываюсь, тогда что-то ломается в моей душе.' Потому что я являюсь частью некоего большего контекста, и я не могу j вынуть себя из этого контекста, если мне положена какая-то ответ- j ственность. Тут нет свободы сказать «да» или «нет». Тогда правильно \ эту ответственность принять. Если же я ответственность себе при­сваиваю, то это нечто совсем иное. Тогда я оказываюсь оторван от тех: сил, которые действуют, и не могу ничего достичь или могу достичь мало.

Попал однажды Геббельс в рай. Поверить в это невозможно, но, он туда попал. Но он нашел, что там жутко скучно, и попросил пока-! зать ему как-нибудь ад. На что апостол Петр ответил: «Пожалуйста!» — и дал ему заглянуть вниз, а внизу всё было просто чудесно: там были и танцовщицы, и большие столы с едой, и дискомузыка, и актрисы, и все, чего Геббельс хотел. И он сказал: «Вот в это место я хочу».

Петр сказал: «Пожалуйста!», а когда тот оказался внизу, его тут же схватили железными клещами и стали держать над огнем. Тогда Геббельс завопил: «Но ведь выглядело это совсем по-другому!» «Да, — сказали черти, — это была наша пропаганда».

Карл: Мои мысли заняты смирением и дерзостью.

Б.Х.: Я хочу тебе кое-что открыть: можно и смиренно быть тоже дерзким. Для меня это вершина смирения. Примером здесь для меня является генерал де Голль. Нельзя забывать в смирении мужество. Каждое большое решение может приниматься только со страхом и трепетом и в смирении. На кажется оно дерзким. Противоположно­стью было бы отлынивание. Так что смирение предполагает и реши­мость на величие.

ж) Легкое и трудное

Легкость — это свойство истинного и того, что ведет дальше. Если что-то трудно и утомительно, то об этом, как правило, можно забыть. Иначе мы чувствуем себя как тот осел, который шел по пыльной ули­це, тяжело нагруженный, голодный, мучимый жаждой. Язык выва-

лился у него наружу. Справа зеленая лужайка, слева зеленая лужайка. Но он говорит: «Я иду своим путем». Это трудное.

Штефани: Я осознаю ту легкость, с которой мы тут работаем, и понимаю, что иногда с удовольствием держусь за трагическое.

Б.Х.: Трагическое раздувается. Я могу пояснить это одной исто­рией.

Двоякое счастье

В старые времена, когда боги казались еще очень близкими людям, жили в одном маленьком городе два певца по имени Орфей. Один из них был великим. Он изобрел кифару, предшественницу гитары, и когда он ударял по струнам и пел, даже природа вокруг него бывала зачарована. Дикие звери кротко лежали у его ног, высокие деревья склонялись к нему — ничто не могло устоять перед его песнями. Поскольку то был так велик, он добился руки самой красивой девуш­ки. После этого началось падение. (

i

Еице когда праздновали свадьбу, умерла прекрасная Эвридика, и пол­ный бокал разбился, пока он его только поднимал. Но для великого Орфея смерть не была концом. С помощью своего высокого искус­ства он нашел вход в преисподнюю, спустился в царство теней, переправился через реку забвения, прошел мимо Цербера, живым предстал перед богом мертвых и тронул его сердце своей песней.

Смерть отпустила Эвридику, но при одном условии. А Орфей был так счастлив, что от него ускользнуло коварство, скрытое за этой милостью. Он отправился в обратный путь, а позади себя слышал шаги любимой жены. Невредимыми прошли они мимо Цербера, пе­реправились через реку забвения, начали подниматься к свету — они увидели его издалека. Тут Орфей услышал крик — Эвридика споткнулась. В испуге он обернулся, еще успел увидеть тень, пада­ющую во тьму, и остался один. И, потеряв самообладание от боли, он запел прощальную песню: «Ах, я потерял ев, все мое счастье осталось позади!»

Он сам нашел дорогу обратно к свету, но после того как побывал у мертвых, жизнь стала для него чужой. Когда пьяные женщины хо­тели отвести его на праздник молодого вина, он отказался, и они разорвали его живьем. Так велико было его несчастье, так беспо­лезно его искусство. Но — его знает весь мир!

Другой Орфей был человеком маленьким. Он был всего лишь улич­ным певцом, выступал на маленьких праздниках, играл для малень­ких людей, приносил маленькие радости и сам получал от этого удовольствие. Так как за счет своего искусства он жить не мог, он

выучил еще и другую, обычную продЬессию, женился на обычной жен- j щине, у него были обычные дети, при случае он грешил, был совер­шенно счастлив и умер старым и пресыщенным жизнью. Но — никто его не знает, кроме меня!

з) Дух веет

Ларе: Я что-то ищу и даже не знаю, что это такое. Скорее всего это что-то надежное во мне. У меня такое чувство, что во мне все ми­молетно.

Б.Х. (медлит некоторое время): То, что человек удерживает, пре- | вращается в бремя.

Ларе: У меня тоже было такое подозрение.

Б.Х..■ Терапевты в большинстве случаев переживают трагическую судьбу, так как считают, что их клиенты приходят к ним слишком поздно. Они часто полагают, что дают клиентам что-то особенное, однако у них это уже есть. Может быть, они даже взяли это у них. Мимолетное — это специальность духовного. Дух веет. Что-то еще, Ларе?

Ларе (растроганно): Да, во мне медленно снова поднимается чув­ство благодарности, которое я уже знаю, но снова и снова теряю.

Б.Х.: Это мимолетно, и в этом качестве в порядке. Что бы мы де­лали, если бы постоянно носились со своей благодарностью?

Ларе: Со вчерашнего дня я не расстаюсь с мыслями на тему «хо­теть контролировать» и «предаваться и отдаваться происходящему».

Б.Х.: Однажды здесь была женщина, дома у которой каждое вое- | кресенье разыгрывалась ужасная драма. Муж вставал раньше, чем она, одевал детей, готовил завтрак, а она могла еще немножко поваляться в постели. И когда завтрак был готов, он и дети кричали: «Мама, зав­трак готов!» Она еще лежала в постели или, может быть, уже была под душем и кричала в ответ: «Давайте начинайте!»

Но они этого не делали. Каждое воскресенье повторялось одно и то же. Они ждали, пока она придет, а она тогда злилась. Прошло уже много лет, но тогда я еще был наивен и предложил ей одно очень про­стое решение: «Тебе нужно всего лишь сказать им: «Я рада, что вы меня подождали». Тогда она разозлилась на меня и три дня со мной не разговаривала. А через три дня я ее спросил: «А что тогда для тебя было бы хорошим решением?» На что она ответила: «Когда я говорю: «Начинайте!» — они должны начинать». Тогда я задал себе вопрос, что происходит в одном и в другом случае. Е^ли она скажет: «Я рада, что вы меня подождали», тогда бы что-то изменилось у нее, у ее мужа, у их детей — но тогда у нее не было бы над этим контроля. Если она

говорит: «Начинайте», и они начинают, тогда контроль у нее. Но над чем? Настоящий контроль всегда над ничем.

Ларе: Значит, и у нее тоже контроль над ничем!

Б.Х.: Абсолютно точно.

Людвиг: Сегодня во второй половине дня у меня было очень хоро­шее чувство нежности, но сейчас оно пропало.

Б.Х.: Чувства могут оставаться, если их отпускают. Как только ты захочешь что-то удержать, так оно уходит. Жизнь постоянно идет впе­ред, все дальше и дальше. И если ты не останавливаешься, это идет с тобой. Но стоит тебе остановиться, и это не идет. Вот такой образ на эту тему.

и) Варианты счастья

Когда одна из участниц жалуется, что ей лишь частично удалось выполнить упражнение, где речь шла о том, чтобы взять родителей в обе руки и привести их к сердцу, Б.Х. говорит: «Я хотел бы кое-что сказать по поводу счастья. То, что было отчетливо видно и сейчас во время упражнения». Многие испытывают страх перед счастьем, пе­ред решающим шагом, который сопровождается чувством глубокой любви, а глубокая любовь - это и счастье, и боль. Где-то очень глубо­ко в душе это совпадает, и мы страшимся такой любви, потому что тогда мы испытываем и боль. Это счастье не имеет ничего общего с веселостью. Это что-то Полное, Спокойное, Глубокое. Внутри этого счастья есть серьезность, а уже это может перейти в легкость, поэто­му я иногда помогаю людям проходить через этот порог к счастью.

Олаф: Если человек ощущает это так глубоко, то тут есть и бли­зость смерти тоже.

Б.Х.: Да, точно.

Олаф: Тогда это просто по-человечески — через какое-то время отпустить и даже пошутить.

Б.Х.: Да, это как в трагедии: когда король убит, приходят клоуны. Это, так сказать, составная драматургии.

И еще кое-что, на что нужно обратить внимание: собственное незаслуженное счастье переживается иногда как нечто негативное, которое пугает и представляет собой угрозу. Это, вероятно, связано с тем, что втайне мы полагаем, что своим счастьем мы можем пробу­дить зависть судьбы и других людей. И тогда сделать выбор в пользу счастья — это как нарушить табу, как взять на себя вину, как согла­ситься с опасностью.

к) Иллюзорные связи

Один участник семинара говорит: «Вчера я еще раз разговаривал с моей сестрой. Я раньше упоминал, что мой отец был помолвлен, до того как женился на моей матери. Он был в русском плену, а его неве­ста нашла себе другого мужчину, может быть, потому, что не верила, что он вернется. Полтора года назад мой отец умер от какой-то бо­лезни сердца, хотя был абсолютно здоров. Он не курил и не пил, за­нимался спортом. Это как-то не увязывается у меня одно с другим.

Б.Х.: Существует психологический метод, который нацелен на поиск связей, вот как ты сейчас. Но чем больше связей человек нахо­дит, тем больше он сходит с ума. Если он нашел множество связей, то это самообман. Хорошая психотерапия обрубает те связи, которые человек себе придумывает, и сводит их количество до минимума.

Участник: Я спрашиваю себя, как это связано со мной?

Б.Х.: То, что ты рассказал, не связано вообще никак. Отец умер от болезни сердца — точка. Все остальное бессмыслица. К чему это? Не­веста побоялась, что он не вернется, и нашла себе другого мужчину. То, что она так поступила, понять можно. И ты тоже можешь сделать что-то совершенно свое. Это широко распространенная позиция — когда человек ищет причины для собственного бездействия или не­счастья. При этом он в любое время мог бы заняться всем, чем бы ни пожелал.

Участник: Ну хорошо, значит, у меня есть фантазия, что моя тя­желая любовь к одной женщине как-то может быть связана с тем, что от моего отца тогда ушла его невеста. Но я чувствую, что хочу решить эту проблему.

Б.Х.: Лучше всего прямой путь. Прямо к этой женщине. Если здесь есть любовь, то все пойдет как надо. Но тот, кто думает: «Как все это связано с тем, что было тогда с моим отцом?» — тот видит не женщи­ну, а только свои проблемы. Тогда она убегает; и с полным правом.

Участник: Теперь мне ясно.

Б.Х.: Я хочу раскрыть тебе одну тайну про женщин. Одну очень большую тайну: они отличаются друг от друга совсем чуть-чуть.

Участник: Это мне еще нужно понять. (Смех в группе.)

Б.Х.: Это как в некоей прекрасной местности — я живу в прекрас­ной местности, там есть много дорог. Каждый путь прекрасен, но нуж­но решиться на какой-то один. Иначе останешься стоять. Так и с жен­щинами.

Участник: Я решился на эту женщину.

Б.Х.: У меня есть еще одна ослиная история: идет тяжело нагру­женный осел по пыльной улице, голодный, пить хочет, язык свисает

наружу. Справа зеленая лужайка, слева зеленая лужайка. Но он гово­рит: «Я решился».

л) Значимость терапевтических высказываний

Ульф: Работая здесь, я вижу, как экономно ты делаешь важные и существенные вещи и насколько это действенно. В моей работе так много макулатуры, лишнего. Когда я это исследовал, то мне пришло в голову, а не страх ли это у меня перед окончательным, не боюсь ли я таких высказываний?

Б.Х.: На моем семинаре как-то присутствовала молодая цветущая очаровательная женщина,и у нее было стремление помогать мужчи­нам. Она переехала к одному мужчине, который был уже однажды женат и у которого было двое детей. Ей было 23 или 24 года, а мужчи­на был лет на двенадцать старше. Я сказал ей: «Ты должна его оста­вить».

Пару месяцев назад я получаю от нее письмо. Она писала: «Ты был прав, это был не тот мужчина. Я с ним рассталась, а когда расста­лась, поняла, что действительно его люблю. Тогда я переехала к нему, и теперь я счастлива».

С окончательными терапевтическими высказываниями происхо­дит тоже, что и с моими советами. Как высказывания они правильны и окончательны, но следствие имеют несколько другое.

Некоторые возмущаются: «Как ты можешь говорить такое?!» Как, например, то, что я сейчас сказал Эдде (Б.Х. сказал ей, с партнером у нее ничего не выйдет, она потеряла его по своей вине, так как не раз делала аборты), — это же, в сущности, просто немыслимо говорить такое. Но если бы я был осторожен, она не смогла бы ориентировать­ся. Теперь ей нужно основательно собой заняться. И знать об этом я тоже больше не хочу. Это теперь совершенно не важно. Я был для нее равным, и в этом было мое к ней уважение. Быть равным — это фор­ма уважения. То, что я говорю, я считаю правильным, но я в это не верю. Это очень большая разница. Жизнь я бы за это не отдал, но та­ково мое восприятие в данный момент. Я говорю это так, и поскольку я говорю это серьезно, это может действовать. Увиливать от собствен­ных высказываний и собственного душевного состояния и деклари­ровать это потом как уважение по отношению к другому — это безоб­разие и чаще всего трусость.