Летняя гроза 3 страница

Кэт и показала им самый безопасный путь вверх по крутому склону горы. Карабкаясь по неровной, покрытой льдом скале, Таня слышала доносившиеся снизу звуки сражения. Рискуя собой, воины тянули драгоценное время, чтобы дать своим семьям спастись. Наконец мужчины отступили и последовали за ними в горы.

Начался долгий переход по заснеженным Черным Горам. Никакого укрытия, мало одежды и почти никакой еды. А там внизу войска генерала Крука захватили всех лошадей, все остальное сожгли дотла. Дым был виден на многие мили вокруг. А впереди лежал путь в лагерь Неистового Коня, ближайшее место, где можно было найти убежище.

В первую ночь несколько воинов вернулись в лагерь и украли своих же лошадей под самым носом у спящих солдат. Теперь у индейцев были их верховые лошади, но холод, усугубляемый ветром, угрожал жизни людей, и с этим ничего нельзя было поделать. Многие выбежали полураздетыми и босыми, и теперь по снегу тянулись кровавые следы. Несколько стариков не смогли одолеть пути. Они остались сидеть в снегу, ожидая, когда за ними придет смерть. Они не хотели подвергать опасности остальных, которым из-за них пришлось бы идти медленнее.

Утиная Походка была среди тех, кто избрал такой конец. И хотя Таня пыталась помочь ей, старая женщина осталась непреклонна.

— Настало время мне умереть. Позволь же мне самой решить, как воссоединиться с духами предков, — упрямо заявила она.

— Пожалуйста, бабушка, — упрашивала Летняя Гроза, называя знакомым словом эту женщину, которая помогала растить ее со дня рождения. — Пожалуйста, не сдавайся. Я помогу тебе. Возьми мою одежду, чтобы согреться. Я не хочу, чтобы ты умерла и оставила нас.

Слезы замерзали на щеках девочки, пока она умоляла свою подругу и наставницу. Утиная Походка в последний раз крепко обняла Грозу.

— Малышка с золотистыми глазами, я любила тебя, как свою родную внучку, и не по своей воле наполняю печалью твое сердце. Теперь ты знаешь, что жизнь тяжела и есть вещи, которые мы должны принимать, потому что не можем их изменить. Я уже стара. Мои глаза видели многое в этой жизни. Я знала большую радость и большое горе. А теперь я устала. Голоса моих предков зовут меня к себе, и я должна повиноваться. В их мире я снова стану молодой и красивой, как в юности. Я соединюсь со своим мужем и сыном, которых уже давно нет со мной. Я увижусь с матерью и сестрами. Я буду счастлива.

Не удерживай меня своими слезами, Летняя Гроза. Твоя печаль ослепит мой дух в этом мире, в котором я больше не хочу оставаться. Отпусти меня с миром. Иди и не оглядывайся. Не зови меня с собой, когда мое сердце рвется навстречу тому, что ожидает меня по ту сторону смерти.

Летняя Гроза проглотила слезы и кивнула.

— Я буду скучать по тебе, бабушка, — с запинкой прошептала она.

— Я буду думать о тебе и смотреть, как ты вырастаешь в красивую молодую женщину, а ты будешь именно такой, я знаю, — пообещала Утиная Походка.

Попрощавшись, Таня повела свою маленькую дочь вперед. Они ни разу не оглянулись, только две пары золотистых глаз блестели от слез.

Племя шло в течение трех нескончаемых холодных дней. У Птичьего Перышка случился выкидыш, четверо самых маленьких детей замерзли в пути насмерть. Их тела закопали в глубокий снег и двинулись дальше. Еще двух малышей спас их отец. Он зарезал свою лошадь и поместил детей в теплую утробу животного. Один из раненых воинов не оправился от своей раны.

В конце третьего дня они добрались до лагеря Неистового Коня, голодные и измученные. Индейцы сиу встретили их с распростертыми объятиями, оплакали вместе с шайеннами их потери и поделились кровом и скудными запасами еды. Шайенны и сиу объединили свои силы в войне против алчных и жестоких белых людей, их сердца ожесточились гневом, ненавистью и жаждой мщения.

 

В тот год весна в Черные Горы пришла поздно. И, хотя сиу разделили со своими братьями шайеннами все, что имели, этого было недостаточно. Дети все время плакали от голода, и сердце у Тани просто разрывалось от сострадания. В каждом вигваме жили по четыре-пять семей, и, хотя никто не жаловался, теснота была страшная. Не у всех была одежда, чтобы выйти на улицу. По ночам под одним одеялом спали по несколько человек, и все равно холод пробирал до костей, к тому же сырая земля источала влагу. Дети и старики слабели от голода и холода, многие из них заболели и умерли, не дождавшись тепла. Но наконец весна наступила, а с ней пришли теплые ветры.

— Я не думал, что все так получится, — сказал Тане Пума, прижимая ее к себе, исхудавшую и дрожащую. Говорил он тихо, чтобы не потревожить остальных обитателей вигвама. Ночь была холодной и ясной, сон не шел к Пуме из-за нескончаемых мыслей о судьбе семьи и племени.

В отсвете едва теплящегося огня он смотрел на заострившиеся черты Таниного лица, провел пальцами по выступающим ключицам.

— Как ты похудела, моя родная. Я видел, как ты отдавала свою пищу детям, и мне ты всегда накладываешь больше, чем себе. Так не может продолжаться, Маленькая Дикая Кошка, иначе ты ослабнешь и заболеешь.

— Ты воин, Пума, и наш вождь. Тебе нужно больше сил, чтобы охотиться и защищать нас. А дети… Да как я мог есть, когда их глазенки следят за каждым куском, который я отправляю в рот? Они молчат, но их лица молят о еде, чтобы унять постоянный голод. Иногда мне кажется, что я уже не помню, что значит быть сытой и согревшейся, и не знаю, наступит ли еще такой момент.

— А ведь ты никогда не жалуешься. И все время помогаешь другим, — сказал Пума. — Глядя на тебя, мне становится стыдно за себя.

— Зачем стыдиться себя, если ты ничего не можешь изменить?

Вздохнув, он попытался объяснить:

— Когда я украл тебя с поезда, я знал, что твоя жизнь будет очень отличаться от того, к чему ты привыкла. Но ты освоилась и не испытывала потом неудобств. Я гордился тем, как хорошо ты постигла наши обычаи, как быстро стала одной из нас. Ты была сильной и решительной, а потом очень скоро ты украла мое сердце.

Тогда все было иначе. Я был молодым воином, горячим и гордым собой. Я никогда не сомневался в своей способности обеспечить племя всем необходимым и защитить свой народ. По равнинам бродили стада бизонов, олени разгуливали так же свободно, как люди. Белых было так мало, что мы не думали о них как о реальной угрозе. Наш мир был таким, каким был с незапамятных времен.

А потом за несколько лет все изменилось. И я больше не могу добыть достаточно шкур, чтобы моя прекрасная жена сшила для нашей семьи одежду, мне нечем покрыть свой вигвам. Мы живем в вигваме, который нам дали. И одежду, которую мы носим, до нас носили другие люди. День за днем я вижу, как моя жена и дети худеют от голода, и мое сердце разрывается от горя и стыда. Я больше не в состоянии обеспечить и защитить свою семью и народ, как подобает воину — вождю шайеннов.

Подавив рыдание, Тани взяла лицо мужа в ладони.

— Пума, любимый мой, не вини себя! Во всем этом нет твоей вины. Ты всегда был на высоте Вина лежит на солдатах, которые нападали, грабили и жгли наши деревни. Виновата беспредельная алчность белых людей, которым нужны все новые земли и золото. Это они убили наших друзей и родных. Оки уничтожили бизонов и истребили дичь. Они украли наши земли и нашу привычную жизнь.

Ни ты, ни другие вожди ничего не могли сделать, чтобы предотвратить это. Белых слишком много, индейцев слишком мало. И с каждой луной с востока приходит все больше поселенцев и все больше солдат, чтобы защищать их. И с каждым новым пнем они отнимают у нас все новые куски земли. Мы хотим, но не можем ничего изменить. Мы пытались, но ничего не помогло, и мое сердце тоже болит. Нет, Пума, ты ни в чем не виноват. Ты хороший муж и вождь племени, и я всегда буду любить и уважать тебя.

— Хотя, возможно, я не заслуживаю ни того, ни другого, — пробормотал Пума. — По правде говоря, я не заслуживаю такой любящей и терпеливой жены, как ты, моя Дикая Кошка. Даже сейчас, когда ты так нуждаешься в отдыхе, ты слушаешь меня и пытаешься помочь мне. Разум говорит мне, что ты права, но при виде голодных и дрожащих от холода детей я слышу только голос сердца. Моя душа тоскует по былым дням, по быстро исчезающему укладу жизни. И из глубины моего отчаяния поднимаются гнев и негодование. Как лесной пожар, разрастается всепоглощающая ненависть, и она не погаснет, пока я не отомщу тем, кто исковеркал жизнь моего народа.

 

Возможность отомстить, по крайней мере одному из самых ненавистных врагов, представилась Пуме даже скорее, чем он ожидал. Но сначала нужно было выжить и восполнить потери. С помощью воинов сиу шайенны отправились на охоту в священные Черные Горы и вернулись, добыв значительное число антилоп и оленей, на равнинах им посчастливилось подстрелить несколько бизонов. Но, хотя это во многом поправило питание племен, чтобы окончательно оправиться от голодной зимы и весны, требовалось значительно больше.

Помощь пришла неожиданно. В первую неделю мая к лагерю подъехали два фургона, тщательно охраняемые воинами сиу и шайеннами верхом на конях. Услышав шум, Таня вышла из своего вигвама и подошла к толпе, собравшейся у фургонов. Со своего места она разглядела, что возницы, стройные молодые люди, были белые.

— Боже мой, Таня! Отзови этих людей, пока они не сняли с нас скальпы! Скажи им, что мы приехали с миром!

Потрясенная Таня вгляделась в первого возницу. Это был Джереми Мартин Филд — ее дорогой маленький двоюродный брат Джереми! Только он больше не был маленьким. Она и забыла, что он уже стал молодым человеком, что ему двадцать лет и он практически взрослый человек.

— Джереми! — воскликнула она, удивление сменилось радостью, лицо ее озарило улыбка.

Когда Таня стала пробираться поближе к фургонам, второй возница снял шляпу. Грива вьющихся темных волос упала на «его» плечи, и Таня вскрикнула от новой неожиданности, потому что узнала мать Пумы, Рэчел.

— Рэчел! Джереми! Откуда вы взялись? Как вы нашли нас? Что случилось?

Вопросы так и сыпались, пока она пыталась осознать происходящее.

— Ты ведь не поверишь, если я скажу, что мы приехали просто повидать вас? — спросил, улыбаясь, Джереми, белозубая улыбка осветила загорелое лицо. Он откинул со лба прядь выгоревших на солнце светлых волос, зеленые глаза его искрились удовольствием.

Таня рассмеялась.

— Ну да, а в фургонах ваш багаж.

Рэчел спрыгнула на землю и отряхнула запылившиеся брюки.

— Не верь ни одному его слову, Таня. Ты ведь знаешь, насколько я не выношу жизни с шайеннами. Я бы не приехала без необходимости.

— И все равно я не понимаю, — проговорила Таня, наблюдая, как Джереми спускается со своего сиденья на землю. И когда он успел вырасти в такого высокого, стройного и красивого мужчину? Еще совсем недавно он был мальчиком, а теперь приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть в его глаза.

— Сначала мы нагрузили один фургон, — начала Рэчел. — Когда услышали, в какое тяжелое положение вы попали, мы решили, что надо как-то помочь вам.

— А как вы узнали? Откуда вы могли узнать о наших трудностях?

Лицо Джереми потемнело.

— Слухи распространяются быстро, когда болтливые солдаты хвастаются, что разорили несколько индейских деревень. Наша семья пришла в ярость, когда мы узнали, что деревня Пумы была сожжена дотла. Поначалу мы даже не знали, живы ли вы.

— Это было ужасно, просто ужасно, — мрачно сказала Таня.

— По пути сюда мы потеряли нескольких человек. Мы с облегчением узнали, что Пума и большая часть его людей спаслись. Но мы понимали, что вам не хватит пищи. — Рэчел указала на один из фургонов. — Мы забрали со складов твоего дяди Джорджа какую было можно провизию и прихватили одеяла. Там много всякой утвари, ткани, несколько пар ножниц, ножи — нам показалось, что все это вам пригодится.

Золотистые глаза Тани наполнились слезами.

— И вы рисковали жизнью, чтобы доставить все это сюда.

— Ты не знаешь и половины всей истории! — вмешался Джереми. — Ведь мы отправились только с одним фургоном. Во втором — кое-что, что удалось прихватить по дороге.

— И если отбросить тот факт, что всю неделю мы ехали, опасаясь преследования, достаточно упомянуть о том, какой вонючий запах исходит от этой жуткой поклажи! — заявила Рэчел, закатывая глаза.

Джереми рассмеялся в ответ на ужимки Рэчел и Танино недоумение.

— Все верно, Рэчел, но сейчас людям племени больше всего нужны именно бизоньи шкуры. Конечно, некоторые из них несколько подпортились, но в основном они в хорошем состоянии. На железнодорожном складе это была самая свежая партия. Их не успели погрузить! — И он ухарски подмигнул Тане.

Та просто остолбенела.

— Вы украли для нас шкуры? — не своим голосом спросила она. — Целый фургон бизоньих шкур?

— Ну да, целый фургон. Проделали все шито-крыто! Да ладно, Таня, эти шкуры лежали так открыто, что просто напрашивались на это. Вокруг не было ни души.

— Да вас же могли застрелить! — воскликнула Таня, переводя взгляд с Джереми на Рэчел и еще не до конца веря услышанному. — Если бы вас схватили… — Голос ее оборвался.

— По счастью, этого не случилось! — заметила Рэчел. — Я до сих пор не знаю, как у Джереми хватило духу проделать эту операцию, но отговорить его я не смогла. А теперь я только рада, что он это сделал, хотя мои нервы были напряжены до предела, и я все ждала, что нас нагонит разъяренная толпа охотников на бизонов.

— Вы самые чудесные, прекрасные преступники! — бросилась обнимать их Таня. — Мы никогда не сможем до конца выразить нашу благодарность.

Джереми явственно покраснел, когда Таня поцеловала его в щеку.

— Я подумал так: охотники украли то, что по праву принадлежит вам, а я только восстановил справедливость. Если бы знать, что нам так повезет, я бы привел подмогу и стащил еще больше.

— Но я все равно не понимаю, как вам удалось найти нашу стоянку и как вы пробрались через Индейские территории, не лишившись скальпов.

— Это целиком заслуга Джереми, — передернувшись, ответила Рэчел. — Я бы заблудилась в два счета, да и ни одного слова не помню на языке шайеннов.

Джереми ухмыльнулся.

— Не думай, Таня, я не забыл твоих уроков. Благодаря тебе я читаю следы и разбираюсь во всяких знаках лучше всех в Пуэбло и его окрестностях, включая солдат. Ты не представляешь, как я рад, что запомнил несколько слов на языке шайеннов. Должен отметить, это не раз спасло нам жизнь.

Рэчел и Джереми пробыли с индейцами три дня, в течение которых юноша постоянно охотился вместе с Пумой и другими воинами и постигал обычаи племени. Все это ему необычайно нравилось.

У Рэчел же было совсем другое настроение.

— Боже мой! Я совсем забыла, как темно и тесно в вигвамах! — жаловалась она. Пока Таня и другие женщины обрабатывали драгоценные шкуры, она сидела рядом, с отвращением морща нос. — Просто удивительно, как мне удалось так долго прожить с Белой Антилопой. Грязь, вонь, насекомые, теснота, — совершенно невыносимые условия! Таня, дорогая, у меня в голове не укладывается, как ты можешь предпочитать эту жизнь жизни на ранчо.

Таня мягко улыбнулась.

— Я люблю твоего сына, Рэчел, и буду с ним там, где он пожелает.

— Я тоже любила Белую Антилопу, но жизнь с шайеннами была для меня сущей мукой. Я все время чувствовала себя несчастной, ты же кажешься довольной. — Рэчел в растерянности покачала головой.

— Да, правда, я счастлива здесь. Если бы только солдаты и охотники на бизонов прекратили отравлять нам жизнь, все было бы просто прекрасно, как всего лишь несколько лет тому назад. Жить в мире, беспрепятственно переходить с места на место в поисках еды и укрытия — вот все, что нам нужно. Я хочу вырастить своих детей так, чтобы они ценили прелести простой жизни. Охотились, ощущали себя единым целым с природой, трудились и играли и гордились своими предками. Вокруг нас простая, но истинная красота, какой я никогда не встречала в мире белых людей.

— Красота? — переспросила Рэчел, медленно оглядываясь вокруг себя. — Мы никогда не сможем понять друг друга, Таня. Там, где ты видишь красоту, я вижу только пыль и грязь. То, в чем ты находишь радость, лишь заставляет мое сердце сжиматься от боли. Ты с любовью выделываешь шкуры, а я вижу непосильный труд под палящим солнцем. Ты с готовностью носишь одежду из оленьих шкур, а я не могу прожить без шелка, кружев и лент. Я бы никогда не променяла свой мир на этот.

— А я — свой на твой, — тихо ответила Таня. — Хотя знаю, что однажды нам с Пумой придется это сделать. И когда этот день настанет, я по доброй воле последую за ним в Пуэбло и на ранчо, но часть меня всегда будет тосковать по этой жизни, мне будет ужасно ее не хватать.

 

Летняя Гроза и раньше встречалась с Джереми, и он ей всегда нравился, но за время своего короткого пребывания в лагере молодой человек окончательно покорил девочку. Для нее он был самым необыкновенным мужчиной. Постоянно находясь среди темноволосых и темноглазых людей, Гроза была заворожена светлыми волосами и зелеными глазами Джереми.

Он был не только красивым, но и добрым, с ним было интересно. Помимо действительно необходимых вещей, юноша прихватил разноцветных конфет для детей племени. В отличие от мужчин шайеннов, которые могли уделить детям, а в особенности девочкам, очень немного времени, Джереми возился именно с малышами. И никогда не исключал девочек из игр, брал и на рыбалку, даже маленькую Утреннюю Зарю, которой было всего три года. Но Летняя Гроза была его несомненной любимицей.

— Как поживает моя маленькая шайеннская принцесса? — спрашивал он, и щеки девочки рдели от удовольствия. Он шутливо поддразнивал ее, говоря, что она станет красавицей и будет разбивать мужские сердца. — Я дождусь, когда ты вырастешь, и, если ты окажешься хотя бы наполовину такой красивой, как я думаю, я просто сам женюсь на тебе, Золотистые Глаза, — заявлял он.

Хотя Летняя Гроза знала, что он просто шутит, ей было приятно. Тем не менее она решила предупредить Джереми.

— Меня уже пообещали Хитрому Лису.

Джереми, казалось, был потрясен.

— Что?! Как можно помолвить тебя с кем-нибудь в твоем возрасте? Кто это тебе сказал?

Летняя Гроза взглянула на него со всей серьезностью.

— Это правда. Можешь спросить моих папу и маму.

Джереми так и сделал. Он обратился за разъяснением к Тане. Когда она подтвердила слова Летней Грозы, тот просто раскрыл рот.

— Боже, я думал, что подобные вещи канули в прошлое вместе с рыцарями, драконами и попавшими в беду прекрасными дамами! Гроза еще совсем ребенок. В шесть лет она не может знать, за кого захочет выйти замуж, когда вырастет. А если она не полюбит этого парня? Она сможет отказаться? Невероятно!

— Не кипятись, Джереми. Летняя Гроза уже дала свое согласие. Она обожает Хитрого Лиса, а он ее.

— Все это, конечно, очень хорошо, но кажется таким… таким бессердечным и расчетливым — решать судьбу девочки за нее.

— Браки по договоренности не новость, — возразила Таня. — Так делалось на протяжении многих веков, и многие пары любили друг друга. Летняя Гроза и Хитрый Лис знают и нравятся друг другу. Я не вижу никаких затруднений в будущем.

— Ну а если бы они не были согласны? Что если бы они ненавидели друг друга? Что тогда? И ты бы обрекла свою дочь на несчастливую жизнь? — наседал Джереми.

Таня взмахнула руками.

— Что если… Что если! Если бы у змеи были крылья, она бы могла летать! В самом деле, Джереми, ты поднимаешь шум на пустом месте, но, если тебя это успокоит, скажу, что ни Пума, ни я не отдадим нашу дочь за человека, который ей не понравится или будет с ней плохо обращаться. А в остальном — позволь мне решать самой.

— Пока да, — неохотно отступил он, — но не думай, что я не вернусь к этому вопросу.

Обещанная Хитрому Лису или нет, но к исходу третьего дня Летняя Гроза почти боготворила Джереми. Когда он был поблизости, она неотрывно следила за ним и просто купалась в особом внимании, которое он ей оказывал. Она в буквальном смысле слова отдала свое детское сердечко этому высокому, золотоволосому богу и, когда он уехал, несколько дней бродила, как потерянная. Единственным утешением служило обещание Джереми вернуться и привезти новую куклу взамен той, что пропала во время нападения солдат.

 

Глава 4

Благодаря помощи Рэчел и Джереми и постоянной охоте племя начало понемногу восстанавливать свои силы после зимнего потрясения. Наконец-то воины освободились, чтобы отомстить, совершая вылазки и нападения. Они сосредоточили свои усилия на золотоискателях, вторгшихся в пределы священных Черных Гор. В поисках несметных и неисчерпаемых сокровищ люди зачастую отправлялись в эти края, готовые лишь копать золотоносную землю и не способные справиться с другими трудностями. Многие прибывали по одному или по двое, совершенно напрасно надеясь, что кавалерия защитит их и отгонит индейцев подальше, пока они будут спокойно грабить священную землю. В ту весну и лето пояса индейцев украсили много новых скальпов.

После всего, что пережила она и любимые ею люди, в душе Тани не осталось даже намека на жалость к помешанным на золоте грабителям. И она с готовностью присоединялась к вылазкам Пумы и воинов. Она всегда ехала рядом с мужем, и ее боевой клич вторил призывам вождя племени. А храбрость и отвага Тани уже стали легендой. Она не колеблясь бросалась в бой, обагряя свое оружие кровью белых людей. И невероятные истории об этой светловолосой женщине с золотистыми глазами рассказывали по ночам у костра и в лагере индейцев, и в лагере белых. Говорили и о том, что на ее поясе уже не осталось места для скальпов. Только тем, кто хорошо знал Таню, было известно, насколько это преувеличено. Она проливала кровь врага, но почти всегда оставляла поверженному скальп. Ее положение жены вождя было настолько высоко, что она могла позволить себе пренебрегать, этой частью военного дела и с радостью этим пользовалась.

Конечно, эти походы не всегда проходили гладко и без потерь. Каждый раз, покидая лагерь, воины ехали навстречу опасности и смерти. Долг состоял в том, чтобы смело встретиться лицом к лицу с врагом, стремясь и надеясь уцелеть при этом, и вернуться, чтобы назавтра снова отправиться в бой.

В тот день отряд напал на группу из восьми закаленных, хорошо знающих горы белых старателей. Они засели за огромными валунами и не собирались сдаваться без боя. Стороны обменивались градом пуль и тучей стрел.

Когда наконец ружейный огонь стал стихать, Пума приказал своим людям осторожно подобраться поближе.

— Они, должно быть, израсходовали почти все боеприпасы, и поэтому будут целиться внимательнее.

Через какое-то время огонь прекратился. Одним махом индейцы вскочили на лошадей и бросились в атаку. Этого и боялись белые, но они сберегли достаточно пуль, чтобы отразить нападение. Разразилась жестокая схватка, окрестности огласились яростными криками. Наконец ружейный огонь замолк окончательно.

Таня почти не почувствовала, как что-то ударило ее в голову, она только покачнулась в седле. Потом стало больно, зашумело в ушах. Затем накатилась слабость — начали неметь руки, ноги, пальцы рук, и все за какие-то секунды. В глазах у Тани потемнело, и она медленно поднесла к голове ставшую непослушной руку. Пальцы попали во что-то, оказавшееся кровью, ее кровью. Окружающий мир начал опрокидываться и меркнуть, и Таня вообще перестала ощущать свое тело. Она тряхнула головой, чтобы отогнать стремительно накатывавшую дурноту.

— Боже мой, — проговорила она непослушными губами, — я, кажется, теряю сознание.

Прежде чем погрузиться во тьму, Таня сделала то, чему чуть ли не в первую очередь научил ее Пума, когда обучал воинскому искусству. Успев намотать на руку повод, она наклонилась вперед и обхватила, намертво сцепив пальцы, шею своего коня, ногами она тоже как можно крепче обхватила брюхо животного. И тут на Таню навалился мрак беспамятства.

 

Боль вторглась в тихую гавань забытья, в котором пребывала Таня. Даже не открывая глаз, она почувствовала, как рассеивается туман беспамятства. И едва боль сдавила голову, женщина застонала. И тут же почувствовала, как чьи-то теплые руки нежно обняли ее, стараясь успокоить.

— Успокойся, сердце мое. Все будет хорошо. Я уберегу тебя от любой опасности.

Тихий, мягкий голос Пумы принес успокоение и словно утишил боль. Таня почувствовала, как он прикладывает к ее виску влажную ткань.

Медленно, с усилием Таня открыла глаза и встретилась взглядом с темными глазами Пумы. Она будто заглянула в бездонное черное озеро. Мысли унеслись прочь, к тому дню, когда она впервые увидела необыкновенно красивого мужчину, который должен был стать ее мужем. Пытаясь убежать от него, она потеряла сознание, и первое, что увидела, придя в себя, — непостижимый черный взгляд. И, как и сейчас, золотистые глаза встретились с черными и замерли. Таня как завороженная смотрела в два зеркала цвета черного оникса, отражаясь в их мерцающих глубинах.

Теперь эти глаза были знакомы ей, они источали тревогу и заботу.

— Дикая Кошка, ты видишь меня, моя маленькая? Ты можешь говорить?

Таня попыталась кивнуть, чего ей никак не следовало делать, потому что голову пронзила боль и все вокруг завертелось. Она с шумом втянула в себя воздух и вцепилась в руку Пумы, стараясь утихомирить боль и остановить цветную карусель перед глазами.

— Пума, — едва слышно прошептала она, но он услышал.

— Я здесь.

— Голова…

— Это просто царапина, — успокоил Таню муж. — Глубокая, но, по-моему, не опасная. Ты хорошо видишь?

— Немного в тумане, но вижу.

— Тебе повезло, пуля задела головную повязку. — И Пума снова обнял Таню. — Когда я думаю, что ты была на волосок от смерти… — Он не смог продолжать.

— Не думай об этом, милый. Просто обнимай меня, чтобы я чувствовала вокруг себя твою силу.

И Таня снова закрыла глаза, чтобы на этот раз погрузиться в целительный сон.

Когда она проснулась, голова ее покоилась на широкой груди Пумы. Таня чувствовала и слышала, как вздымается его грудь и размеренно бьется сердце. Ей было тепло и уютно в его объятиях. Небо над головой было жемчужно-серым — предрассветным, и Таня поняла, что проспала всю ночь.

Она подняла руку и осторожно потрогала болевшую голову, и это легкое движение тут же разбудило Пуму.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Лучше. Боль немного отпустила.

Теперь она не пронзала голову, а лишь чуть пульсировала.

Пума отвел руку жены от повязки.

— Оставим все как есть до возвращения в деревню. А там тобой займется знахарка.

— Пума? — Голос Тани прозвучал тихо и неуверенно, выдавая ее опасения. Медленно подняв голову, она заглянула мужу в глаза. — У меня страшная рана?

— Нет, — поспешил заверить он, и взгляд его был искренним. Потом Пума улыбнулся, и в глазах его заиграли искорки. — Твой единственный шрам будет у тебя не на лице, а под волосами. Так что у тебя теперь будет два пробора вместо одного, только и всего.

Волна облегчения затопила Таню, хотя она и не оценила всего юмора последнего замечания Пумы.

— Ты чудовище, что дразнишь меня!

— А ты суетна, моя любовь.

Но как бы то ни было, Пума был благодарен милостивым духам за то, что они не отняли у Тани жизнь, потому что мысль о вечной разлуке с ней была ему невыносима. Если когда-нибудь он потеряет свою жену, то и сам превратиться в потерянного человека. Весь путь до деревни Пума вез Таню, посадив ее перед собой: он боялся, что у нее может закружиться голова, и она упадет. Он прижимал ее к своему сердцу, как самое дорогое сокровище.

 

В мае вождь Сидящий Бык пригласил другие свободные племена на Танец Солнца, который должен был состояться в следующую луну. Ожидалось, что на празднество соберутся тысячи индейцев из разных племен. Неистовый Конь горел желанием отправиться на берега реки Роузбад, и Пума и Зимний Медведь решили, что шайенны тоже должны принять участие в церемонии. На Танец Солнца всегда собирались лучшие воины, им предоставлялась возможность утвердиться в доблести и мужестве. Воины вступали в контакт с миром духов, а остальные члены племени чувствовали свое единство, набирались сил, исцелялись.

А Таня и ее дети с нетерпением ждали встречи со старыми друзьями, которых уже давно не видели. Пока дети играли, женщины обменивались новостями и слухами. В эти тяжелые времена большой сбор на Танец Солнца представлялся отдыхом, коротким, но живительным, дарящим смех и радость, столь редкие в те дни.

Большая часть церемонии предназначалась только для мужчин, но были и общие развлечения. Таня особенно любила танцы. Мужчины наряжались в свои лучшие одежды, бронзовые тела блестели в свете костров. Лица и тела были разрисованы разноцветными красками. Воины выглядели великолепно и грозно, с головы до ног украшенные перьями и бусами, раковинами и костями. От них исходили сила и уверенность, как от жаркого летнего солнца исходят лучи света и тепла.

В середине июня пришло сообщение, что к лагерю приближаются военные силы. Неистовый Конь успешно напал на кавалерию генерала Крука. Противник понес значительные потери. Крук отступил, и индейцы с ликованием отпраздновали победу.

После стычки с войском Крука на реке Роузбад индейские вожди решили передвинуться на запад, в долину реки Литтл-Биг-Хорн, чтобы там поохотиться. Всего на Литтл-Биг-Хорн пришли около десяти тысяч индейцев, среди которых было почти четыре тысячи закаленных воинов.

Ровно через неделю после схватки с Круком, незадолго до рассвета, на южный край огромного лагеря обрушилось внезапное нападение. В течение нескольких минут шайенны даже не знали, что индейцев атаковали, потому что их вигвамы стояли в северной части лагеря. В буквальном смысле сотни вигвамов отделяли их от военных действий. Чуть позднее прискакал Пума и сообщил, что это, по всей видимости, был майор Рино. Его атака оказалась неудачной, и солдат отогнали в близлежащий лес смехотворно малым числом воинов.