Летняя гроза 4 страница

Пума в недоумении покачал головой.

— О чем думал этот человек, нападая на такой большой лагерь с такими маленькими силами? Он что, ищет смерти?

Таня тоже не поняла странной стратегии майора. Бессмысленные действия, если только…

— Если только он не ждет подкрепления и хочет провести совместную атаку, чтобы дополнительные силы нанесли удар с другой стороны, — произнесла Таня.

И не успела она договорить, как на их, северном, краю деревни раздался крик. Две шайеннские женщины, собиравшие в лесу хворост, заметили поблизости военные соединения. Туда уже был выслан лазутчик, чтобы оценить силы противника и направление его движения.

Известие распространилось моментально, и воины стали готовить оружие. Вернулся разведчик и осадил взмыленного коня перед вигвамом Зимнего Медведя.

— Это Длинные Волосы! — выкрикнул воин. — Генерал с длинными желтыми волосами движется сюда с севера.

— Сколько у него людей? — спросил вождь.

— Около двухсот пятидесяти человек, все верхом.

По сравнению с числом воинов, находящихся в лагере, силы Кастера были до смешного малы. Было нелепостью предполагать, что Кастер бросит своих солдат против подавляющих по численности индейцев. Это было настолько непонятно, что многие воины громко выражали свое презрение, хотя и надеялись, что ненавистный враг все же нападет на них на свою погибель. Тут же начали продумывать, как загнать жестокого генерала и его беспомощных людей в ловушку.

Быстро посовещавшись, вожди всех племен решили, что Кастеру надо позволить переправиться через реку в сторону лагеря. Задолго до того, как генерал подойдет к реке, несколько отрядов индейцев спрячутся поблизости от реки в неприметной лощине, а другие укроются за высоким берегом, позади которого начинается спуск, ведущий к лагерю.

— Кастер просто не знает, сколько у нас людей, иначе он бы не стал приближаться так открыто, — заметил Неистовый Конь. — Или разум покинул голову этого человека.

— Его жестокость не позволяет в этом сомневаться, — сказал Сидящий Бык. — Его голова наполнена мыслями только о его собственной значительности. Сегодня это принесет ему поражение. Спрятавшись, мы заставим Кастера перейти через реку и подняться на холм, откуда он не сможет отступить достаточно быстро. Прежде чем он осознает свою ошибку, мы полностью окружим его солдат. А уж потом решим, что с ним делать.

Заговорил другой вождь:

— Пощадим ли мы его, вождь Сидящий Бык? После всех зверств, совершенных этим человеком, я скажу «нет».

— Никакой пощады.

— Ни один солдат не должен уйти живым.

— Пусть их мертвые тела расскажут о нашей победе.

— Все должны умереть.

— Пусть земля покраснеет от их крови.

Один за другим вожди всех племен провозгласили смерть Длинным Волосам и его солдатам. В этот день не будет ни уцелевших, ни пленных, ни жалости. Победа будет за ними, они ощутят сладостный вкус мести, они уничтожат этого отвратительного разбойника, который называет себя «великим генералом».

 

— Я хочу, чтобы ты осталась здесь, Дикая Кошка. Ты защитишь нашу семью, если произойдет еще какое-нибудь нападение солдат.

— Нет, Пума.

Пума пристально посмотрел на Таню. Обычно послушная жена изумила его своим отказом.

— Ты не хочешь повиноваться мне, женщина?

Таня упрямо вздернула подбородок.

— В этом случае — нет. Я тоже воин и, хоть ты мой вождь и муж, прошу тебя не лишать меня возможности отомстить Кастеру. Это он учинил резню в Уошито, во время которой погибли мои приемные родители, его солдаты разрубили их тела на куски. Он послужил причиной смерти многих наших друзей и родных, сжег нашу деревню. Он несет ответственность перед очень многими людьми за причиненные им безграничные страдания. Из-за его нападения ты был серьезно ранен, находился на грани жизни и смерти. Мне пришлось уехать в Пуэбло и много месяцев провести там против своей воли. Мы были разлучены с тобой Кастером.

— Лейтенант Янг тоже имеет к этому отношение, насколько я помню, — заметил Пума.

— Да, мой жених тоже виновен, но в первую очередь — этот напыщенный петух генерал, который обожает себя и похваляется своими победами, словно он высшее божество. Пума, я хочу увидеть, как из его мерзкого тела брызнет на землю кровь. Мне нужно своими глазами увидеть его смерть. И ты можешь это понять. Ты хочешь отмщения не меньше меня.

Таня оживила в памяти Пумы боль и страдания, которые принес им обоим этот человек. Вождь Черный Котел был дядей Пумы, он приходился братом его отцу. Да, он пылает жаждой мести. И разве он может отказать Тане в этом стремлении?

Коротко кивнув, он дал жене свое разрешение, глаза его блестели в предвкушении схватки.

— Ты насладишься местью, Маленькая Дикая Кошка. Идем. Поторопим смерть генерала.

— И пусть его черная душа сгниет в аду, — добавила от себя Таня, нанося боевую раскраску.

Летняя Гроза смотрела, как ее мать готовится к сражению. Она слушала возносимую ею молитву, в которой та просила духов защитить ее в бою. С одной стороны, Гроза была немного напугана столь быстрым превращением своей нежной матери в свирепого воина, с другой стороны, сердце девочки переполняла гордость. Каждый раз, когда ее мать ехала на боевом коне рядом с отцом, Гроза боялась за ее жизнь. Когда Таня вернулась, раненная в голову, у девочки едва не остановилось сердце. И только убедившись, что ее мать скоро поправится, Гроза убежала прочь и долго плакала от страха и облегчения. Она не могла не бояться за мать, потому что безумно любила ее, но не могла и не гордиться этой отважной, красивой женщиной, которая дала ей жизнь. Девочка проводила снова уезжавшую Таню полным тревоги взглядом.

 

Вместе с Пумой Таня смотрела, как генерал Кастер переправляется через реку с уверенностью человека, привыкшего к победам. Индейцы сидели в засаде, пока последний солдат не поднялся на холм. И затем с быстротою молнии, словно орел, бросающийся на ничего не подозревающую добычу, они бросились в атаку. Воздух огласился воинственным кличем — воины моментально окружили кавалеристов превосходящими силами. Полностью отрезанные от подмоги, лишенные возможности отступить, солдаты ударились в панику. По неизвестной причине им был отдан приказ спешиться, что сделало солдат еще более уязвимыми перед конными воинами. Оставшиеся без седоков перепуганные лошади стали носиться по полю сражения, внося дополнительную сумятицу в ряды противника. Некоторые из солдат погибли не от стрелы или копья, а были затоптаны лошадьми.

У кавалеристов не было ни малейшего шанса остаться в живых. Тем не менее большинство из них нашли в себе мужество хотя бы попытаться открыть ответный огонь, но им было не устоять против моря воинов, которое поглотило их, словно огромной волной. Некоторые не успевали сделать даже одного выстрела, как топор или стрела обрывали их жизнь. Во всяком случае никому не удалось полностью разрядить свой револьвер. Кроме того, огнестрельное оружие очень скоро оказалось бесполезным, потому что индейцы уже были повсюду среди солдат. Те хватались за ножи и сабли и кидались в рукопашную схватку с неукротимыми врагами.

По какой-то странной негласной договоренности индейцы быстро уничтожили солдат, окружавших генерала Кастера. Он был ранен, но неопасно. Один за другим падали убитые, пока рядом с потрясенным генералом осталась лишь горстка людей. Дикими победными криками индейцы отметили долгожданную минуту, их сверкающие темные глаза не сулили пленникам ничего хорошего. Медленно, со всей торжественностью они окружили последних солдат. Их уводили по одному, пока генерал Джордж Армстронг Кастер не остался в одиночестве. Вокруг валялись трупы его подчиненных, его запыленный мундир был запачкан кровью, из-под фуражки свисали длинные светлые волосы. Он стоял перед теми самыми людьми, которые пострадали от него больше всего. Генерала окружали сотни индейцев, и ни на одном лице он не видел и тени жалости или надежды на спасение.

Вместе со всеми происходящим наслаждалась и Таня. Годами копимая ненависть и жажда мщения светились сейчас в ее золотистых глазах. Черты ее красивого лица исказило презрение, когда она увидела, как смертельно побледнел Кастер и по его лбу покатились капли пота.

Спокойно, в молчании, воины ждали, когда окрепнет страх Кастера. Они чувствовали его страх, охвативший его почти невыносимый ужас, они чувствовали глубокое удовлетворение, видя непроизвольные движения генерала. Он резко обернулся назад и увидел и там плотное кольцо индейцев. Они уже не трудились скрывать свою ненависть, наблюдая за беспокойно дергающимся Кастером.

Индейцы знали, что скоро ожидание станет для генерала невыносимым. Так и случилось.

— Пристрелите же меня, если вы собираетесь это сделать, проклятые краснокожие ублюдки! — закричал Кастер. — Хотите убить меня, так убивайте!

Ни один мускул не дрогнул на лицах воинов в ответ на ругательство. Оставаясь верхом, они бестрепетно, молча наблюдали и ждали, вооруженные извечным терпением своих предков.

— Чего вы ждете? — выкрикнул генерал, и голос у него сорвался. — Какого черта вы ждете?

Наконец он сломался и стал просить — жизни, смерти, чего угодно, лишь бы не ждать неизвестно чего. Пот и слезы, смешиваясь, текли по его щекам, плечи поникли. Воины ждали.

Наконец Кастер не мог больше выносить молчания индейцев. Затравленным взглядом он нерешительно обвел круг воинов. Затем сделал шаг вперед, потом другой.

Это был знак, которого ждали индейцы. Как по команде часть из них подняла оружие и тщательно прицелилась. Словно выполняя заранее продуманный план, каждый по очереди отпускал тетиву. Они стреляли один за другим, с непостижимой точностью и беспощадностью.

Когда свою цель нашла стрела Пумы, в его глазах блеснула ненависть, Таня же приветствовала свой выстрел улыбкой на искаженном молчаливой яростью лице.

По мере того как каждая новая стрела вонзалась в генерала Кастера, он дергался и вскрикивал. Не в состоянии держаться на ногах, он упал на колени и, в конце концов, без признаков жизни распростерся на влажной от крови земле.

Когда из груди генерала вырвался последний вздох, с души Тани словно сняли огромный груз. Закрыв глаза, она содрогнулась всем телом, глубина испытанного ею облегчения потрясла ее. Душа Тани как будто обновилась, она открыла глаза и улыбнулась Пуме.

— Свершилось. Долг уплачен… наконец.

— Мое сердце тоже полно радости, — сказал он, улыбаясь в ответ.

Затем началось то, что меньше всего нравилось Тане. Воины принялись снимать скальпы и собирать трофеи. Поскольку Кастера убивал не один человек и никто не мог похвалиться единолично одержанной над этим человеком победой, скальп с него не сняли, хотя некоторые из индейцев отрезали себе по пряди длинных светлых волос генерала. Пума взял себе золотую тесьму с фуражки Кастера, а Таня отказалась от всего, кроме золотистых пуговиц с генерального мундира. И даже это она взяла неохотно, не желая иметь ничего от этого ужасного человека. Таня все же решила оставить пуговицы как напоминание о его бесславном конце от рук людей, которых он так долго терзал.

Когда индейцы собрались вернуться в лагерь, подскакали два воина, ведя на поводу коня.

— Это лошадь Кастера, — сказал один из них. Все закивали, узнав породистого коня генерала. — Все остальные или убежали, или погибли во время боя. Что делать с этим животным?

Один из воинов быстро проговорил:

— Может, застрелить и оставить рядом с его хозяином? Нам от него не будет никакого толку.

Несколько воинов поторопились согласиться.

— Подождите. — Все глаза повернулись к Тане, люди почтительно ждали, что она скажет. — Не будем убивать коня. Пусть он останется здесь как знак поражения Кастера.

— Какой в этом смысл? — спросил Сидящий Бык.

Таня одарила вождя сиу кошачьей улыбкой.

— Кастер назвал своего коня Команч, вождь Сидящий Бык. Разве не знаменательно, что единственное уцелевшее после сражения существо носит имя одного из наших племен? Пройдут годы, и, когда станут рассказывать о событиях этого дня, разве не наполнится этот факт особым значением, усиливая нашу победу? Разве не посмеются тогда и не позлорадствуют?

Старый вождь расхохотался. Глядя на Пуму, он сказал:

— Вождь Крадущийся Как Пума, твоя жена-воин не только красива и отважна в бою, но и остроумна и совсем неглупа. Ты счастлив, владея такой женщиной.

Тане он сказал:

— Будет так, как предложила ты, Золотистая Подруга Пумы.

Все еще улыбаясь, он отдал приказ и возглавил победный марш назад в лагерь. А тем временем к телам погибших кавалеристов собирались канюки, чтобы по-своему отпраздновать победу индейцев. Тела немногих воинов, убитых в скоротечной схватке, понесли в лагерь, чтобы похоронить с почестями.

 

За последующие десять лун Летняя Гроза привыкла к тому, что ее мать возвращается из военных походов с окровавленным оружием и в перепачканной кровью одежде. Это было тяжкое и жестокое время для всех племен. Те, кто уже попал в резервации, зачастую страдали больше всех. Поскольку американское правительство не смогло установить, где находятся племена, устроившие то, что власти назвали «бойня на реке Литтл-Биг-Хорн», оно предпринимало недоброжелательные действия против индейцев, мирно живущих в резервациях. Сначала генерал Шерман получил полномочия ввести военный контроль над всей территорией резерваций сиу и обращаться с индейцами как с военнопленными, хотя они не имели никакого отношения к бою у Литтл-Биг-Хорн.

Следом за этим конгресс издал новый закон, по которому индейцы лишались всех прав на земли в районе реки Паудер и Черных Гор. Власти также посчитали разумным перевести индейцев в новую резервацию на реке Миссури. Американское правительство пригрозило прекратить всякую помощь индейцам в резервациях, если они не подпишут новый договор.

Несколько недель спустя восемь кавалерийских рот под командованием Маккензи, который возглавлял нападение на Пало Дуро, вышли из форта Робинсон и направились в лагеря индейцев. Там они конфисковали пони и ружья индейцев, обыскали и разобрали вигвамы и арестовали всех мужчин. Племена отконвоировали в форт Робинсон, где они должны были жить под дулами ружей.

В ту осень, чтобы избежать дальнейшего противостояния с военными, вождь Сидящий Бык увел своих людей на север вдоль реки Йеллоустон. Там они обосновались и начали охотиться на бизонов, готовя запасы на зиму. Племя Пумы ушло с ними и, по сравнению с другими племенами, провело относительно спокойную, только студеную зиму.

Тем временем в поисках Неистового Коня генерал Крук наткнулся в конце ноября на деревню вождя северных шайеннов по имени Тупой Нож. Большая часть этого племени скрылась из лагеря Красного Облака после того, как правительство Соединенных Штатов прекратило снабжать индейцев провизией. Это были мирные люди, которые хотели лишь поохотиться, чтобы обеспечить себе пропитание. Генерал Крук приказал Маккензи напасть на деревню, что тот и сделал холодным, снежным утром. Как и раньше, воины сдерживали солдат, пока женщины и дети спасались бегством. Потом племя три дня шло босиком по снегу, в мороз, не имея никакой еды. Они достигли лагеря Неистового Коня, и тот приютил их, но очень скоро переместил деревню, чтобы избежать столкновения с солдатами.

Весна 1877 года не принесла облегчения измученным племенам. Припасов было как никогда мало, и будущее представлялось совсем беспросветным. В апреле, устав от бесконечных преследований, Неистовый Конь согласился привести своих людей в форт Робинсон. Он поверил, что получит обещанные в договоре земли вдоль реки Паудер. Вместе с Неистовым Конем пошли Тупой Нож, Маленький Волк и еще одно небольшое племя северных шайеннов. Люди Неистового Коня остались в форте Робинсон, а северных шайеннов отправили на юг в резервацию форта Рино, где жили южные шайенны и арапахо.

Узнав о решении нескольких главных племен и после стычек с солдатами, которые строили форт и дороги вдоль реки Йеллоустон, Сидящий Бык решил, что с него довольно. Только вместо того, чтобы подчиниться и жить в резервации, он собрался вместе со своими людьми уйти в Канаду. Там он надеялся наконец обрести мир и свободу для своего племени.

Посоветовавшись между собой и со своими людьми, Пума и Зимний Медведь отклонили предложение Сидящего Быка пойти с ним в Канаду. Эти люди не хотели уходить так далеко от своей родной земли. На военном совете было принято горестное решение. С уходом Сидящего Быка и заключением самых больших племен в резервации племя Пумы не имело надежды выстоять. Время их свободы закончилось. Согласились на том, что Зимний Медведь поведет шайеннов в резервацию форта Рино. А Пума увезет свою небольшую семью в Пуэбло в штате Колорадо и займется своим ранчо под именем Адама Сэвиджа. И, хотя сердца их разрывались, им не оставалось ничего другого, у них не было выбора. Все должны были принять этот жестокий факт, осознать и свыкнуться с ним. Каким бы мрачным он ни казался, это был единственный путь к выживанию.

Труднее всего было Пуме расстаться с людьми, которые занимали в его сердце такое большое место. Он скорее отсек бы себе правую руку, чем покинул их теперь, в самый трудный час. Это было племя его отца, и Пума уже давно сделал свой выбор между этим миром и миром белых людей, к которому принадлежала его мать. И никогда не жалел о своем решении — ни в хорошие времена, ни в плохие. И теперь с тяжелым сердцем слушал горькие слова своего двоюродного брата Зимнего Медведя.

— Мы побеждены, — сказал он Пуме, и эти слова отразились в его голосе и взгляде. — Конец виден, и нет никакого смысла нам обоим вести свой народ к месту последнего унижения. Забирай Дикую Кошку, детей и возвращайся к своей жизни в мире белых людей. Воспитывай детей и по законам твоей матери, и по обычаям шайеннов. Учи их гордиться своими двоюродными братьями и сестрами шайеннами и блистательным прошлым предков, но не забудь научить, как выжить в мире белого человека. Возможно, ты сможешь принести больше пользы за пределами резервации, а твои дети в один прекрасный день помогут перекинуть мост через пропасть, разделяющую два мира — белых и индейцев.

Пума согласился неохотно, но знал, что должен так поступить. Расставаясь, он так простился с Зимним Медведем:

— Наши сердца и кровь навеки связаны узами братства, и наши мысли будут часто идти одним путем, но сейчас пришло время расстаться. Мы еще встретимся в этой жизни, — угрюмо пообещал Пума, — но скакать верхом и вместе охотиться мы сможем только в грядущей вечности. Если будет нужно, пришли ко мне своих детей, и я воспитаю их как своих собственных. Даю тебе торжественную клятву, своей кровью клянусь, что никогда не откажу тебе ни в чем, что в моих силах дать тебе. Я ухожу, но никогда не повернусь спиной к народу моего сердца.

Расставание Тани с ее шайеннской семьей тоже было душераздирающим. С мукой попрощалась она с Пугливой Оленихой. Охотник и Стрелок — первому было уже десять, а второму восемь — хорошо понимали значение того, что происходит. Они с сожалением прощались с теми, кого знали и любили, по ком станут скучать. Ни один из них не пройдет посвящения в мужчины по всем законам племени — через красочные церемонии и суровые ритуалы. Никто из них не станцует славный Танец Солнца, не заслужит звания воина или вождя в соответствии с обычаями племени. Отныне они пойдут иной дорогой.

В свои семь лет Летняя Гроза понимала только, что ее жизнь меняется самым решительным образом. Теперь они будут всегда жить на ранчо. Помня предыдущие визиты туда, Гроза с возбуждением ждала переезда. Она любила бабушку Рэчел и тамошнюю, совсем другую жизнь. Тем не менее она печалилась, что придется расстаться с друзьями, особенно с Хитрым Лисом.

— Не плачь, Летняя Гроза, — уговаривал он ее, пальцами вытирая слезы со щек девочки. — Мы еще увидимся. Твой отец поклялся в этом.

— Но мы будем так далеко друг от друга, — всхлипнула она. — Теперь ты не женишься на мне.

— Ты обещана мне, — напомнил Грозе Хитрый Лис. — Когда ты вырастешь, мы поженимся. Даю тебе слово.

— Ты будешь ждать?

Он кивнул.

— Буду.

Пума и Таня отпустили Кэт и Кита в лес, но Летняя Гроза отдала маленького кугуара Хитрому Лису в качестве прощального подарка и как знак своего бесконечного доверия.

Когда настал час расставания, семья Пумы медленно, не оглядываясь, поехала прочь. Глубокая скорбь была написана на их лицах, и по бронзовым Щекам гордого вождя Крадущегося Как Пума текли слезы.

 

Глава 5

— Мама! Заря опять брала мою лучшую белую блузку, и теперь на воротнике жуткое пятно от ягод!

Энергичная жалоба Грозы донеслась на кухню, где Таня резала к завтраку овощи. Потом рассерженная молодая девушка появилась в дверях — ее: тяжелые черные волосы в очаровательном беспорядке рассыпались по плечам, в золотистых глазах читалось раздражение. Кожа у нее была медного цвета, сейчас лицо ее разгорелось, что подчеркнуло прямой нос и высокие скулы, прямо указывающие на родство Грозы с шайеннами. В свои семнадцать лет девушка была завораживающе красива. Высокая и стройная, она приобретала уже восхитительные формы женщины, ее полное жизненной энергии тело будоражило воображение всего мужского населения Пуэбло.

— Может, ты все-таки запретишь ей? — продолжила Гроза. — У нее хватает и своей одежды. К тому же у нее еще и груди-то нет, мои вещи висят на ней. Ты можешь ее вразумить?

Таня улыбнулась. Несомненно, Гроза была права. Утренней Заре было всего тринадцать, ее фигура только начинала оформляться.

— Хорошо, Гроза, я поговорю с ней. А пока принеси блузку, посмотрим, можно ли удалить пятно.

— Сейчас? Я собираюсь в город со Стрелком.

Таня выразительно посмотрела на свою старшую дочь.

— Ты нашла время, чтобы пожаловаться на сестру. Найдешь и минуту, чтобы принести сюда блузку. Мне тоже есть чем заняться, Гроза.

Гроза наморщила нос, как это делает избалованный и высокомерный ребенок, — в последнее время это стало входить у нее в привычку.

— Мама, почему ты сама этим занимаешься, когда у тебя есть помощницы по дому? Розмари или Нора могли бы приготовить еду. А ты была бы свободна и занималась, чем хочешь.

— Ты же знаешь, твой отец предпочитает, чтобы тушеную оленину готовила я.

— Ну вот опять, отец скомандовал — и ты выполняешь, как дрессированная собачка! — Гроза издала недовольный возглас. — Можно подумать, ты единственная женщина, которая знает, как зашить дырку или пришить пуговицу. Иногда мне кажется, что ты для него не больше, чем прекрасная рабыня.

— Гроза! Ты забываешься! — вскипела Таня. — Я твоя мать, изволь уважать меня.

— Зачем, если никто вокруг этого не делает? Уж, конечно, не отец! А Охотник и Стрелок уже точно так же отдают приказания. Правда, мама! Я не понимаю, как ты можешь это терпеть? Когда я выйду замуж, мой муж не будет обращаться со мной, как с прислугой.

— Неужели? Ты так уверена, моя дорогая? — хоть Таня и была раздосадована, ее не могло не позабавить заявление дочери.

— Мы договоримся об этом до свадьбы, — ответила Гроза. — Мужчина, за которого я выйду, будет любить и уважать меня. Он будет обо мне заботиться и выполнять любое мое желание.

— Ну и ну! А этот образец мужчины существует где-нибудь, помимо твоих грез?

— О, я уверена, что да. Он просто еще об этом не знает. Когда он полюбит меня, он будет гореть желанием выполнить любую мою прихоть.

Не в силах больше сдерживаться, Таня расхохоталась.

— Тебе еще предстоит многое узнать, дочка.

— Одно я уже знаю. Я не выйду за мужчину, который думает, что я появилась на свет только для того, чтобы обслуживать его. Он должен будет любить меня настолько, чтобы уважать мои чувства и потребности.

— Значит, ты считаешь, что твой отец не любит и не уважает меня? И, если ты так думаешь, ты невероятно заблуждаешься. Никто не может любить меня сильнее, чем он, и я в полной мере плачу ему тем же.

— Я знаю, но уж очень странно он иногда показывает свою любовь, отдавая тебе всякие распоряжения. Меня просто тошнит, когда ты вскакиваешь, чтобы выполнить самую незначительную его просьбу.

— Это тебя не касается, сестрица, и меня тоже. А теперь извинись перед матерью за свой длинный язык.

Женщины обернулись и увидели стоящего в дверях Охотника.

— Я не собираюсь выполнять твои приказы, братец, — ядовито промолвила Гроза.

— Или ты немедленно извинишься, или я собственноручно оттащу тебя за сарай и проучу ивовым прутом, — предупредил Охотник. И хотя он даже не повысил голоса, было ясно, что это не пустая угроза.

— Извини, мама, — сказала Гроза, хотя ей совсем не по вкусу было отступать перед старшим братом. Потом презрительно спросила Охотника: — Теперь ты доволен?

— Только если ты никогда больше не заговоришь с мамой в таком тоне. Ты так избалована и изнежена, что иногда это меня пугает, Гроза. Для разнообразия думай не только о себе, но и о чувствах других людей. И благодари свою счастливую звезду, что это я услышал твои слова, а не отец, — добавил он, выходя через заднюю дверь. — Он бы шкуру с тебя спустил за твои неуместные замечания.

— И как долго ты стоял и подслушивал? — крикнула ему вслед Гроза.

— Достаточно долго, — последовал ответ.

 

Возможно, если бы остальные разделяли мнение Охотника об испорченности Грозы, ее своенравие больше бросалось бы в глаза по сравнению с добрым и мягким характером Утренней Зари. Она была маленькой и тихой, очень милой и очень застенчивой. И только в кругу семьи и близких друзей полностью раскрывался ее живой и веселый нрав. В отличие от Грозы, которая могла закатить истерику по любому поводу, Заря, кажется, никогда и не сердилась по-настоящему и быстро забывала обиды. К чести Грозы надо сказать, что и она никогда не таила зла, гнев ее остывал так же быстро, как и вспыхивал.

Из четырех детей Сэвиджей Охотник и Гроза были самыми упрямыми, хотя и Стрелок с упорством отстаивал свое мнение, если считал, что прав. Охотник был очень похож на своего отца, и это поражало Таню всякий раз, когда она видела их вместе. Адам и Охотник одинаково вели себя и были похожи внешне, за исключением золотистых глаз Охотника. Достигнув двадцати лет и считаясь вполне взрослым, Охотник с удовольствием шел по стопам отца и постигал науку разведения скота. Он любил ранчо и те неожиданные задачи, которые каждый день приходилось решать в большом хозяйстве.

Стрелок, которому было почти девятнадцать лет, находился дома на летних каникулах — он учился в Гарвардском университете. Он готовился стать врачом, осенью его ждал второй курс.

За десять лет, что прошли с того дня, как Таня и Адам оставили свою жизнь с шайеннами, они сделали все возможное, чтобы сохранить в сердцах и умах детей обычаи индейцев. Но это удалось им только частично. Мальчики были достаточно взрослыми, чтобы хорошо помнить жизнь в племени. И, несмотря на то, что они быстро привыкли к новым условиям, в памяти их крепко сидели воспоминания о прошлом. В школе они учились читать, писать, проходили историю и арифметику — все на английском языке, дома же часто переходили на знакомый язык шайеннов, а иногда на испанский. И хотя мальчики сменили штаны из оленьей кожи и мокасины на одежду из ткани и ботинки, по утрам они присоединялись к отцу, когда тот возносил песнопение в честь нового дня. Каждую весну они считали дни, остававшиеся до каникул, а потом с нетерпением ждали ежегодной поездки в резервацию к шайеннам, где снова встречались с друзьями детства.

Девочки тоже говорили на двух других языках, но не так охотно. Гроза помнила много о первых семи годах своей жизни, когда она была дочерью вождя шайеннов, но нынешняя ее жизнь нравилась ей гораздо больше.

Заря же была слишком мала, когда семья перебралась на ранчо, и практически не сохранила никаких воспоминаний. Вся ее сознательная жизнь протекала на ранчо и в частых поездках в город, чтобы пройтись по магазинам и повидать бабушек и деда. Дочери Тани неохотно упражнялись в языке шайеннов, лишь терпели ежегодные визиты в резервацию и шли на всяческие уловки, чтобы избежать рассказов матери об обычаях и традициях индейцев.

Гроза практически не оправдывала надежд своих родителей. Ей нравилось быть дочерью преуспевающего владельца ранчо. В школе она училась безо всякого прилежания, но вместе с тем хотела жить в теплом, удобном доме, в чистоте, хорошо питаться. С каждым годом она все больше забывала то, чему научила ее жизнь в племени. Только в кошмарном сне могла она променять свои красивые, в оборках платья, кокетливые шляпки и кружевные перчатки на одежду из оленьей кожи. Она хотела никогда больше не знать голода и нужды. Свежие льняные простыни были предпочтительнее жесткой циновки на грязном полу. К чему сидеть, скрестив ноги, на земле, когда можно сесть за великолепно накрытый стол и есть с фарфоровых тарелок и пить из хрустальных бокалов? Нет, пусть у нее будет шкаф, полный нарядных платьев, лент и кружев, и она вполне удовольствуется существующим положением, спасибо.

Разумеется, у нее были и другие интересы. Ранчо Сэвиджа занималось крупным рогатым скотом, однако здесь разводили и лошадей, они-то и занимали Грозу больше всего. Она не только любила ездить верхом, но и обладала необыкновенными способностями в деле тренировки и лечении больных или раненых лошадей. И лошади отвечали ей любовью, словно она была связана с ними на каком-то глубинном уровне, который вызывал у них инстинктивное доверие. Таланты Грозы в этой области распространялись и на других животных. Никто не мог толком объяснить это, но у Грозы определенно был к ним свой подход.