ВЛИЯНИЕ НА АНАЛИТИКА

Тип переноса, описанный выше, вызывает ответный контрпе­ренос аналитика и ставит под угрозу его творческие способности.

Прежде всего, поскольку у таких пациентов не появляется глу­бокого эмоционального отношения к аналитику, создается впечат­ление, что перенос вообще не развивается. Неопытному аналити­ку или кандидату кажутся непонятными и страшными пациенты, не лишенные способности к свободным ассоциациям, которые вроде бы могут погружаться в примитивные фантазии и детские воспоминания, выражать эмоции и у которых в то же время не про­исходит развития переноса. Ситуация сильно отличается от рабо­ты с обсессивным пациентом, которому интеллектуализация, ра­ционализация, реактивное образование или другие защиты высшего уровня мешают выражать эмоции, при том, что сам пациент глу­боко погружен в перенос.

Во-вторых, такие нарциссические пациенты постоянно и подо­зрительно наблюдают за интерпретациями терапевта, неустанно “интерпретируя” все его комментарии, и это может надолго пара­лизовать аналитика в его коммуникации. Это более эффективный способ контроля, чем обычная тенденция нарциссических пациен­тов раскладывать интерпретации аналитика по полочкам, следя, чтобы его слова не были неожиданными (что пробудило бы зависть пациента) или такими, которые слишком легко обесценить (что вызвало бы у пациента тяжелое разочарование). В отличие от та­кого “распределения по рангам”, ограничивающего восприятие слов аналитика, пациенты, о которых мы говорим, все выслушивают, стремясь нейтрализовать или устранить непосредственное эмоцио­нальное впечатление от интерпретации. У аналитика остается впе­чатление, что он разговаривал сам с собой или что произнесенные им слова растворились в воздухе, не достигнув пациента.

Кроме того, постоянное придирчивое наблюдение за аналити­ком приводит к тому, что пациент внимательно изучает его “реаль­ные” черты, его особенности и странности. У аналитика создает­ся неприятное ощущение, что он подвергнут доброжелательному, несколько ироническому и веселому или же явно подозрительному наблюдению, и такой контроль разрушительнее, чем другие его формы, встречающиеся в аналитических взаимоотношениях.

Кроме того, эти пациенты “изучают” язык аналитика, его тео­рию и его любимые выражения в совершенстве, и потому они мо­гут сочетать описания с интерпретациями настолько искусно, что аналитик перестает отличать эмоции от интеллектуализации или регрессивные фантазии от психоаналитической теории. Фактически и сам пациент не может отличить подлинно свое от того, чему он научился, общаясь с аналитиком. Все это создает такую психоло­гическую структуру, которая мешает пациенту или аналитику по­нять бессознательные аспекты патологии пациента. В конечном итоге пациент сам становится жертвой своей неспособности быть зависимым от аналитика.

Под влиянием таких взаимоотношений аналитик может потерять свою спонтанность. Вместо того чтобы работать, равномерно рас­пределяя свое внимание, он, защищаясь, начинает контролиро­вать свои коммуникации. Отсутствие отношений переноса и его динамики в течение долгого времени вызывает у аналитика обес­кураживающее чувство, что на самом деле ничего не происходит, а он не может понять, почему. В конце концов он может почув­ствовать себя парализованным, а свою работу — бесполезным за­нятием. Он даже может заключить бессознательную сделку с паци­ентом и отщеплять один сеанс от другого, снова и снова принимая свое поражение и пытаясь начать все сначала.