1 страница. О том, какую роль они играют в нашей жизни

Предисловие

Эта книга — о деньгах.

О том, какую роль они играют в нашей жизни. О том, почему есть люди, всю свою жизнь подчиняющие добыванию денег, и есть бессребреники по убеждениям. О глубинных особенностях человеческого характера, которые предуказывают человеку, каким ему быть — бедным или богатым. Болезнь под названием «деньги» возвещает о себе так же, как многие психические недуги, захватывает личность целиком, вытесняя все, чем раньше жил человек, — интересы, желания, связи. О симптомах этой болезни, условиях ее возникновения и развития размышляет профессор А. Белкин, один из известных отечественных психоаналитиков, президент Русского психоаналитического общества.

Не отрываясь от главной темы, автор предлагает читателю массу интереснейшей информации. Вы узнаете об особенностях характера Зигмунда Фрейда и Никиты Хрущева, о национальной специфике русских, евреев и американцев, о том, как деньги заменяют человеку любовь и другие чувства, о том, как преодолеть магическую власть «золотого тельца».

Книга написана в легкой, живой, свободной форме и предназначена самой широкой читательской аудитории.

Вместо предисловия

Болезнь под названием "деньги"

Эта болезнь не упоминается ни в медицинской литературе, ни в приватном профессиональном общении. Она есть. Мы носим ее в себе, постоянно замечаем ее признаки у окружающих. Но при этом она остается неизвестной. Совсем близко к открытию этой болезни подходили публицисты 70-х годов, когда пылко обличали манию накопительства. Но для них выражение "заболеть деньгами" было всего лишь сильной метафорой. До недавнего времени я и сам не предполагал, что буду заниматься этой проблемой как врач.

Лет пять-шесть назад наш Центр психоэндокринологии начал тихо умирать. Спасти могли только богатые спонсоры.

Действовал я по самой примитивной схеме. Обходил Москву - кабинет за кабинетом, офис за офисом, пытаясь заинтересовать их владельцев чем-нибудь из наших специфических услуг. Люди мне попадались разные: в летах и совсем мальчишки, образованные и малокультурные, обходительные и грубые. Но все они - или это только чудилось мне, бедному просителю? - казались представителями какой-то особой человеческой породы. Так сильно было исходившее от них излучение энергии и неиссякаемого душевного здоровья. Даже получив отказ, я уходил от них всякий раз в приподнятом настроении.

А потом я стал замечать, что мы меняемся ролями. Уже не я за ними бегаю, а они ищут знакомства, они нуждаются в помощи. Тяжелое реактивное состояние, думал я поначалу. Новый класс утверждает себя в непрерывных боях, с колоссальными психическими перегрузками. Но почему тогда те же признаки, те же характерные изменения я все чаще замечаю в людях, которые не имеют к этому классу никакого отношения?

Болезнь под названием деньги возвещает о себе так же, как многие другие психические недуги. Возбуждением или упадком, окрыленностью или ощущением катастрофы. Но если в других случаях отклонения происходят по разным линиям (любовь, карьера, отношения с людьми), то здесь в центре всех переживаний неизменно оказываются деньги. Они охватывают личность целиком, вытесняя все, чем жил человек раньше, - интересы, желания, связи. Даже в возникших по другому поводу мыслях вскоре начинает звучать эта навязчивая тема. То же самое происходит и с фантазиями, мечтами, сновидениями. Активизируются все органы восприятия. Острое возбуждение вызывает один только вид денег, их шелест, их специфический запах. Знаю людей, испытывающих непреодолимую потребность то и дело открывать кошелек и пересчитывать его содержимое. Бывают периоды, когда только специальное исследование позволяет отличить болезненные симптомы от вполне адекватной реакции психики на реальные обстоятельства жизни, которая сама вынуждает нас постоянно думать и говорить о деньгах, страдая или радуясь. Но иногда болезнь прорывается острыми приступами, родственными вспышкам настоящего безумия.

Больной приходит в состояние безудержной эйфории. Возбуждение перехлестывает через край, срывает все тормозные системы психики. Резко возрастает агрессивность. В сознании сдвигаются границы реальности. Меняется представление о самом себе. Появляется ощущение всемогущества, исключительного значения собственной личности, дающего право на то, что между людьми считается запретным - вплоть до убийства, неприятие которого биологически заложено в человеке.

Один мой пациент, ныне почтенный бизнесмен, на заре карьеры промышлял рэкетом. Меня поразило, как отстраненно, бестрепетно раскрывает он подробности этого кровавого ремесла: клиника, очень близкая некоторым видам наркомании. Поведение становится неестественным, нелепым - не только по общим меркам, но и главным образом по логике данного, давно устоявшегося характера.

По вечерам, рассказывает другой мой пациент, вместо того чтобы возвращаться домой, в свою вполне благоустроенную и уютную квартиру, он шел в какой-нибудь фешенебельный отель и снимал на ночь "люкс". Роскошь обстановки, льстивое восхищение приятелей - все это приводило его в состояние, близкое к экстазу. Но верхом наслаждения, как он теперь с удивлением вспоминает, была возможность издеваться над прислугой: "Я вам плачу - и вы обязаны все от меня терпеть".

Больного захлестывает прилив неотвязных желаний, которые нередко вполне можно назвать бредовыми, - так они вычурны, так бесконечно далеки от естественных человеческих потребностей. Многие зарубежные русскоязычные газеты утроили тираж, коллекционируя фантасмагорические причуды "новых русских". Один из них, например, перепробовав все удовольствия, которые предлагает миллионерам Ницца, потребовал, чтобы гидом к нему был непременно приставлен представитель русского аристократического рода, с титулом не ниже графского.

Кстати, об удовольствиях. Перевозбужденную психику может пронять только нечто особо острое, рискованное, запретное - отсюда страсть к игре (карты, рулетка, бега), к экстравагантным зрелищам, к шумным, непристойным кутежам. Очень часто в ход идут наркотики. Потребность в искусстве становится активной, но очень избирательной. Востребуется прежде всего то, что приносит кайф - позволяет забыться, бьет по нервам, давая выход затаенным комплексам. Произведения, которые будят мысль, оттачивают эмоциональную восприимчивость, кажутся пресными и скучными.

Со стороны видна только одна грань поведения - как человек расходует эти свои "сумасшедшие деньги" (не случайно, наверное, прилепился тут этот эпитет). Но я подозреваю, что такими же безрассудными неадекватными бывают и поступки, направленные на их добывание. В этом, если внимательно разобраться, наверняка кроется причина многих провалов, разорений и прочих несчастий, связанных с деньгами.

Как, наверное, и большинству моих коллег, мне не раз приходилось иметь дело с обманутыми вкладчиками. Обычные люди, в меру практичные, предусмотрительные. И если они не просто пошли на

риск, но, можно сказать, поставили на кон жизнь своей семьи: залезли в непосильные долги, заложили квартиры, - то это заставляет предположить, что болезнь способна заглушить главный из всех инстинктов - инстинкт самосохранения.

Разительные перемены наступают в сексуальной жизни. Она либо становится не по возрасту бурной, беспорядочной, либо, наоборот, полностью замирает. Говоря языком психоанализа, либидо (см. словарь терминов) сублимируется в деятельности, связанной с накоплением или расходованием денег. За счет этого мощнейшего энергетического источника обе склонности могут приобретать характер настоящей мании.

Обостряются черты нарциссизма. Все поведение становится нарочитым, демонстративным. При этом акцентированное желание выделиться, поразить парадоксально сочетается с безликостью. Как и при всех психических болезнях, съедающих, как правило, индивидуальность, происходит унификация личности. Это проявляется даже в том, чего добивается больной от своей внешности. Представьте, например, нарядную толпу на борту корабля, совершающего морской круиз. Одна дама, посетив местный магазинчик, появляется на палубе в необычном одеянии, типа пончо. А к вечеру этот экстравагантный наряд красуется уже на всех остальных пассажирках.

В эйфорической фазе болезнь не причиняет страданий. Наоборот, у больных часто возникает ощущение, что только теперь наконец-то они узнали настоящий вкус жизни. Иногда, я замечал, даже в течении застарелых психических недомоганий наступает просвет. Но поворачивается какое-то невидимое колесо, и возбуждение сменяется тревогами, страхом.

Человек, вчера поражавший расточительностью, становится прижимистым, мнительным. Это не совсем обычная скупость: ему по-настоящему страшно расставаться с деньгами. Даже неизбежные выплаты он старается оттянуть до последнего. Часто слышу, что все труднее становится собирать средства на благотворительные цели. Возможно, это тот же симптом.

Демонстративность не исчезает, но и она как бы меняет знак. Ведущим мотивом в разговорах становятся жалобы на отсутствие денег, которые звучат до смешного одинаково и у богатых, и у бедных. При этом на любую попытку как-то их приободрить, успокоить больные отвечают бешеным раздражением. Я назвал бы этот феномен антинарциссизмом. Та же кичливость, то же самолюбование, только в качестве самого несчастного и униженного. И та же неадекватность в самооценке - с одной лишь небольшой поправкой. Нарцисс, выставляя напоказ успехи, приписывает их своим личным достоинствам. А антинарцисс, упиваясь неудачами, объясняет их чем угодно, но только не собственными слабостями и просчетами.

Болезнь реконструирует личность. Поэтому трудно однозначно ответить на вопрос, излечима ли она.

Острый период - да, он длится не вечно. Психическое состояние входит в берега, от пережитого остаются только воспоминания - обычно тягостные, вызывающие желание отмежеваться от собственных поступков и мыслей, как это бывает при выходе из сильного опьянения. Повторных вспышек я пока не наблюдал. Вполне возможно, что в психике вырабатывается что-то вроде иммунитета.

Но самим собой, каким он был прежде, больной не становится. Не восстанавливаются прерванные болезнью связи, даже самые давние, глубокие, - с друзьями юности, с родными. Не реанимируется заглохшее нравственное чувство. И что особенно характерно - отношение к собственному, до болезни, прошлому становится резко негативным. Человек словно бы хочет в зародыше убить все сомнения - стал ли он лучше, чем был когда-то, стал ли он по крайней мере счастливее...

У меня есть близкий знакомый, талантливый ученый. Все годы, что я за ним наблюдаю, главным его двигателем был исследовательский азарт. Затевая:вои головоломные эксперименты, он никогда не подсчиты-вал, сколько они потребуют труда и как это будет соотноситься с его скромной кандидатской зарплатой. Сейчас, на зависть многим коллегам, его квалификация оказалась сильно востребована коммерческими структурами. Предложений у него полно, и когда он решает, чем заняться, очень заметно, что выбирает прежде всего работу наиболее денежную, пусть даже неинтересную творчески. Эту перемену в себе мой знакомый видит отчетливо и радуется ей, как новообращенный, которому наконец-то воссиял свет истины. Но когда я как-то раз спросил, какие часы своей жизни он считает самыми лучшими, - ни одного эпизода, относящегося к этим последним годам, ему не вспомнилось.

Я бы очень хотел, чтобы он задумался, о чем это говорит.

* * *

В отделе рукописей Российской государственной библиотеки мне выдали неопубликованные страницы Л. Н. Толстого - дополнение к его известному труду "Так что ж нам делать?" - с таким "мостиком", ведущим к основному тексту: "И я почувствовал, что в деньгах, именно в самых деньгах, в обладании ими есть что-то гадкое и безнравственное, что самые деньги и то, что я имею их, есть одна из самых главных причин тех зол, которые я видел перед собой, и я спросил себя: что такое деньги?"

Увы, вопрос так и остался без ответа. Толстой спорит с политэкономическими теориями, отводящими деньгам служебную, чисто инструментальную роль в регулировании общественной жизни. Но действует он на территории противника, выдвигает свою теорию - и успеха не достигает. Все сводится к тому, что в эпоху натурального обмена на земле царил золотой век, а когда в ход пошли деньги, то они и принесли в мир несправедливость и насилие.

Вывод напрашивается очень простой: надо упразднить деньги! Вернуться к доисторическим временам, когда люди, обмениваясь плодами своего труда, обходились без всеобщего эквивалента. Допустим, я, врач, лечу водопроводчика - он чинит мне краны, лечу сапожника - он обувает мою семью, лечу артиста - он радует меня дивным зрелищем... И исчезнет вражда и злоба, и не будет ситуаций, когда один имеет столько, сколько хватило бы на жизнь целому городу, а другой не обеспечен даже жизненно необходимым.

Если я и утрирую, то, поверьте, совсем чуть-чуть. Да простит меня тень великого писателя, его концепция звучит ничуть не менее наивно, из-за чего, как можно предположить, труд и остался в рукописи.

Однако неуловимое "что-то", присутствующее в деньгах сверх того, чему они назначены служить, Толстому не примерещилось.

Как точнее определить этот феномен, я тоже не знаю. Какое свойство денег ни возьми, оно тут же перечеркивается, взаимно уничтожается другим, противоположным их свойством. В этом смысле они абсолютно уникальны, их можно уподобить разве что огню, который точно так же олицетворяет собою жизнь и смерть, так же притягивает и одновременно ужасает. Но, может быть, именно этой завораживающей бинар-ностью и объясняется магическая притягательность денег? Посмотришь - простые бумажки, непрочные, недолговечные, имеющие, сами по себе, грошовую стоимость. "Фантиками" мы пренебрежительно называем наши родные дензнаки. Но ведь на вид и сам его величество доллар ничем не лучше конфетной обертки. И вот эта ничтожная, невесомая малость реально воплощает в себе все земные блага. Деньги спасают и убивают, возвеличивают и растаптывают, дают власть и обращают в рабство. Самые прочные и в то же время самые хрупкие человеческие отношения - это те, что замешены на деньгах.

Говорят, деньги счет любят. И точно. Без конкретных цифровых обозначений они - абстракция. Но эта потребность в количественной определенности никогда не получает удовлетворения из-за зыбкости, размытости всех критериев, которые пытается нащупать бедный человеческий мозг. Что такое много денег? И что такое мало? Достаточно или недостаточно? В жизни мы порой говорим - избыток денег. Но за какой чертой он появляется, этот избыток?

Даже простейшие переживания, связанные с деньгами, всегда возбуждающе амбивалентны, когда, например, вы идете по улице и пронзившее вас желание купить какую-то вещь вступает в борьбу с противоположным импульсом - сохранить свой скромный капитал в неприкосновенности.

Деньги обеспечивают главную из всех человеческих потребностей - в безопасности. Если у меня есть деньги, я смелее смотрю вперед. Но если у меня есть деньги, то, значит, есть и особый, дополнительный источник беспокойства, бесплодно прожирающего колоссальные ресурсы психической энергии. Вдруг я их потеряю? Вдруг их украдут? Вдруг они обесценятся или вообще в один прекрасный день станут макулатурой?

Перебирая купюры в своем кошельке, мы не задумываемся над тем, откуда они к нам пришли, в чьих руках побывали, за что их получали и на что тратили предыдущие владельцы. Но в нашем общем знании о деньгах незримо присутствуют все варианты - от самых высоких до самых низких, и это тоже наверняка вбирает в себя загадочное "что-то", для которого не сумел найти названия даже сам Лев Толстой. А вот как эта непонятная субстанция воздействует на психику - это я представляю себе достаточно ясно. У военных такая стратегия называется "бить по штабам".

Деньги посягают на наше "сверх-я", на Бога, живущего в душе каждого человека, - и верующего, понимающего это буквально, и атеиста, растворяющего представление о Всевышнем в иных идеях. Эта психическая инстанция сурова и в высшей степени обременительна. Она постоянно гвоздит нас, напоминая о долге, об обязательствах, от которых порой так хочется отмахнуться, об идеалах, которым так трудно бывает соответствовать. Она свирепо наказывает за каждую провинность: муками совести, стыдом, разъедающим сознанием собственного несовершенства. Но в то же время ничто иное не может защитить нас от ужасной мысли о скоротечности жизни и ее неизбежном конце. Именно "сверх-Я" играет первую скрипку во всем, что дает иллюзию бессмертия: в любви к детям, в значительных, оставляющих по себе долгую память поступках, в творчестве, в созидательном труде.

Я бы не сказал, что в нормальном состоянии голос "сверх-Я", который можно расслышать всегда, но особенно отчетливо на сеансах психоанализа, выражает враждебность к деньгам. Вовсе нет. Скорее это позиция здорового скептицизма. Конечно, деньги очень важны, говорит этот голос, но в жизни есть и кое-что поважнее. Сентенции житейской мудрости типа "не в деньгах счастье", "не все на свете продается и покупается" зафиксированы непосредственно под его диктовку.

В болезни этот ясный голос умолкает. Верховной становится та самая иррациональная сила, которая заключена в деньгах. Двадцать-тридцать лет назад, впервые столкнувшись с этим феноменом, многие полагали, что, становясь рабом денег, человек мельчает, оскудевает духовно, его существование лишается высшего смысла. На самом деле это не так. В деньгах есть и свое величие, и свой грандиозный масштаб. Только в одном утрата «сверх-Я» оказывается невосполнимой. Иллюзии бессмертия деньги не дают. «Туда» их с собой не возьмешь.

Отсюда, мне кажется, и проистекает все, что делает болезнь под названием деньги именно болезнью, а не просто каким-то особым состоянием психики.

Вполне допускаю, что в чем-то эта гипотеза может быть и неточна, и даже ошибочна. Но один бесспорный аргумент в ее защиту у меня все же есть. Испытав на практике различные методы лечения, я обнаружил, что эффективной бывает только терапия, направленная на восстановление «сверх-Я». Интуитивно это ощущают и сами больные, которые в попытках самоизлечения, не дожидаясь ничьих советов, начинают двигаться в том же самом направлении, хотя и по-разному. У одних это принимает вид внезапно пробудившейся религиозности, у других — вкуса к экзотическим философским учениям, а у третьих — интереса к ясновидящим, магам и колдунам, решительно не объяснимого на трезвую голову...

Все симптомы, которые я вижу у конкретных больных, сегодня, по-моему, присутствуют в массовом сознании. Болезнь под названием деньги разрослась до масштабов эпидемии. Чтобы убедиться в этом, достаточно просидеть несколько часов у телеэкрана, на котором кадры криминальной хроники сменяются бесконечными играми «на интерес». Даже интеллектуальные ристалища показались бы, наверное, безвкусными без острой денежной приправы. Есть множество свидетельств, что подобные эпидемии всегда разражаются в периоды первоначального накопления, когда меняется вся общественная структура и деньги, становящиеся в самом деле мерилом всего, делаются и дразняще доступными, и одновременно убийственно недостижимыми. Не случайно, видимо, отчаянный возглас «А что же такое деньги?» вырвался у Толстого как раз в одну из таких переходных эпох. Наше же положение в этом смысле было, можно сказать, дважды безнадежным, учитывая наше прошлое. Однажды, мальчишкой, я перепродал перед сеансом билет в кино и заработал на этом несколько копеек. До сих пор звучит у меня в ушах разгневанный голос матери: «Как ты мог?» Казалось, еще немного — и родители скажут, что я им больше не сын.

К деньгам в нашей семье относились серьезно: слишком дорого они доставались и слишком много от них зависело. Но сам подход ко всем денежным делам и интересам чем-то напоминал обращение со сторожевой собакой: в ней нуждаются, ее кормят. Но в дом не впускают, ее место — в будке, на цепи. «К деньгам липнет вся грязь», — постоянно слышал я от матери.

Так же смотрели на них и мои учителя, и друзья родителей. Отсутствие денег не унижало, а их наличие не служило поводом для особой гордости. Скорее наоборот: если что и выставлялось напоказ, так это умение «встать выше». Не только в официальных идеологических установках, но и на бытовом, повседневном уровне культивировалось бескорыстие. Даже те, кто не обладал этим замечательным качеством, под давлением коллективного «сверх-Я» вынуждены были старательно его имитировать.

Особая непобедимость представлений, усвоенных в раннем детстве, так и подталкивает меня к тому, чтобы объявить это состояние эталоном здоровья. Но в то же время я не могу не сознавать, что объяснялось оно в громадной степени отсутствием возбудителей болезни в окружающей среде.

Ну что знали мы о деньгах? Да ровным счетом ничего. Никаких особых горизонтов они перед нами не открывали, никакими искушениями власти, всемогущества, вседозволенности не заманивали. Никакого загадочного «что-то» не было в этих бумажках, в обмен за которые не полагалось ничего сверх элементарно необходимого. Наша хваленая независимость от «желтого дьявола» не стоила ровно ничего. И все-таки меня не оставляет мысль, что, если бы начатые в 60-х годах реформы шли, пусть как угодно медленно, но без пауз, все было бы по-другому. Ведь начинало их поколение идеалистов, людей с очень мощным, чуть ли не гипертрофированно развитым «сверх-Я». Можно ставить под сомнение природу этого идеализма, методы, которыми он взращивался, можно считать его исторически обреченным. Но с точки зрения способности сопротивляться болезни под названием деньги все это несущественно.

Вспоминая своих коллег, с которыми в молодости работал в Сибири, я вполне допускаю, что и их могла поразить эта болезнь. Но сказать родителям больного ребенка: «Или платите десять тысяч долларов за операцию, или заказывайте похороны», — при любых метаморфозах такое было для них исключено. И мне не кажется простым совпадением, что среди особенно тяжело болеющих особую группу составляют бывшие комсомольские работники, то есть люди, в которых с ранних лет профессионально оттачивался цинизм.

История медицины знает случаи, когда целые этнические группы в короткий срок исчезали с лица земли, сраженные какой-нибудь пустяковой, с точки зрения европейца, инфекцией вроде кори. В местах их обитания не было возбудителей этой болезни, в поколениях не мог выработаться иммунитет. И первая же атака неведомого микроба или вируса оказывалась смертоносной. Нечто очень похожее происходит сейчас и с деньгами.

В любой культуре содержится своя иммунная система - свод правил и обычаев, писаных и неписаных моральных норм, ограничений, барьеров, защищающих психику от убийственного "что-то", угаданного Львом Толстым в деньгах. Подходы тут существуют самые разные, часто противоположные. Например, в одних этнических системах поощряется широта души, презрение к мелочным расчетам, безоглядная щедрость. Этот тип поведения запечатлен в прелестном анекдоте про грузина, который, протянув гардеробщику номерок и крупную купюру в виде чаевых, небрежно бросает через плечо: "Пальто не надо!" Человек старается каждым своим поступком и словом подчеркнуть, что деньги для него - пустяк, тлен по сравнению с дружбой, радостями общения, сознанием собственной значительности. Он - выше денег. А в иных европейских странах, наоборот, моральный кодекс обязь вает подходить ко всем денежным делам с подчеркнутой аккуратностью и бережливостью, считать каждый грош. Люди отдают копеечные долги (и не слышат в ответ: "Брось, стоит ли беспокоиться о таких пустяках?"), экономят, боятся выглядеть расточительными. Деньги как бы ставятся высоко над человеком, от него требуется особое отношение к ним.

По-разному в различных культурах решается и во- прос о том, в каком возрасте и как вводятся деньги в обиход ребенка. Нужны ли ему до поры до времени карманные деньги, которые он имеет право тратить - либо копить - по своему усмотрению? Или все, что ему нужно, он должен получать в готовом виде, расчетами не заниматься, желательно вообще денег в руках не держать?

И все же при этих внутренних расхождениях каждая система представляет нечто цельное, логичное, хорошо состыкованное. Правила и нормы, доставшиеся от старших поколений и впитанные с молоком матери, обеспечивают спасительный для психики автоматизм поведения. Конечно, и в этих условиях болезнь под названием деньги находит свои жертвы, точно так же как в любой популяции, несмотря на вековой иммунитет и даже специальные прививки, кто-то постоянно заболевает корью. Но это - случаи. Они не принимают масштабов эпидемии, не сокрушают здоровье и генофонд целых наций.

Хорошо помню первые рассказы приятелей, раньше меня сумевших прорваться за "железный занавес". Их удивляли, порой шокировали сценки, которые доводилось наблюдать. Близко знакомые люди посидели в кафе, а потом каждому официант подал отдельный счет. Подросток помог соседу помыть машину - тот заплатил ему за работу. И родители похвалили его за это, вместо того чтобы сказать: как тебе не стыдно, сын, у тебя же все есть, неужели ты не мог сделать доброе дело бесплатно? Нам подобное казалось диким. Мы культивировали в себе взгляд на деньги как на пережиток старого мира, которому недолго остается править бал. Мы старались, чтобы денежные расчеты не примешивались к тому, чем мы поистине дорожили, - к дружбе, к любви, даже к профессиональным отношениям, - как оберегают чистую одежду от соприкосновения с грязью. Мы не обдумывали, как обращаться с деньгами. Мы намеревались вообще обходиться без них.

И мы оказались совершенно беззащитны перед деньгами, когда они яростным смерчем ворвались в нашу жизнь. Чтобы вылечиться от любой болезни, главное - понять, что с тобой происходит.

Глава 1. Зловещая тайна Фрейда

1. Под знаком умолчания

Как толкует проблему денег психоанализ? Какой принимает она вид, если попытаться взглянуть на нее не с обычных, родных для нее экономических позиций, а с точки зрения процессов, происходящих в глубине человеческой души? Понятно, что нужно сделать, если уж возник такой вопрос: обратиться к литературе и, самое надежное, как выражались мы в прежние времена, к первоисточникам. Зигмунд Фрейд, великий учитель, создатель психоанализа, - естественно, он первый должен удовлетворить наше любопытство. С его трудов и следует начать.

Деньги составляют стержень самых разнообразных человеческих переживаний. Отношение к деньгам, манера обращения с ними дают один из самых надежных ключей к пониманию человеческого характера. Деньги - мы только что это видели - провоцируют если не в точном смысле слова заболевание, то очень к нему близкое тяжелое состояние психики.

Отсюда предчувствие: поскольку во врачебной практике Фрейду постоянно приходилось сталкиваться с темой денег, то и в его теоретических работах она должна была занять важное место.

Но вот первое, что мы обнаруживаем, настроившись на вдумчивую работу: о деньгах Фрейд говорит очень мало. Как самостоятельный объект анализа они его практически не интересуют. В центре внимания - определенный тип характера, достаточно часто встречающийся; и тема денег всплывает лишь потому, что в жизни людей такого склада они играют специфическую роль.

В терминах Фрейда этот характер носит несколько шокирующее название - "анальный", от латинского слова "анус" - задний проход. Связь не сразу становится понятной, и отец психоанализа не жалеет усилий, чтобы убедить читателя в правомерности своих построений. Первая глава большой работы "Психоанализ и учение о характерах" - "Характер и анальная эротика".

Фрейд с самого начала подчеркивает, что в создании этой концепции шел целиком "от жизни", с выводами не спешил и никакие теоретические соображения не влияли на чистоту и непосредственность наблюдений. Человеческий тип, который привлек его внимание, характеризуется наличием суммы не связанных между собой на первый взгляд качеств, среди которых доминирующую роль играют три: повышенная аккуратность, бережливость, доходящая до скупости, и упрямство. Это то, что замечают и фиксируют все, кто общается с такими людьми в зрелом возрасте. А врач-психоаналитик, пытающийся в процессе работы реконструировать события раннего детства, угадать зародыш будущего характера в самых начальных его проявлениях, отмечает еще одну родственную черту: проблемы с опорожнением кишечника, доставлявшие родителям этих детей множество хлопот. Дистанция, отделяющая одно явление от другого - психологический облик зрелой личности от физиологических отправлений младенца, - долгое время приводила в недоумение самого Фрейда, и потребовались годы наблюдений, прежде чем уверенность в существовании подобной связи окрепла настолько, что исследователь решился сказать о ней вслух.