5 страница. "Последнее табу" - такое наименование утвердилось в среде американских психоаналитиков за финансовыми секретами и другими иррациональными

"Последнее табу" - такое наименование утвердилось в среде американских психоаналитиков за финансовыми секретами и другими иррациональными побуждениями, связанными с деньгами. Как я убедился, поиски выхода из возникшего тупика ведутся очень серьезно.

- Похоже, что само наше профессиональное сообщество глубоко поражено неврозами, связанными с деньгами, - говорит Джозеф Вайсберг. - И возникают они в результате недостаточного внимания к этому аспекту тех процедур, которые мы проводим. Мы обязаны сосредоточиться на этой проблеме, чтобы избежать закрепления финансовых тупиков при обучении последующих поколений терапевтов.

"Финансовые тупики" - звучит угрожающе, а между тем речь идет о самых простых вещах.

Давайте решим основное, призывает коллег Джозеф Вайсберг. Установим мы гибкую систему оплаты или жесткую, одинаковую во всех случаях? Будем мы учитывать возможности каждого пациента, вводить скидки для малоимущих или, наоборот, повышать тариф для тех, кто не стеснен в средствах? Станем ли при общем повышении ставок позволять старым пациентам платить столько, сколько они уже привыкли? Можно принять любой вариант, лишь бы он был толково проговорен, без всяких умолчаний. Точно так же - и с пропущенными часами. Оплачиваются они в любом случае? Или только тогда, когда врач не был своевременно предупрежден? Или делается исключение для пациента, не явившегося на прием по уважительной причине, к примеру из-за внезапной болезни? А может быть, пропущенные часы не оплачиваются вообще? Договориться можно по-всякому, лишь бы это действительно имело вид договора, когда обе стороны исходят из одинакового понимания взаимных обязательств.

А как лучше в действительности, сказать очень трудно.

В обсуждении этого деликатного вопроса в полной мере проявилось, что психоаналитик - тоже человек, которому ничто человеческое, в том числе и тайные комплексы, не чуждо. Никто не решается сказать открыто: меня глубоко задевает наносимый мне денежный ущерб - гораздо глубже, чем стоят реально эти недополученные мною суммы, и мне трудно поэтому справиться с недобрым чувством, которое в связи с этим вспыхивает во мне в адрес пациента. Дебатируются вместо этого исключительно вопросы терапевтической пользы или вреда, связанных с тем или иным решением. Одни считают, что необходимость оплатить пропущенные часы хороша тем, что дисциплинирует пациента, поднимает в нем ощущение важности лечения. Другие сомневаются: не возникнет ли в душе пациента и не станет ли серьезной помехой в лечении чувство вины, - ведь выплата своего рода неустойки вполне может быть воспринята как штраф, а выдвигающий такое требование врач - как судья, принимающий к виновному карательные меры. На основании своего опыта я могу подтвердить, что все это - не пустые соображения. Но их следует рассматривать как аргумент в пользу изначального введения четких, ясных правил, примерно таких же, по каким вся сфера услуг строит денежные отношения с клиентами. Делаете вы заказ в мастерской или покупаете билет на само-лет - вам всегда в той или иной форме объясняют, на каких условиях берут с вас деньги и как вы должны вести себя, чтобы не пострадать материально. А психоанализ с экономической точки зрения такая же услуга, как и любая другая, - не больше и не меньше.

В подтверждение этой позиции разберем два случая. Первый касается пожилой вдовы, тяжело переживавшей смерть мужа - настолько, что понадобилась помощь специалиста. Под общим впечатлением ее стенаний психотерапевт сделал вывод, что женщина осталась почти без средств, назначил за лечение самую низкую плату, - и она не стала его разубеждать. Вскоре выяснилось, что вдова владеет ценнейшей коллекцией импрессионистов и вообще с деньгами у нее все в полном порядке.

Как можно было разрешить сложившуюся ситуацию? Проанализируем несколько вариантов.

Первый. Промолчать, не акцентировать внимания на том, что пациентка фактически обманула врача, но постепенно, раз за разом, повышать размер оплаты, пока она не достигла бы уровня общепринятой.

Второй. Сразу повысить свои денежные требования, подчеркнув тем самым, что обман раскрыт и оценен по достоинству.

Третий. Ничего не менять в смысле оплаты, а к случившемуся подойти безлично - как к эксцессу, позволяющему с неожиданной стороны осветить подлежащие разбору психологические проблемы пациентки.

Четвертый. Раз и навсегда установить строго фиксированный размер оплаты, исключающий возникновение подобных недоразумений.

Человеку, склонному решать проблемы путем компромисса, наилучшим, видимо, покажется первый подход. Справедливость восстанавливается мягким, щадящим способом, исключающим возможный конфликт. Но это - кажущаяся мягкость и кажущаяся бесконфликтность. Ведь пациентка знает все о своем собственном поступке, и если врач уходит от его обсуждения, то он тем самым как бы говорит ей: "Мы оба понимаем, что вы меня обманули, но дело сделано, и наказывать вас, демонстрируя к тому же повышенную заинтересованность в деньгах, я не хочу. Возможно, вы предполагаете, что я сильно задет, но с этим вы ничего не можете поделать. Эта тема слишком неприятна для меня, чтобы затевать ее обсуждение. Не исключено, моя обида окажется настолько сильной, что это помешает мне вас лечить". Примерно то же самое сулит и третий вариант, но в придачу еще и врач остается до конца при своих убытках.

Четвертый вариант - унифицировать оплату - прельщает простотой и удобством, так что при большой нелюбви к сложностям следует предпочесть именно его. Однако при этом нужно предвидеть и потери.

Невозможность сделать скидку для малоимущих - и тем самым оказать им помощь, которая в ином случае станет для них недоступной, - вряд ли обрадует людей совестливых. А с чисто профессиональной точки зрения психоаналитик блокирует для себя возможность прямо в момент знакомства получить доступ к внутренним проблемам пациента, которые отражаются в его отношении к деньгам.

К чему же мы приходим в результате такого последовательного рассмотрения? Второй вариант - самый прямой и жесткий, - хоть он тоже небезупречен (врач чересчур открывается для упреков в жадности), оказывается самым надежным, он все ставит на места, позволяет обсудить причины, которые привели к недоразумению, он обещает обеим сторонам честный и справедливый выход.

Вторую проблему поставил перед американским психоаналитиком не совсем обычный пациент - профессиональный игрок. У этого человека не было банковского счета: он сказал, что будет расплачиваться наличными. Врач был вынужден согласиться. Пациент сразу же предположил, что ситуация будет использована для того, чтобы утаить этот заработок от налоговой службы (человеку ведь свойственно мерить всех по себе), и полушутя сказал, что справедливо было бы в этом случае брать с него поменьше. Отказ врача вызвал его возмущение - ведь он хотел сделать "как лучше", он предложил подарок в надежде, что это расположит к нему врача, сделает более внимательным. И только после длительного общения, когда собственные его проблемы были разъяснены и установилось доверие, он понял, какие мотивы руководили психоаналитиком, а в какой-то степени сумел оценить и собственное, крайне противоречивое отношение к деньгам, которое, в сущности, и заставило его добывать их игрой. В нем сочеталась безудержная щедрость с такой же безудерж-ной алчностью. Лечение помогло ему снять этот обременительный комплекс. Он бросил игру, занялся законным бизнесом, у него появился счет в банке... Но если бы психоаналитик попался в ловушку, расставленную этим пациентом, все старания помочь оказались бы безуспешными.

Финансовый договор между терапевтом и пациентом представляет собой типичное деловое соглашение, согласно которому терапевт продает свою квалификацию и время, чтобы обеспечить себе средства к существованию. На такой позиции должны стоять практикующие психоаналитики, добиваясь того, чтобы ее полностью понимали и разделяли пациенты. Чем больше тумана, чем больше попыток окутать однозначную экономическую ситуацию флером "приемлемых" оговорок и эвфемизмов, тем более глухими оказываются финансовые тупики, в которых гаснет даже мощь психоанализа. С деньгами, в конце концов, произойдет то же самое, что, благодаря учению Фрейда, произошло е сексом: люди научатся говорить о них прямо, открыто, не стыдясь своих затруднений. Будет очень логично, если именно последователи Фрейда, начав, что называется, с себя, помогут остальным сокрушить это последнее табу.

Глава 2. Мог ли Хрущев стать "новым русским"?

1. Люди и роботы

В сегодняшней нашей жизни деньги занимают столь значительное место, что подробный и, так сказать, уважительный разговор о них мало кого удивит. Но так было далеко не всегда. Мое поколение родом из хрущевской "оттепели". Мы хорошо помним времена, когда искренне верили в коммунизм, среди главных качеств которого было отсутствие денег.

Стоило мне задумать эту книгу, в моем сознании прочно связались два сюжета - "деньги" и "Хрущев". Они отказывались разъединяться, при всей словно бы очевидной разнородности они смыкались в одно целое. И я наконец понял, почему так получается. Осознать, прочувствовать то, что происходит сейчас, можно только путем сравнения. Сопоставляя, я мысленно ухожу в прошлое. Журнал "Коммунист" за 1961 год. Большая редакционная статья: "Решительно бороться против очковтирательства и обмана". Написано по-русски, ни одно из использованных в статье слов не утратило за минувшие годы смысла, который в него вкладывали безымянные авторы и читатели. Но перелистываю пожелтевшие страницы с отчетливым ощущением, что понять написанное может только тот, кто жил в те годы в Советском Союзе.

"Коммунистическая партия и советский народ едины в своей решимости построить коммунистические общество, создать наилучшие условия для жизни человека. Эта общность целей и интересов партии и народа служит величайшим стимулом исторического творчества масс... Нельзя не видеть, что абсолютное большинство наших кадров с честью выполняет свои обязанности, верой и правдой служит делу коммунизма. Лучшее свидетельство тому - великие победы, завоеванные трудящимися...

Но достигнутыми успехами нельзя обольщаться. У нас есть и трудности - это трудности роста. Они связаны прежде всего с постоянно растущими потребностями народа. Для полного их удовлетворения, для построения коммунистического общества предстоит осуществить обширную созидательную программу. Все это требует усиления политической и организаторской работы в массах, мобилизации творческих усилий трудящихся на повышение производительности труда, выполнение народно-хозяйственных планов и обязательств. Естественно, что роль и ответственность кадров в связи с этим серьезно возрастают".

Вырисовывается странная схема. Есть некая абстракция - народ, постоянно наращивающий свои потребности. И есть массы, трудящиеся, от которых зависит, как эти потребности будут обеспечиваться. Может быть, все это не, более чем простые синонимы? По обычной логике - конечно да. Но по логике данного пропагандистского текста - не совсем. Для того, кто работает, его собственные потребности - самый точный ориентир и самый надежный стимул. Эти же трудящиеся ведут себя как-то непонятно. Их надо мобилизовывать, подстегивать, муштровать, иначе никакого созидания, а если без пафоса - толковой, производительной работы от них не дождаться. На то и существует - помимо "народа" и помимо "трудящихся" - еще одна, особняком стоящая часть общества: партийные, советские, хозяйственные работники. К ним-то сейчас - все претензии.

"К сожалению, за последнее время выявлены факты, свидетельствующие о том, что на руководящую работу в ряде мест попали случайные люди, карьеристы, хвастуны. У отдельных руководителей некритическое отношение к результатам своей деятельности, самодовольство и зазнайство настолько укоренились, что они утратили чувство ответственности за порученное дело. Такие работники готовы по малейшему поводу кричать "ура", посылать рапорты об успехах и достижениях. А когда выясняется, что успехи-то эти мнимые, они нередко идут на сокрытие правды, а в ряде случаев становятся на путь прямого обмана партии и государства".

Встали на этот путь "бывшие руководители Рязанской области": слово "бывшие" звучит в данном контексте особенно зловеще, поскольку главный из них совсем недавно покончил жизнь самоубийством. "В погоне за дутой славой заявили, что колхозы и совхозы выполнят три годовых плана продажи мяса государству, хотя область не располагала необходимыми ресурсами. Они не вняли своевременному предупреждению товарища Н. С. Хрущева, сделанному во время приема рязанских женщин в Кремле. Товарищ Н. С. Хрущев тогда сказал: "Если вы сейчас подсчитаете и увидите, что несколько не дотянете, то честно об этом скажите, и Центральный Комитет партии не осудит вас". Однако амбиция, соображения личного престижа оказались у бывших рязанских руководителей выше интересов дела. Они стали понуждать районные организации, колхозы к различным махинациям, чем нанесли хозяйству значительный материальный ущерб".

Между прочим, "бывшие руководители" Рязани не только обещали выполнить три годовых плана: они и в самом деле их выполняли! И слава их гремела по всей стране, и почести им воздавали самой щедрой мерой, вызывая зависть других, менее расторопных местных лидеров. И только потом, как бы совершенно случайно выяснилось: на мясо пускали молочный скот, масло прикупали в соседних областях. Действительно жульничали! Но не случайно в статье мимоходом, но очень четко обозначено, что товарищ Н. С. Хрущев - невинная жертва, а вовсе не соучастник этого обмана. Хрущев создал все условия, чтобы "кадры" могли поступать честно, даже в случае серьезных провалов: принять "энергичные меры для улучшения дела или признать несостоятельность своего руководства". А они ему отплатили черной неблагодарностью.

Самый интересный и никак пока что не проясненный вопрос мы на время вынесем за скобки: мог ли Хрущев искренне верить в то, что Рязань сработает с простым опережением плана? Умещалось ли это в границах реальности или же трезвый, хорошо информированный человек, каким надлежало бы быть руководителю всех руководителей, мог сразу сказать, что ничего, кроме фейерверка пустых показателей, из шумного рязанского почина не выйдет? У нас еще будет повод обсудить это подробно, а сейчас хочу дочитать до конца статью в "Коммунисте", где дается развернутый рецепт - как же искоренить очковтирательство и обман.

"Факты очковтирательства, обмана должны строго осуждаться как преступные действия, направленные против государства, а виновных следует сурово наказывать", то есть требуется активизировать всю длинную цепочку "кадров", снизу доверху, - чтобы каждый, стоя на своей ступеньке, зорко следил за поведением нижестоящих и своевременно привлекал их к ответственности. А чтобы у него самого не возникло искушения использовать приукрашенную отчетность в своих собственных интересах, требовательность сверху должна подкрепляться требовательностью снизу: в этой связи необходимо еще раз подчеркнуть значение строгого и неукоснительного соблюдения не только по форме, но и по существу ленинских принципов партийного и государственного руководства... Нет сомнения, что если бы каждая партийная организация твердо стояла на страже интересов народа, то обман государства был бы невозможным и нечестные, жульнические элементы не могли бы творить свои грязные дела".

Только недальновидные руководители довольствуются сводками, рапортами и другими бумагами, содержащими сведения о производственных результатах. Более добросовестные являются на места с инспекцией, но даже это не дает гарантий. "То, что нередко выдают за контроль и проверку, является подчас лишь поверхностным ознакомлением с состоянием дел. Можно привести немало примеров, когда в колхозе, совхозе или на предприятии, где допускались случаи очковтирательства и приписок, не раз бывали работники парткома, горкома и обкома партии, но не заметили, не вскрыли этих фактов, и все шло по-старому как до, так и после их приезда".

И наконец, еще один особо отмеченный в статье нюанс. Если после одного только приезда партийного чиновника все должно пойти "по-новому", может быть, есть смысл ему поплотнее заняться делами в этом колхозе или на предприятии? Оказывается, это было бы непростительной ошибкой! Нельзя допускать, чтобы партийные органы подменяли собой хозяйственные! Это подрывает основы управления экономикой. "При таком стиле работы партийному органу и контролировать-то некого, ибо он должен тогда контролировать самого себя... Партийные организации и их руководящие органы призваны всегда оставаться политическими руководителями, вести организаторскую и массово-политическую работу, которая обеспечивала бы выполнение и перевыполнение народно-хозяйственных планов и социалистических обязательств".

Если не думать о том, что было дальше, документ этот может показаться вполне заурядным образцом идеологической продукции тех лет - далеко не самым одиозным, не лишенным, если продраться сквозь плотный слой общеобязательной партийной риторики, рационального зерна.

А между тем в этой статье, хоть и не названная по имени, была достаточно подробно описана главная болезнь советской административно-командной системы, врожденная и неизлечимая, несшая в себе семя ее гибели. Публикация в "Коммунисте" была прямым предвестником конца эпохи Хрущева.

Возможно, я не обратил бы на это внимания, если бы не занимался анализом психологии денег, но посмотрите, как четко вырисовываются в этом тексте принципы регулирования общественной жизни, утверждаемые взамен преданных анафеме денег! Деньги - это стихия, неуправляемость или очень слабая управляемость, это потворство личным, эгоистическим интересам, это вечный клубок противоречий и антагонизмов, ежеминутная угроза кризисов и аварий. Как же было нам не верить в сказку о неминуемой гибели капитализма, возросшего на такой зыбкой, ненадежной основе? То ли дело наша система! Все продумано, все организовано, все делается по плану, управление всеми жизненными процессами идет из единого центра, сверху вниз следуют команды, снизу вверх - отчеты о выполнении команд, сходясь там же, наверху, чтобы породить следующую серию директив. Просто, четко и понятно.

Трудность, конечно, в том, что счет идет на миллионы - миллионы людей, каждый со своим характером, со своими способностями, желаниями, настроениями. Плановая же система предполагает, что идущие сверху распоряжения беспрекословно ими исполняются. Поэтому на всем пути прохождения команд - от центра до реального исполнителя - и должны быть выстроены в сложные иерархические цепочки те самые "кадры", которым вверяются "рычаги руководства". А если их грубое давление в придачу подкрепляется душевным порывом, трудовым энтузиазмом, готовностью "верой и правдой служить делу коммунизма", то просто вообразить невозможно более надежного регулятора общественного развития - в строгом соответствии с заданным направлением и обусловленными темпами. В любой книге, какую вы взяли бы в руки, будь то серьезное академическое издание или популярная брошюра, рассчитанная на читателя с четырехлетним образованием, это преподносилось очень убедительно.

Хрущев верил в это абсолютно, непререкаемо, как верят глубоко религиозные люди в догматы исповедуемого ими учения. Когда он кидал в лицо "акулам империализма" свое знаменитое "мы вас похороним!" - скандальным это было только по форме. По существу же он просто сообщал собеседникам некий факт, не подлежавший ни малейшему сомнению.

С какими чувствами вспоминают сейчас решимость Хрущева построить за 20 лет коммунизм? В лучшем случае - с насмешкой, какую вызывает несусветная глупость, но кто-то и со злым осуждением: знал, что обманывает, но морочил, бессовестный, голову народу. Сейчас это стало неактуально, а десять лет назад в километровых очередях за сахаром, крупой, сигаретами, водкой то и дело кто-нибудь говорил: вот он и настал, хрущевский коммунизм! - после чего обычно шло непечатное.

Но почему мы так твердо держимся за эту альтернативу: если не глупость, то надувательство, если не надувательство, то глупость? Потому что в принципе подобные экономические рывки невозможны? Но ведь это не так. На наших глазах взлетели на недосягаемую высоту "азиатские тигры", вчера еще прозябавшие в безвестности и нищете. Во времена Хрущева были слишком чувствительны последствия войны? Но в Германии и Японии, пострадавших в войне ничуть не меньше, за более короткий срок совершилось экономическое чудо. Существовали какие-то внутренние препятствия? Да, это так, но в том-то все и дело, что Хрущев считал их, наоборот, важнейшим условием успеха. Это было единственным его заблуждением.

Не могу отказать себе в удовольствии процитировать Анатолия Стреляного. Блестящий публицист, один из тех, кого я называю "детьми Хрущева", он именно поэтому сумел так точно разобраться в подоплеке действий своего "отца": "Сумбурный человек, Хрущев был кем угодно, в том числе и утопистом, только не авантюристом. Ринувшись, косолапя, догонять Америку, испытывая детище Сталина на большом деле, он дал системе нагрузки, объявленные в паспорте. Он верил тем, кто дополнял этот паспорт, - всем этим струмилиным, кронродам, Островитяновым, с бородками и безбородым, в косоворотках и при галстуках - бравым победителям разных пораженцев и прочих уклонистов. Вот он и устроил проверку..."

Я бы еще только добавил, что клич к великому походу он кинул не сразу, сначала - отдадим должное его предусмотрительной осторожности - он совершил несколько пробных пробегов на небольшие дистанции, и этот опыт его убедил, что паспорт заслуживает полного доверия.

Страну после смерти Сталина он принял в чудовищном состоянии. Никто среди советских вождей не ощущал этого с такой беспощадной ясностью, как он, хотя бы потому, что все остальные, слепо копируя привычки "хозяина", не выбирались за пределы треугольника "кабинет - квартира - дача", а неугомонный Никита рвался все не только осмотреть, но и руками пощупать. Урожайность зерновых скатилась на дореволюционный уровень. В 1952 году, несмотря на то что государство выжало из колхозов большую часть семенного запаса и уж подавно ничего не оставило колхозникам на прокорм, хлеба удалось получить намного меньше жизненно необходимых объемов. Всюду, где появлялся Хрущев, он видел голодных, смертельно запуганных людей - начиналась очередная грандиозная партийная чистка.

Почему это происходило, Хрущеву было ясно. Машина не виновата, если за руль садится обезумевший водитель и направляет ее прямо в пропасть.

"Сталин придумал закон, по которому каждое фруктовое дерево на приусадебном участке облагалось налогом, - читаем в воспоминаниях Никиты Сергеевича. - Я еще тогда рассказывал Сталину, как посетил свою деревню, заехал к двоюродной сестре в село Ду-бовицы. Она сказала, что осенью вырубит свои яблони. Перед ее окном стояли очень хорошие яблони. "Замечательные деревья", - пожалел я. "Да, - ответила она, - но я плачу высокий налог, а мальчишки все равно срывают яблоки. Осенью все срублю". Сталин носился с идеей обязать каждого колхозника посадить какое-то количество фруктовых деревьев. А тут даже плодоносящие деревья собираются вырубать. Он на меня очень зло посмотрел, но ничего не ответил. Конечно, и налог не отменил. Стадии рассматривал и колхозы, и приусадебные участки как место, где можно с крестьян стричь шерсть, как с баранов. Мол, новая отрастет..." Двадцать лет деревня терпела, но должен был в конце концов настать момент, когда шерсть перестанет отрастать, - и вот он наступил. "Сталин приказал платить колхозам 3 копейки за каждый сданный государству килограмм (картофеля). Стоимость подвоза на заготовительные пункты и то обходилась дороже. Затраты труда на картофель не оправдывались, пропала всякая заинтересованность, когда колхозник на трудодень получал копейку. Тогда в деревне говорили: "Работаю за палочку". Палочку поставят в ведомocти, то есть отработал трудодень - и получи копейку. Некоторые же колхозы, а таких было немало, вообще ничего на трудодни не давали. И крестьяне старались избежать работы в колхозе, живя за счет производства на приусадебных участках или добывая средства жалкого существования какими-то другими способами".

Отношение к Сталину, выплеснувшееся в докладе о разоблачении "культа личности" на XX съезде, сложилось задолго до смерти тирана, хотя в период борьбы за власть с другими претендентами на престол Хрущев избегал его обнаруживать.

Но в целом первые годы своего правления он сохранял полную лояльность к памяти Сталина не только в публичных выступлениях, но и во внутрикремлевских разговорах. Он не упускал случая подчеркнуть заслуги Сталина, его разносторонние таланты, дар выдающегося лидера. В изустных преданиях сохранилась экспрессивная, хоть и не вполне цензурная формула, которую Хрущев нащупал, чтобы сажать на место не в меру рьяных подхалимов, и не уставал использовать: "Вот вздумали: Сталин - Хрущев... Да Хрущев г... Сталина не стоит!" Я не исключаю, что в этот период мысль о ниспровержении тени диктатора рассматривалась им наравне с идеей использовать эту тень для укрепления собственного имиджа и права на власть. Сталин, ненавидевший Ленина, извлек колоссальный политический капитал из своего превращения в "Ленина сегодня". Хрущев, прилежно принимавший технологию власти у своих учителей, вполне мог соблазниться аналогичным титулом - "Сталин сегодня".

Но деревню он не мог "отдать" Сталину ни при каких условиях. С первых дней, будучи еще малоприметным членом "коллективного руководства", кажется еще даже до схватки с Берией, он усвоил привычку стучать себя пальцем по лбу, а потом по крышке стола, как только разговор заходил о сталинской сельскохозяйственной политике. При распределении обязанностей он взял на себя патронирование аграрного сектора и уже летом 1953 года распорядился созвать Пленум ЦК, посвященный его проблемам, подготовил и прочел доклад, который длился целый день и занял пять с половиной полос в "Правде". Прямой критики Сталина, насколько я помню, в докладе не было, но имеющие уши хорошо услышали: его установки отменены, крестьян теперь будут не только стричь, но и хотя бы подкармливать. Конец сталинских времен был тут же уловлен и зафиксирован мгновенно распространившимся анекдотом - на вопрос, "были ли у вас колебания в проведении линии партии", заполняющий анкету отвечает: "Колебался вместе с линией".

Отменили душегубский налог на яблони, еще какие-то сняли повинности с крестьян. Ввели денежную оплату в колхозах. Повысили закупочные цены.

Стали выдавать колхозникам паспорта, сняв с них тем самым статус полурабов-полукрепостных. Как очень точно выразился впоследствии сам Хрущев - "открыли шлюзы", другими словами - повернули руль государственной машины в сторону от пропасти, вывели ее на верную дорогу. И вот теперь-то она могла показать все свои блестящие ходовые качества.

И ведь точно - колеса закрутились! В переводе с партийного новояза ("великие победы", "трудовые рубежи") на современный язык Хрущев пророчил скорое наступление экономического бума.

Кто наблюдал, как идет выздоровление после тяжких болезней, может вспомнить, что еще до появления бесспорных признаков улучшения в состоянии организма наступает обычно психологический перелом. Порой даже на фоне по-прежнему высокой температуры или плохих анализов, но появляется, откуда ни возьмись, твердая уверенность, что худшее позади и завтра будет лучше. Те, кто описывал начало экономического расцвета в разных странах, переживших до этого период отчаянного упадка, отмечают тот же самый феномен: настроение в обществе улучшается раньше, чем большинство населения начинает предметно ощущать перемены в собственном положении. И этот вроде бы ничем серьезным не подкрепленный всплеск всеобщего оптимизма дает и энергию для экономических скачков, и силы, чтобы потерпеть и дождаться, когда жизнь повсюду забьет ключом.

Первые слова правды о Сталине были сказаны в 1956 году. Но тот поворот в самочувствии, о котором я говорю - предвестник возрождения, сигнал экстраординарной энергетической готовности общества к взлету, - обозначился значительно раньше. Мало кто из нас впрямую связывал это с уходом из жизни Сталина. Но что разжалась железная десница, душившая страну, - почувствовали все.

Теперь мы наконец вплотную подходим к загадке, связанной с грандиозной рязанской мистификацией: была ли хоть капля реализма в обязательствах Ларионова, главного "хозяина" области, застрелившегося после разоблачения? Или весь приветственный шум, вывод Рязани во всесоюзные "маяки", водопад награждений - все это был лишь хитрый кунстштюк Хрущева, заранее знавшего, что обещания невыполнимы, но нуждавшегося почему-то в этом трагикомическом спектакле?

Писатель-"деревенщик" Евгений Носов, прекрасно знавший ситуацию в животноводстве, считает смехотворной саму мысль о соревновании с Западом "по молоку и мясу". Достаточно, говорит он, сравнить - как у нас и как у них.