24 страница. Да и вообще, оглядываясь назад, многие замечают, что за последнее десятилетие, с тех пор как в обиход вошли живые деньги

Да и вообще, оглядываясь назад, многие замечают, что за последнее десятилетие, с тех пор как в обиход вошли живые деньги, не так уж много было изменений к лучшему, зато появились новые трудности, которых советское общество не знало. Если совершить длинную, с несколькими пересадками, поездку на метро, встретишь не меньше трех печальных женщин с плакатами: помогите, люди добрые, ребенку нужна операция. Часто рядом, в коляске или просто на полу, сидит ребенок, всем своим видом показывая, что он и вправду тяжело болен. Чудовищное противоречие! Возможности отечественной медицины поднялись. Любое оборудование, любые лекарства, прямые контакты с ведущими мировыми центрами - не проблема, но при условии, что клиника располагает деньгами. Недешево стоит и уход. Лечение становится не просто платным, оно приравнивается к самым дорогостоящим и престижным видам роскоши. Можно принять как должное неравенство в том, что одна семья строит виллу на Лазурном берегу, а другой не по карману шалаш на 150-м километре. Но если при одном и том же заболевании богатая семья поднимает на ноги своего ребенка, а бедная его хоронит - никогда и ни при каких условиях разум не сможет с этим смириться.

Сами собой просятся на язык ссылки на дефекты и противоречия переходного периода. Страна переживает кризис; коммунистическая система оставила тяжелейшее наследство; общество, со всеми своими регуляторными системами, находится в положении той самой несчастной птицы, которая от ворон отстала, а к павам не пристала. Применительно к моему примеру это означает, что надо порадоваться преимуществам платного лечения и немного подождать, когда система медицинского страхования нейтрализует его изъяны. Резон во всем этом, безусловно, есть. Но есть и более фундаментальные факторы, которые не испарятся даже при переходе России в ранг правового государства с процветающей экономикой и надежными гарантиями социальной справедливости.

Аналогии между двумя организмами, живым и социальным, всегда будут хромать, натыкаясь на несходство в самом важном. Клетка живого организма - не более чем клетка. Она не имеет самостоятельной ценности, ее рождение и гибель поглощаются интересами стабильности и выживаемости целого организма. А клетка социального организма - человек, значение которого не умаляется при переносе взгляда с индивида на группу, с индивида на многомиллионный масштаб всего общества. Когда личность низводится до положения клетки ("винтика", как говорили у нас), общество распадается и гибнет.

И тем не менее в основе жизнедеятельности любой самоорганизовывающейся системы лежит один и тот же закон, который со времен Екклезиаста присутствует в нашем сознании в виде пронзительно ярких образов: время жить и время умирать, время обнимать и время уклоняться от объятий... В формулировке современной науки он звучит как принцип антагонистической регуляция функций.

В живом организме внутреннее равновесие и гармония с внешним миром обеспечивается прежде всего двойственностью всех эндокринных механизмов. Едва ли не каждый гормон имеет пару - такое же биологически активное вещество прямо противоположного действия. Гормон роста реализует свое предназначение в борьбе с другим гормоном, задерживающим рост и развитие органов и тканей. Инсулину, снижающему уровень сахара в организме, противостоит глюкагон, повышающий концентрацию сахара в крови. Мало того, функция гормонов нередко меняется на противоположную в зависимости от их массы. Серотонин в больших дозах повышает артериальное давление, в малых - снижает его. Много прогестерона - выделение лютеотропного гормона уменьшается, и наоборот.

Еще больше противоречий выявляется при постановке такого естественного для нашего мышления вопроса о пользе. Действие одного и того же гормона, в зависимости от ситуации, может быть сочтено благом или вредом или даже нести в себе оба признака одновременно. Адреналин повышает кровяное давление, но угнетает деление клеток. Гастрин стимулирует желудочную секрецию, но замедляет частоту дыхания. Что лучше, что хуже, для чего лучше или хуже, с чем необходимо считаться, чем можно пренебречь - нужно обладать компьютерным мышлением, чтобы разобраться в этой динамичной, многофакторной композиции.

Противоречивость эмоций, вечно клубящихся вокруг денег, - наша прямая, естественная реакция на их двойственную, исполненную внутренних антагонизмов природу. Но остается лишь принимать это как данность. Фактор, воплощающий в социальном организме ту же миссию, какая в живом возложена на гормоны, не мог бы быть иным по определению - иначе играл бы какую угодно роль - вспомогательную, служебную, декоративную, но никак не роль главного регулятора.

Ведущий общественный антагонизм, имеющий самое непосредственное отношение к деньгам, - это антагонизм между богатыми и бедными. Мы 70 с лишним лет прожили в твердой уверенности, что ни тех, ни других среди нас нет, а затем внезапно обнаружили всю глубину скрывающегося за этим самообмана. Вот почему на психологических аспектах богатства и бедности стоит, мне кажется, остановиться особо.

Глава 5. Так что же такое деньги?

2. Почему бедные беднеют?

В строго экономическом, да и в житейском смысле ни богатство, ни бедность не сводятся к деньгам. Одна из моих любимых литературных героинь, Динни Черрел, созданная творческим воображением тончайшего бытописателя Д. Голсуорси, принадлежала к аристократическому английскому семейству, владевшему обширными землями и самым настоящим замком, то есть роман "Конец главы" рисует ее как девушку бесспорно очень богатую. Но денег на самые насущные повседневные нужды у нее было меньше, чем у шоферов такси, почтительно возивших ее по улицам Лондона, или у модисток, решавших вместе с ней головоломку - как прилично выглядеть, почти ничего на это не тратя.

До последних десятилетий и у нас социальные контрасты не имели четко выраженной денежной формы. "Белые" люди обладали огромными преимуществами в качестве жилья, в условиях отдыха, их можно было отличить даже по одежке, которая поступала из закрытых распределителей и мастерских. Денежные доходы если и выделяли их из общей серой массы, то не разительно. Да и вообще вечная проблема нехватки денег была в наших условиях сильно приглушена специфически советской коллизией, когда не на что потратить даже то, что есть. Вспоминаются фантасмагорические суммы обездвиженных денег на сберегательных счетах в конце 80-х - одна из непосредственных причин разразившегося финансового кризиса.

Мы могли убедиться на собственном опыте, что именно в денежной форме богатство и его отрыв от среднего уровня, не говоря уже о бедности, воспринимается несравненно более остро и болезненно, чем когда речь идет об имуществе и других благах. Я заметил: когда небогатый человек говорит о чужом "мерседесе" со скрытой или откровенно прорывающейся завистью, он редко упоминает красоту, высокие технические качества или комфортабельность этого автомобиля, но подчеркивает, каких огромных денег он стоит. Самые активные эмоции вызывает впечатляющая сумма, и явно на втором месте то, в чем она овеществлена.

Деньги - вот то главное, что делает богатых богатыми, а бедных - бедными.

Зададимся вопросом: как видят себя сами люди, к какому полюсу себя относят? И тут немедленно подтверждается, что российское общество и в самом деле переживает какой-то особый этап. В устоявшихся социальных структурах этими словами - "богатые" и "бедные" - мало кто пользуется применительно к самим себе, хотя и по разным мотивам. Бедность унизительна, это показатель несостоятельности, тотального жизненного проигрыша. Признание ее несовместимо с чувством личного достоинства. Лучше назвать себя как-нибудь уклончиво, обтекаемо - не слишком обеспеченным, например, или попавшим в трудное положение. К тому же любая бедность может обычно найти, на кого ей посмотреть сверху вниз. Принцип социального сравнения сдерживает и людей состоятельных: если я богат, то как же назвать тех, у кого денег намного больше? Сохраняют над нами власть и древнейшие суеверия, родившиеся еще во времена язычества, когда хвастовство считалось опаснейшим грехом: ведь человек тем самым выдает свои претензии на статус, приближающийся к божественному, и боги немедленно и жестоко это пресекают.

У нас в советские времена тоже была очень заметна эта тенденция - стараться сдвинуть себя в представлении окружающих как можно ближе к центру. Для имущих это диктовалось еще и соображениями безопасности: куда как рискованно было возбудить подозрение, что вы живете не по средствам! Но и для малоимущих было характерно стремление во всем, что свидетельствует о наличии денег, выглядеть "не хуже людей", создавая и поддерживая тем самым маленький скромный миф о своем мнимом благополучии.

Поэтому особенно резким контрастом выглядит сегодня демонстративность, которую можно наблюдать на обоих полюсах. Слова "бедный", "нищий" стали самыми распространенными самоназваниями. Они произносятся с горечью - но это не горечь признания в собственном жизненном банкротстве, это горечь упрека: "вот до чего нас довели". Хочется выглядеть в чужих глазах гораздо более бедным, чем есть на самом деле. И наоборот - те, у кого есть деньги, склонны это подчеркивать, выставлять напоказ, но уж никак не скрывать.

Сейчас многие всерьез обеспокоены тенденциями поляризации общества, которая понимается как разрыв в доходах между самыми нижними и самыми высокими ступеньками социальной лестницы. Мне же поляризация видится в том, что в отличие от прежних времен стрелки самооценки чаще бывают направлены не от крайних позиций к центру, а от центра - к полюсам. За этим стоят колоссальные сдвиги и в индивидуальном, и в массовом сознании, которым суждено надолго определить нашу общую судьбу.

На первый взгляд нет принципиальной разницы в том, какие слова выбирает человек, чтобы охарактеризовать свое материальное положение. "Мне мало платят", "мне не хватает денег" - эти формулы несут в себе ту же объективную информацию, которая заложена в понятиях "бедняк", "бедность". Но когда перед тобой проходит достаточно большое число людей, становится понятно, что они не произносят первое, что по чистой случайности приходит им на ум. Нет, говорящий на самом деле предъявляет вам свою визитную карточку.

"Мне мало платят", а сейчас, когда во многих местах чуть не на полгода задерживают зарплаты, это может звучать и как "мне не платят", - относится не к самому человеку, а к ситуации, трудной, мучительной. Она может сохраняться еще долго, и все же пройдет. У меня есть голова на плечах, есть руки, есть специальность, настанет же рано или поздно время, когда это будет оценено по достоинству! Если ожидание чересчур затянется, начну думать, не стоит ли заняться чем-то другим. На самый худой конец - подрастают дети, уж они-то наверняка сообразят, как распорядиться своими силами и способностями. Характерно, что при таком самоощущении деньги не играют большой роли в том, с кем человек себя отождествляет. Для него "мы" - это либо представители одной с ним профессии, либо люди того же возраста, в более узком плане - это какой-то издавна сложившийся круг.

Человек, который называет себя бедным, и по характеру, и по идентификации принадлежит к совсем иному типу. Это слово исчерпывает его представление о самом себе. Он не ждет перемен и тем более не собирается что-либо предпринимать. Он сдался и если связывает с чем-то свои надежды, то это масштабное социальное переустройство, которое "покончит с бедностью" вообще. Судьба детей представляется ему предопределенной. "Мы" в его устах - это бедняки. Ни к каким другим социальным общностям он себя не относит.

Одной из главных проблем начавшейся социально-политической трансформации многие исследователи считают слабость и малочисленность среднего класса, которому в гражданском обществе принадлежит опорная роль. Его формирование связывают с развитием экономических отношений, с укреплением частной собственности, мелкого предпринимательства и т. д. Но у меня складывается несколько иное впечатление. Психологически средний класс у нас уже достаточно прочно сложился, хоть по уровню доходов многие его представители, возможно большинство, в силу объективных условий, вполне могут быть причислены к бедноте. Но внутренняя динамичность и заряд социального оптимизма, свойственные среднему классу, позволят этим людям использовать малейший сдвиг к лучшему в обстановке, чтобы и самим выйти из нужды, и оздоровить всю общественную атмосферу.

Если же бедность перейдет в хроническую форму... Нет, безусловно, если сравнивать с сегодняшним днем, положение бедных людей экономический подъем тоже изменит в лучшую сторону. Они смогут лучше питаться, весь их быт не будет казаться таким убогим. Но ведь и вся социальная лестница примет иной вид. А их положение на ней - самое низкое - таким и останется. Бесспорно, кто-то, начав в молодые годы, сумеет вырваться наверх - получить образование, найти в себе какой-то дар и развить его. Но если даже такие примеры станут многочисленными, массовым явлением они не будут.

Что же помешает? Какие препоны вырастут перед бедностью, чтобы заставить ее оставаться неизменной и воспроизводить себя в каждом новом поколении? Такие препятствия действительно возникнут, но будут они заключаться не во внешних условиях, а в особой субкультуре, которая вырастает на острой нехватке денег. Ее мощь настолько велика, настолько властно ее влияние, что она способна подмять под себя даже национальную культуру. Замечено, что у бедняков Нью-Йорка, Рио-де-Жанейро и Дели между собой больше общего, чем у этих людей и их земляков, принадлежащих к средним слоям.

Чем меньше у человека денег, тем больше они ему нужны. Казалось бы, это аксиома, подтверждаемая сейчас на каждом шагу. Постоянно слышу от самых разных людей: подскажите, как можно заработать, я готов на все. Заметно приутихли разговоры о том, какая работа интереснее, больше приносит удовлетворения душе, о престижности разных видов труда вообще нет больше речи. Если прилично платят - это перекрывает и увлекательность, и престиж.

Такое сверхуважительное, проникновенное отношение к деньгам зафиксировано и во множестве психологических экспериментов. Было, например, предложено десятилетним детям угадывать по размерам световых кружков на экране специального прибора, каким по достоинствам монетам они соответствуют. Дети состоятельных родителей практически не ошибались. А вот дети из бедных семей постоянно попадали впросак - завышали величину монет, из чего следовало, что в их воображении даже по внешнему виду монеты крупнее, чем на самом деле. В развитие этих опытов был проведен сравнительный анализ металлических денег, выпускаемых в 84 странах. Отчетливо выявилась тенденция - чем беднее страна, тем более крупные по величине деньги находятся там в обращении.

Особо проверялась в исследованиях стимулирующая роль денег - и тоже были получены те результаты, которые подсказывает здравый смысл. Начали, например, в одной американской школе платить по доллару за каждую отличную отметку. На успеваемость хорошо живущих детей это почти никак не повлияло, зато бедные стали заметно прилежнее готовить уроки.

В занятный психологический эксперимент вылилась затеянная во Флориде детскими зубными врачами кампания. Семьям с низкими доходами было сделано широковещательное предложение присылать детей на осмотр и лечение - совершенно бесплатно. Но никакого энтузиазма родители не проявили. Кто-то подозревал подвох (потом все равно заставят раскошелиться), кто-то из самолюбия (мы не бедные, чтобы принимать подачки), а кто-то просто по небрежности. Пришлось стоматологам поднажать: посылать родителям записки, звонить по телефону, ходить по домам. Это дало эффект, но не очень значительный. А когда за визит ребенка к врачу родителям стали платить по пять долларов, система заработала как часы. Причем было замечено, что семьи, среагировавшие на этот стимул, продолжали посылать ребят к врачу и в дальнейшем, хотя ни о какой приплате речь больше не шла.

Все эти эксперименты - а они в разных странах ставились сотнями, - казалось бы, неопровержимо доказали: при такой отзывчивости даже на мизерное денежное поощрение перспектива получения крупного приза в виде, например, хорошей зарплаты вообще должна совершить чудо. Почему же этого не происходит?

Главное, что мешает, - зависть. В отличие от моралистов психологи считают ее не пороком, а нормальным, естественным человеческим свойством. Можно научиться ее не проявлять, если тебе с детства внушили, что это стыдно, унизительно. Но полностью освободиться от этого чувства - выше человеческих сил. При виде тех, кто сильнее, красивее, удачливее нас, в душе всегда хотя бы на минуту вспыхивает острая, разъедающая боль - тут и жалость к себе, и возмущение несправедливостью судьбы, и бунт против нее, выражающийся в желании лишить эту возвысившуюся над нами персону ее преимуществ... Целый клубок самых ядовитых импульсов.

Считается, что бедняки более всех склонны к зависти. Если это и правда, то только в том смысле, что в их положении гораздо больше встречается объектов, на которые она может быть направлена. Нет на земле таких баловней судьбы, которым некому и нечему завидовать: если не богатству, то здоровью, если не успешной карьере, то успехам у женщин... Принципиальное же различие между общественными слоями заключается в другом. Каждая субкультура постулирует и практикует свои способы защиты от зависти - свою "технику безопасности", ибо это чувство, если не надеть на него узду, не останавливается ни перед чем.

Если говорить о среднем классе, то в роли мощного противоядия выступает свойственная ему установка на достижения. Она воспитывается всем духом семьи и ее окружения, проявляясь уже в самом раннем возрасте. Помните опыт, в котором маленькие школьники вознаграждались за усилия? К деньгам, было сказано, подрастающие представители среднего класса равнодушны, но зато высоко ценят то, что не имеет значения для бедняков, - похвалу. Они с особым рвением выполняют задания, позволяющие им отличиться - но также и определить свою слабость. Из этого, в широком плане, вырастает вся программа жизни. Применительно же к зависти - установка на достижения нейтрализует ее противоположным по смыслу импульсом, который может быть выражен словами: и я не хуже. Пусть не сию минуту, но в ближайшем будущем - непременно. Если не в этом конкретном качестве, то в другом, компенсирующем. Нельзя, допустим, заставить себя стать красивее, но можно возместить неправильность черт спортивной выправкой, умением одеваться... Черную энергию зависти установка на достижения перевоплощает в дополнительный ресурс саморазвития личности, в энергию подъема.

А субкультура бедности, не имеющая в своем распоряжении подобных психологических механизмов, ту же самую задачу решает самым примитивным способом - устранением объектов зависти.

В прошлом веке, когда обитатели Средней Азии составляли резкий контраст с европейцами, французский антрополог Левчин прожил длительное время среди кочевых племен казахов. Их жизненные потребности были минимальны. Но самое незначительное приобретение вызывало у соплеменников настоящие пароксизмы зависти, выливавшиеся в кровопролитные драки. Левчин не раз наблюдал за ограблением караванов. Вместо того чтобы с пользой употребить добычу, ее разрезали на мелкие, никчемные кусочки - чтобы никому не было обидно.

То же поведение рисуют и современные антропологи, изучающие быт обитателей забытых Богом деревушек где-нибудь в Центральной или Южной Америке. Социальная структура держится на полном равенстве. В языке нет слов, а в мышлении понятий, заключающих в себе идею личного продвижения, личного успеха. Нет и осознанного представления о справедливости - зато есть твердое убеждение, что нарушение баланса в том случае, если один из членов общины разбогатеет, навлечет несчастье на всех. Ведь в остальных сразу же заговорит голос зависти.

Бедные кварталы в современных мегаполисах не знают такого жесткого социального контроля, да и нельзя, конечно, их полностью уподоблять примитивным общинам, но те же уравнительные тенденции и здесь проявляются отчетливо. Всех тяготит бедность. Однако чья-то инициатива, чьи-то энергичные попытки изменить свое положение встречаются враждебно. Чувство локтя, которое действительно развито в людях, терпящих постоянные лишения, моментально глохнет, стоит заметить, что дела у кого-то из соседей пошли на лад.

Одна из обитательниц трущоб в Рио-де-Жанейро, зарабатывающая на жизнь проституцией, давала выход несомненным литературным способностям, записывая на клочках бумаги свои наблюдения. Случайно эти заметки попали на глаза предприимчивому журналисту. Он сделал из них серию ярких публикаций, а потом издал отдельной книгой, которая стала бестселлером и принесла автору шумную славу и солидный счет в банке. Можно было начинать новую жизнь... Но когда соседи увидели, что женщина пакует свои жалкие пожитки, собираясь переезжать, они забросали несчастную камнями и мусором.

Человека, получившего внезапно крупную сумму денег (сумел заработать, выиграл в лотерею), окружающие начинают рассматривать как своего должника. Прежде всего, он должен вместе со всеми отметить свою удачу - собрать гостей или повести целую толпу в кабак, где будет оставлена значительная часть прибыли. Затем у него начинают выманивать подарки, просить взаймы, причем просьбы эти равносильны приказу, а возвращать такие долги никто и не подумает. И это будет продолжаться до тех пор, пока нарушившееся было равновесие не восстановится полностью.

То, что со стороны выглядит как особая доброта и отзывчивость, отличающая бедных от своекорыстных и черствых богачей, в психоанализе раскрывается несколько по-другому. Это попытки откупиться, умилостивить страшного демона зависти, который все равно все отнимет, если не по-хорошему, так по-плохому.

Эти нравы характерны не только для самых бедных слоев общества, но и для располагающихся чуть выше. Квалифицированных рабочих ни по каким признакам нельзя назвать бедняками, но их ментальность сформирована той же самой субкультурой, с ее жесткой нормативностью и основополагающим убеждением, что преуспеть можно только за чей-то счет.

Многочисленные исследования показали, что в рабочей среде существует доходящая до открытой ненависти антипатия к "выскочкам" - людям с творческой жилкой, осмысленно подходящим к производственным процессам и пытающимся их рационализировать. Иногда такое поведение и в самом деле опасно для остальных: ты выиграешь в зарплате, а потом, благодаря твоим усовершенствованиям, всем срежут ставки. Но дело не только в этом. "Выскочка", как это формулировалось у нас, противопоставляет себя коллективу. Он затевает свою собственную игру, отвоевывает для себя особые перспективы - ведь ясно, что если он и в самом деле даровит и энергичен, то на достигнутом сейчас не остановится, а пойдет значительно дальше. А это наглядно покажет всем, что и у каждого были подобные шансы, но чего-то не хватило - то ли способностей, то ли ума, то ли силы характера. Другими словами - подорвет самоуважение и пробудит зависть.

Когда говорят, что подъему вверх по социальной лестнице препятствует сопротивление среды, обычно имеется в виду недоброжелательность нового окружения, с его воинственным настроем по отношению к чужакам. Но едва ли не больше психологических сложностей создает конфликт с той средой, которую человек покидает. Она использует все средства давления, чтобы никого не отпустить.

Чем меньше денег, тем серьезнее приходится думать о том, как их распределить и на что потратить. Тоже, казалось бы, аксиома - и тоже действительность ее не подтверждает. Конечно, в том, кто как ведет свою личную финансовую политику, проявляются прежде всего индивидуальные особенности: рассудительность или импульсивность, дисциплина или безалаберность, предусмотрительность или легкомыслие. И все же психологи установили, что есть специфическая иррациональность в расходовании денег, провоцируемая всем строем субкультуры бедности.

Представьте себе бедный квартал, населенный недавними иммигрантами, в богатой стране. Большинство его обитателей живут на социальные пособия. Государственные служащие, опекающие эту сложнейшую группу населения, тактично советуют покупать продукты в ближайшем супермаркете. Это очень выгодно: и общий уровень цен ниже, чем в маленьких магазинах, и постоянно устраиваются распродажи, когда товар достается покупателю практически даром. Можно сделать наглядный расчет, сколько денег будет высвобождаться каждую неделю, притом что семья сможет вполне прилично питаться. Однако разумному совету следуют лишь единицы, а остальные ходят за покупками в местную лавочку, где и цены выше, и выбор меньше. Почему?

Каждая хозяйка выдвигает свои объяснения - на первый взгляд разумные. Одна говорит, что в супермаркет надо ехать на автобусе, а это лишние деньги. Другую привлекает, что хозяин лавочки соглашается отпускать продукты в долг, о чем в большом магазине, естественно, нечего и заикаться. Третья уверена, что в супермаркете торгуют "чем попало", а здесь ей гарантировано качество...

При ближайшем рассмотрении эти доводы рассыпаются в труху. Никакая польза, на которую ссылаются обитательницы бедного квартала, не перекрывает очевидной, несомненной, осязаемой пользы от экономии денег, недостаток которых вроде бы и составляет главную жизненную проблему, причину всех, больших и маленьких, несчастий! Но все доводы отскакивают, как от стенки. Не действует и наглядный пример: люди несравненно более обеспеченные, неустанно пекущиеся о своем благе, почему-то пользуются супермаркетом, значит, они находят в этом смысл!

Когда кто-то упрямо отстаивает свои позиции, вопреки логике и здравому смыслу, это, как правило, свидетельствует о том, что в основе поведения лежат вовсе не те мотивы, которые он внятно проговаривает вслух, а совсем другие, складывающиеся из бессознательных импульсов. Так происходит и в данном случае. Лавочка для местных жителей - это в последнюю очередь место, где они покупают продукты. Главное в том, что это клуб, место повседневного общения. Казалось бы, все понятно: бедные иммигранты, переживающие все тяготы адаптации, неустроенные, растерянные, - конечно, они должны тянуться друг к другу, черпая душевные силы в обоюдном сочувствии и поддержке. Это так, но более пристальный анализ выявляет и лежащие за всем этим фундаментальные механизмы.

Милое соседское чириканье у прилавка служит инструментом социального контроля, направленного на то, чтобы никто, упаси Боже, не приподнялся над общим уровнем бедности. Может почудиться, что это злой навет: ведь если прислушаться к разговорам, ведущимся хотя бы здесь же, в магазинчике, да и в любом другом месте, все желают друг другу только добра и не могли бы получить лучшего подарка, чем узнать, что хотя бы кто-то один добился успеха. Но нелестное толкование психологов убедительно доказывается "от противного". В том случае, если одна из местных хозяек, вняв разумным уговорам, начинает ездить в супермаркет, это вызывает напряжение в отношениях, несоразмерное значению этого в общем-то мелкого житейского факта, но вполне соответствующее проявленной ею нелояльности. Между нею и приятельницами вырастает нерушимая стена. На каждом шагу она чувствует холод, источник которого чаще всего остается ей непонятен, но вызывает в ней сильнейшее душевное беспокойство. Ужасно положение отщепенца, не все способны выносить сопутствующий ему психологический дискомфорт! И часто бывает, что, промучившись месяц-другой, бедная женщина отказывается от поездок в супермаркет, и ее "предательство" сразу же прощается ей тем более охотно, что в распоряжении общины сразу же появляется новый, неотразимый довод: ну как же, такая-то попробовала покупать в большом магазине, и это ей совершенно не понравилось!

Инстинктивный конформизм, глубоко заложенный в психологии бедных, проявляется и в специфической их реакции на телевизионную рекламу. Незавидное финансовое положение должно бы, по идее, делать их особенно недоверчивыми и осмотрительными. Кто знает, обладает ли на самом деле рекламируемый товар теми замечательными качествами, которые ему приписываются, а уж в том, что он существенно дороже продающегося за углом, вообще может убедиться каждый, имеющий глаза! Тем не менее многими специальными обследованиями установлено, что именно на малообеспеченную публику реклама действует наиболее безотказно, хоть эти люди и не прочь порассуждать о том, что вот так и ловят бедного человека, чтобы сорвать с него побольше денег.

Магия средств массовой информации заключается в том, что все, преподносимое ими, воспринимается как некая социальная норма, на которую богатые и бедные реагируют совершенно по-разному. На богатых любые попытки нормирования действуют как красная тряпка на быка: их выводит из себя сознание, что ими пытаются руководить, навязывать им нечто извне, и этот важнейший психологический императив богатства полностью усваивает средний класс. Для бедных же соответствие нормам составляет первейшую душевную потребность, они согласны на любые жертвы - только чтобы их не сочли "другими", "выделившимися".

В этом заключается один из самых сильных факторов, увековечивающих бедность. Чтобы сломать инерцию судьбы, нужно придумать какой-то нестандартный план, выбрать для себя линию поведения, резко отклоняющуюся от освоенной окружающими. Людям в зрелом возрасте это, допустим, недоступно. Но почему не дерзает молодежь? Известно, что она проявляет самое сильное недовольство тем, что жизнь обошлась с нею так несправедливо. Никто из этих молодых людей в своих мечтах не видит себя иначе как только в роскошной машине последнего выпуска, в дорогом собственном доме, небрежно швыряющим деньги на самые соблазнительные удовольствия. Но никто при этом и не осознает, что не имеет главного для осуществления этих солнечных мечтаний - творческой инициативы и той особой смелости, которая необходима, чтобы бросить вызов судьбе.