27 страница

И все же не будем забывать, что профессионального владения каналами влияния интеллигенция не утратила, и когда она сама обретет твердость голоса и ясность взгляда, восстановить утраченные позиции не составит, я думаю, для нее труда.

Отношение интеллигенции к деньгам О. Дейнека называет сложным и неоднозначным.

Для участников опроса ценность денег определяется их многофункциональностью. Это и средство для решения жизненных проблем, и фактор независимости, и показатель превосходства, престижа. Это - универсальный взгляд, никакой российской специфики в нем не просматривается. Нет особых отличий от англичан и в том, что в глазах многих всемогущество денег выглядит несколько преувеличенным: "если у меня будет много денег, я сразу избавлюсь от всех неприятностей, которые сейчас меня мучают". По другому поводу те же самые люди наверняка согласятся, что далеко не ко всем проблемам подходит ключ б виде рублей или даже фунтов стерлингов. Разница обнаружилась в том, что наши сограждане оказались чуть более завистливыми по отношению к тем, у кого больше денег, и чуть более кичливыми по отношению к тем, у кого их меньше.

Исследователи объясняют это вовлеченностью своих респондентов в процесс поляризации общества. Какое место занимаю я между самыми богатыми и самыми бедными - вопрос актуальнейший, и подвижность социально-экономической шкалы заставляет задавать его снова и снова. Материальное положение, с точки зрения большинства, становится определяющим фактором разобщения. Человек, оценивающий свои денежные возможности как средние, и помыслить не может даже о ситуационном воссоединении с "богатенькими Буратинами". Еще несколько лет назад хотя бы жить приходилось по соседству, встречаться на родительских собраниях в школе, где учатся дети, теперь же даже топографически идет обособление богатых кварталов или хотя бы домов. Представлениям о том, какую подготовку к предстоящей жизни должно получить второе поколение "белых людей", соответствует особая, привилегированная система образования, все в больших масштабах включающая в себя прохождение школьного и тем более институтского курса за границей. И точно такую же дистанцию наш среднесостоятельный соотечественник усматривает между собой и теми, кого не символически, а в точном смысле слова можно назвать бедняками.

Ценность денег в глазах англичан, по данным Фёнема, связана в решающей степени с их способностью самоумножаться, самостоятельно работать почти без усилий со стороны владельца. Для нас этот аспект денег остается теоретическим. Даже слова, которыми мы пользуемся для обозначения "лишних", не потраченных на текущие нужды сумм - копить, собирать, откладывать, - подразумевают их исключение из активного оборота. Вершина нашей финансовой самодеятельности - переключение с чулка и кубышки на банк, обещающий хотя бы скромный "навар" в виде процентов. О. Дейнека специально изучала эту проблему и убедилась в том, что ценные бумаги, связанные с большим и непривычным для нашего населения риском (а я бы еще добавил - требующие особой информированности, для рядового обывателя зачастую недостижимой), не пользуются доверием у населения, не вызывают к себе устойчивого позитивного отношения. Мы не видим вокруг себя примеров, когда бы они гарантировали солидный доход, давали весомую прибыль. Да и чудовищная травма, нанесенная массовому сознанию авантюристами типа Сергея Мавроди, изгладится еще, наверное, не скоро.

В сравнении с англичанами у нас насчитывается гораздо больше людей, недовольных своим финансовым положением. Тем удивительнее, что фанатическая приверженность зарабатыванию денег и у нас, и в Англии встречается достаточно редко, а думать, планировать, хотя бы предаваться беспочвенным, но увлекательным фантазиям на тему "хорошо бы разбогатеть", нам свойственно в гораздо меньшей степени, чем англичанам.

Этот пласт психологии денег - перевод своих притязаний и надежд в область конкретного действия, собственной экономической активности - исследование позволило рассмотреть достаточно подробно. На фоне людей, воспитанных Западом, мы выглядим инертными и безынициативными, склонными скорее колебать воздух жалобами на скудость получаемого денежного вознаграждения, чем практически отстаивать свои интересы. Экономическое сознание инерционно, делают вывод исследователи. Оно еще насквозь проникнуто духом уравнительно-распределительной системы, когда даже непосредственный работодатель - представитель государства - не мог изменить систему тарифов, ставок, окладов и всем платил одинаково, "сколько положено" - и ценным, добросовестным работникам, и отлынивающим от труда невеждам.

"Знаете ли вы, как добиться финансового успеха?" В условиях Запала человек, отвечающий на такой или подобный вопрос, сообщает одновременно и о своих действиях. Если ему известно, как делать деньги, то что же может помешать использовать это на практике? У нас получается по-другому. Информированность отделена от конкретных действий. Я с этим тоже сталкиваюсь достаточно часто, получая превосходные, подробные, дельные советы от людей, которым не мешало бы самим хоть чуть-чуть подсуетиться и которые тем не менее не делают ровно ничего. "Разорванность когнитивного и действенного аспектов" - такой диагноз ставит своим испытуемым, российским интеллигентам, О. Дейнека. Понимание экономической ситуации не сопрягается с умением действовать по ее законам. Интеллектуальные усилия не подкрепляются волевыми. При этом наши сограждане достаточно самокритичны. Они готовы признать, что им не хватает инициативности, предприимчивости, уверенности в себе. Насколько я представляю себе ситуацию, подтекст у этих признаний должен быть двоякий. Точнее, в одних случаях подтекст отсутствует - люди произносят вслух именно то, что думают, они и в самом деле считают отсутствие деловых качеств недостатком и с уважением смотрят на тех, кто ими обладает. Но часто в подобном самоуничижении слышится гордость. "Я слишком хорош для столь низких и неблагородных занятий. В моей душе нет места для таких вульгарных свойств".

При этом - прошу обратить внимание! - на сами деньги презрение не распространяется.

Очень интересным оказался психологический анализ проблемы "деньги как власть". Опросник предусматривал двойное ее толкование. Власть, которую деньги дают человеку, - власть над другими людьми, - и власть, которую они имеют над ним самим, начиная распоряжаться его выбором и поведением.

Власть над другими в России и в Англии воспринимается практически одинаково. И там, и там считается, что использовать деньги как инструмент давления, влияния, подчинения себе ближних нехорошо. Если вопрос задается в лоб, почти никто не хочет признаваться в том, что способен так поступать. Если же формулировка более завуалирована, большинство простодушно отмечает, что подобное для них не исключено.

А вот с подчинением власти денег дело обстоит по-разному, причем российская ментальность выглядит более независимой. О. Дейнека не считает это особым комплиментом. Причину она видит не в похвальном иммунитете к порабощающей силе денег, а всего лишь в неразвитости рынка, пока еще не способного принудить к соответствующим стереотипам поведения. Вид дешевого, по общим меркам, товара не вызывает в нас непреодолимой потребности его купить, как это бывает с англичанами, даже если товар этот им вовсе не нужен. Реже, чем англичане, мы клюем на престижные, внешне эффектные, но не решающие истинных проблем семьи товары. Но я целиком подписываюсь под словами исследователей, связывающих это с сегодняшним непростым материальным положением большинства: скромный бюджет просто не позволяет ни в какую сторону отвлекаться от того, что продиктовано суровой жизненной необходимостью. Я хорошо помню, что происходило лет пятнадцать назад, когда с деньгами было намного свободнее. За этими самыми престижными и эффектными, но по большому счету бесполезными вещами шла настоящая охота, а поскольку в магазинах открыто они отродясь у нас не продавались, то в покупку, помимо денег, вкладывались еще и непомерные затраты времени и энергии.

Парадоксальную особенность россиян выявили исследователи в связи с фактором, названным финансовым контролем. Наши сограждане лучше, чем англичане, осведомлены о состоянии собственных финансовых дел. Я думаю, дело здесь вовсе не в том, что жители туманного Альбиона более беспечны, чем мы. У нас все, согласитесь, проще и конкретнее. Вот наш кошелек с оставшейся от последней получки суммой. Если каждый день следишь за тем, как неотвратимо она уменьшается, цифры начинают гореть перед твоим мысленным взором, как огненные знаки. А вот сберкнижка (и то теперь не у всех в ней есть надобность). И все! Как же в этих трех соснах заблудиться? Западная система обхождения с деньгами неизмеримо сложнее, я это представляю себе по собственному опыту. Никто не оперирует наличными, разве что по мелочам. Деньги содержатся на счете, все важнейшие выплаты производятся через банк, оплата покупок идет в кредит, по карточкам. В самом деле, не всегда можешь точно сказать, сколько у тебя денег в данный момент.

А вот в расходовании денег англичане оказались более рациональными и экономными. Мотовство не приветствуется, - возможно, в силу этого и честно признаться в нем готовы не все. Исследователи связывают склонность россиян к некоторому транжирству с инфляцией. Нет, мол, смысла беречь деньги, которые дешевеют на глазах. Я бы все-таки поискал более глубинных объяснений, подразумевающих не только нынешнюю ситуацию, но и традиции, свойства национального темперамента. Неискоренимое стремление "закружиться, загуляться, сказать иногда: "Черт побери все!", навек запечатленное Гоголем в бессмертной формуле...

Отрицательные эмоции, связанные с деньгами - вина, тревога, напряженность, страх, самоосуждение, - лучше, оказывается, знакомы англичанам. Здесь напрашивается противопоставление планово-распределительной и рыночной системы. Социализм приучает к гарантированному уровню потребления, к уверенности в завтрашнем дне, к социальной защите. Возможности заработка ограничены, но когда так живут все, это переносится относительно спокойно. Рынок не ставит верхней планки над доходами. Но зато он держит в постоянном напряжении, обжигает нервы накалом конкурентной борьбы, более жесткой системой отношений, отчуждающей личность. Значительно больше имеешь - но пропорционально нарастает и страх быть уволенным, ограбленным, заболеть, не справиться с грозно надвинувшимися обстоятельствами... Все это так. Я только не понял, при чем сейчас социалистические гарантии и другие блага планово-распределительного рая? Страшное открытие, что в любой момент ты можешь потерять работу и неизвестно, найдешь ли другую (и какую?), что в случае, если, не дай Бог, серьезно заболеешь, никто не поспешит тебе на помощь, что даже за 15-20 лет, как было прежде, ты не выстоишь в очереди новую квартиру, пусть даже нынешняя непригодна для жилья, - открытие это уже давно сделано, и пережито, и потеряло свою первоначальную остроту. Перестало царапать душу равнодушие окружающих: хорошо это или плохо, но действительно - своя рубашка ближе к телу. Что же касается того, что малоимущему не так страшно потерять свое добро ("если у вас нету дома, пожары ему не страшны!" - как поет в любимом народом фильме обаятельный герой Андрея Мягкова), то это, по-моему, просто неправда. На каждого бедного собственника есть такой же горемыка-вор, который найдет чем поживиться.

Если же мы и в самом деле производим впечатление людей более спокойных, менее напряженных и встревоженных, то объяснение я вижу только в том, что наши среднетипичные нагрузки, наши представления о норме трудовой отдачи, старательности, ответственности выглядят просто санаторно-курортными по сравнению с тем, что демонстрируют западные специалисты той же примерно квалификации и такого же делового профиля. Мы еще понятия не имеем, что значит участвовать в гонках - не на выживание, нет - за дразнящим призом Большого Успеха. Вот когда включимся в них, тогда и начнем платить по общему счету: тревожностью, бессонницей, неврозами, депрессиями...

Нашей национальной чертой остается обычай выручать друг друга деньгами. Ничего унижающего мы не видим в том, чтобы "стрельнуть" у коллег или у соседей небольшую сумму на короткий срок (берем в долг и крупные - но это делается только среди очень близких людей). Неловкость испытывает скорее тот, кто вынужден почему-либо ответить отказом: если нет точных данных, что он сам сидит с пустым карманом, следовательно, он жадина, жмот, скупердяй и вообще личность малопочтенная.

В деловом мире, где умеют добывать и сохранять деньги, это категорически не принято, резюмирует О. Дейнека. "Не давать взаймы" - одно из двенадцати правил Г. Н. Кэссона, автора популярного пособия, впитавшего его двадцатилетний опыт деятельности, связанной с фондовой биржей. По мнению этого автора, давать взаймы - делать непонятно что. Это и не подарить, и не вложить, это не приносит ни благодарности, ни шансов получить прибыль. Те же, кто берет в долг у друзей, - ненадежные и паразитические люди, ибо уверенный в своих силах независимый человек никогда не допустит, чтобы его друзья узнали, что он нуждается в деньгах.

Снова комментарии исследователей мне кажутся не слишком убедительными. Действительно, была когда-то в среде нарождавшегося "третьего сословия" - прародителей класса собственников - норма добродетели: не брать в долг, то есть жить строго на то, что имеешь. Аристократия, развращенная непомерной роскошью, теряла счет безумным займам - строгие, даже на вид подчеркнуто аскетичные буржуа не хотели "из принципа" подражать ей и в этом. Но с тех пор многое изменилось. Весь мир живет в кредит: строится, путешествует, покупает автомобили, пользуется всеми радостями жизни. И никто не видит в этом ненадежности и паразитизма. Что же касается обхода с протянутой рукой друзей, то в этом просто нет необходимости. Зачем? Своего надежного, исполнительного клиента любой банк ссужает деньгами автоматически. Не нужно даже обращаться с просьбой: "Не подкинете ли вы мне деньжат до получки?" Клиент спокойно снимает наличность, если она ему нужна, банк так же спокойно оплачивает его счета, записывая все это "в минус", а когда поступает зарплата, дефицит закрывается. Нужно, чтобы образовалась уж очень большая финансовая яма или уж очень длительный срок не было поступлений, чтобы банк забеспокоился, начал думать о санкциях. В условиях, когда за каждым углом стоит по солидному банку, никто не захочет мелочной придирчивостью огорчать клиента. Так что тот, кто обременяет просьбами о займе своих друзей, вероятно, и в самом деле человек ненадежный и подозрительный, от которого не только в денежных делах нужно держаться подальше.

Может быть, исследователям подсказывало их гипотезу более легкомысленное отношение к деньгам, отличающее, как они увидели, наших сограждан от англичан? Мы, при всей нашей бедности, расточительнее, не впадаем в отчаяние по поводу неудачной покупки. Мне было бы интересно получить информацию вот еще по какому поводу (исследование петербуржцев ее не дает): вечный дефицит, доходивший в последние советские годы до апокалипсических масштабов, воспитал во многих из нас расточительность особого рода - покупать все, что попадается: сейчас не нужно, а потом понадобится, где возьмешь? Квартиры превращались в склады. Хозяйки, плача, выбрасывали прогорклое масло, пораженные насекомыми крупы и муку, вздутые консервные банки, подгнившие фрукты, но сразу же принимали меры, чтобы пополнить запасы. Омертвлялись гигантские денежные суммы. Страх перед голодом мутил разум, толкал к нелепым, иррациональным действиям. На глаз кажется, что покупательское поведение нормализовалось. Но хотелось бы знать это точнее. Саднящее ощущение нехватки денег может ведь породить две принципиально различные модели поведения. Подчеркнуто рациональную, когда человек продумывает каждый свой шаг и старается выжать наибольшую пользу из своих ресурсов, и, наоборот - расхлябанную, бездумную, беспечную, когда кажется, что нет смысла рассчитывать и экономить, - с голоду так и так не умрем, а на большее все равно не хватит.

Исследования санкт-петербургских психологов не позволяют нам забыть и еще об одной важной особенности денег: они могут служить лекарством. Своего рода транквилизатором, если говорить точнее. Они способны снимать депрессию, поднимать настроение, жизненный тонус. Все мы в большей или меньшей степени, чаще всего неосознанно, прибегаем к этой терапии, тяготея при этом к одному из двух полярных типов.

Есть люди, испытывающие максимум удовольствия от накопления. Кайф они получают от сознания, что денег у них порядочно, сегодня стало больше, чем вчера. Возможность избежать какого-то расхода или потратить меньше, чем предполагалось, приносит радость, значительно превосходящую реальные размеры этого выигрыша.

Именно этот глубоко законспирированный от самих себя психологический механизм лежит в основе многих нелепых с точки зрения здравого смысла поступков. Понаблюдайте, например, за поведением людей на распродаже. Одни действуют целеустремленно, смотрят в определенную сторону, - и вы понимаете, что у человека есть проблема: ему нужна, допустим, рубашка, и он пользуется случаем, чтобы решить эту задачу малой кровью. Другие же "плывут", перебирают стопки самых разных товаров, смотрят главным образом на цены. Нужна, не нужна вещь - это отступает на задний план: "возможно, пригодится". А самая простая и здравая мысль, что можно вообще ничего не покупать и тогда деньги будут еще целее - вообще не приходит в голову.

Такой же прилив радостных чувств люди противоположного склада испытывают от приятных, хотя и необязательных покупок, от бездумных трат, имеющих точное название - сорить деньгами. Иногда терапевтическое воздействие могут оказывать даже не действия, а мысли о них, сладостное предвкушение.

Программа исследования коснулась и этого момента, продемонстрировав, что использовать деньги в качестве транквилизатора более свойственно женщинам, чем мужчинам, а молодым людям - больше, чем зрелым и пожилым. Женщины и молодежь больше тратят на себя в депрессивном состоянии, больше фантазируют о деньгах. Но сравнение этих результатов с данными А, Фёнэма показывает, что англичане лучше осведомлены об этой целительной способности денег и более осознанно ею пользуются.

Демонизация денег, склонность возлагать на них ответственность за людские слабости и пороки, объявлять моральным злом присутствует в массовом сознании, но лишь как легкий контрастный блик, не нарушающий общего тона - почтения, уважения, признания безусловной ценности. По силе и распространенности этой чисто компенсаторной, иррациональной реакции Россия, как оказалось, ничем не отличается от Англии. И это удивительно не только для постсоветской России, всего лишь два-три поколения назад связывавшей идеалы всеобщего счастья именно с отсутствием денег, но и для России вообще, исстари культивировавшей в себе подозрительность к богатству и питавшей особую слабость к нищим странникам, святым старцам, отрекшимся от мирских благ, юродивым в устрашающих лохмотьях...

В исследованиях Фёнэма испытуемым было предложено выразить свое отношение к тезису: "В Англии по деньгам мы оцениваем друг друга". Аналогичный тест был включен и в российский вариант опросника. Оказалось, что разделяющих эту мысль у нас меньше, чем в Англии, по крайней мере в интеллигентной среде. Мы четко фиксируем материальный статус встречающихся нам людей, но далеки (или пока далеки) от того, чтобы возносить богатых на особую высоту. Хорошо еще, если не считаем их сплошь жуликами, проходимцами... Хотя, полагают исследователи, при описании достоинств человека, делающих его, допустим, завидным женихом, к обычному ряду: "умный, добрый, молодой, красивый" - все чаще добавляется если не "богатый", то хотя бы "перспективный в денежных делах".

Выводы исследователей:

"Эволюционирующее экономическое сознание российской интеллигенции демонстрирует нам все большую экономическую грамотность, адекватность. Но в большей степени это касается его теоретической подструктуры. Такие сдвиги в значительной степени сформированы масс-медиа. Телевидение, газеты, популярная экономическая литература трансформируют экономическое сознание.

На поведенческом же уровне и применительно к тому, что касается нас постоянно, а именно в отношении к деньгам, мы остались в большинстве своем представителями планово-распределительной системы, где заработная плата мала, но гарантирована, где деньги пассивны, но не вызывают значительных эмоциональных переживаний, кроме осознания их недостатка и досады по этому поводу. Большинство представителей нашей интеллигенции не прошли через реальную деятельность, связанную с накоплением капитала, через механизмы функционирования коммерческих структур и лишь частично задеты рыночными преобразованиями как наемная рабочая сила (в их жизнь постепенно входят понятия конкурс, контракт, конкуренция, безработица, налоги) и как потребители, вынужденные реагировать на инфляцию и соизмерять бюджет с растущим разнообразием товаров и услуг".

Мне сразу вспомнились друзья, коллеги, родившиеся и живущие за океаном. Кого-то из них тоже можно рассматривать как "наемную рабочую силу". Другие трудятся, что называется, на себя - занимаются частной практикой, но и они никогда не проходили через "механизмы функционирования коммерческих структур". Их восприятие денег не стало от этого ущербным или выморочным. Оно такое же, как у предпринимателей или финансистов, за исключением каких-то тонких и скорее чисто индивидуальных отличий. Очевидно, корень проблемы не в том, что интеллигенция у нас получает деньги в виде зарплаты, чаще всего от государства, а в том, что зарплата эта критически мала. Она не дает экономической свободы, не оставляет права выбора - как распорядиться деньгами. Нельзя же считать выбором дилемму: питаться вдоволь - и тратить на это все или ограничивать себя в еде - но зато выгадывать еще на какие-нибудь покупки.

Очень интересными показались мне итоги и другого сравнительного анализа, в котором сличалось отношение к деньгам российской и канадской интеллигенции. Канадцы проявили более высокую активность в контролировании своего финансового положения. Они, например, считают умение экономить тем, чем следует гордиться; когда это можно - не стесняются торговаться с продавцами. Деньги они ставят выше удовольствий. Гораздо ближе к их пониманию жизни утверждение: "В нашей стране мы оцениваем друг друга по деньгам". Большую зрелость и конструктивность демонстрируют канадские преподаватели в своем экономическом поведении и в переживаниях по поводу денег. Их российские коллеги, гораздо громче сетующие на свою бедность, выглядят на их фоне более пассивными. И в то же время исследователи заметили, что между двумя этими отрядами интеллигенции есть немало общего, выделяющего их среди других профессиональных и социальных групп российского и канадского общества. Это в первую очередь отношение к деньгам как к периферическому, инструментальному фактору жизни. Русские интеллигенты подтверждают это и своими поступками: при всей невыгодности положения, в каком они оказались, ни институты, ни школы, ни научные лаборатории не опустели.

За истекшие годы О. Дейнека и ее коллеги несколько раз повторяли свой эксперимент. Выяснилось, что изменений со временем появляется немного. Разве что более твердой становится уверенность: деньги - единственное, на что можно рассчитывать. Экономическая ситуация развивается быстрее, чем сознание, - вывод не слишком оригинальный, и все же очень ценно то, что его можно теперь подкрепить эмпирическим материалом.

Ну, а намного ли обгоняет представителей интеллигенции новая экономическая элита?

Отношение к деньгам финансистов, работающих в частных банках, во многом сходно с тем, которое выработалось у интеллигенции в целом, несмотря на то что уровень доходов у них несопоставимо выше. Однако по некоторым частностям есть и выразительные отличия. Банкиры строже ограничивают себя в тратах, им чужда беззаботность, которой нередко грешат вузовские преподаватели. Банкиры четче фиксируют размеры наличности, имеющейся при них, проявляя в этом и профессиональную привычку к счету, и высокоразвитую пунктуальность, и аккуратность в подходе к деньгам. Банкиры в большей степени согласны с тем, что оплата их труда соответствует его затратам, чаще связывают величину доходов с интеллектуальными способностями работника. Можно предположить, что отечественные банкиры не чувствуют себя ущемленными, узнавая о том, сколько получают их западные коллеги, занимающие аналогичные должности в банковских структурах. Преподавателей же такая информация может только повергать в глубочайшее уныние.

Заметно по-другому воспринимают деньги мелкие предприниматели. В их системе ценностей это одна из бесспорных вершин. "Я ставлю деньги выше удовольствия", "Я уверен, что время, не потраченное на зарабатывание денег, потеряно зря", "Я твердо уверен, что деньги могут решить все мои проблемы", "Я чувствую, что деньги - это единственная вещь, на которую я могу рассчитывать"... Когда статистически значимый процент представителей группы дружно выделяет эти суховатые текстовые формулировки, они начинают звучать как ода, как гимн, как религиозный символ веры (вспомним наше обиходное выражение: "он молится на деньги"). Но это легко понять, если представить себе, в каких условиях существуют сейчас люди, рискнувшие связать свою судьбу с малым бизнесом. Беспредел "русского рынка", отсутствие каких бы то ни было гарантий, беззащитность перед бандитами всех мастей, в том числе и облаченными в мундиры госслужащих, - все это заставляет мысленно уравнивать деньги не только с успехом и благополучием, но и со свободой, и с самой жизнью.

Предприниматели резко выделяются на общем фоне и тем, что видят в деньгах фактор влияния на других людей, в то же время испытывая значительную психологическую зависимость от денег. Они точно знают, в каком кармане сколько у них лежит, сколько денег дома и сколько на счетах, причем несомненный приоритет отдают наличности. Опять-таки их можно в этом понять. А вот различного рода психологические игры вокруг и по поводу денег им в значительной мере чужды. Они реже используют магию денег в терапевтических целях, прежде всего - не понимают прелестей транжирства, бросания на ветер. Зато они-то как раз могли бы говорить о себе: "Я стою столько-то": деньги для них - мерило социальной ценности, особых заслуг и особых человеческих достоинств.

Конечно, это всего лишь одна работа, одна группа испытуемых, один исследовательский прием. Но общее представление о сложнейших процессах, происходящих в массовом сознании, мы благодаря ей получаем.

Общее ощущение, которое сложилось у меня, когда я постарался суммировать разрозненные штрихи, - ощущение адекватности, реализма. Люди, приоткрывшие перед нами в этом исследовании свою душу, переживают не самый легкий период своей жизни. Дьявольски сложная задача - учиться наново осознавать то, что некогда казалось прочно усвоенным, ломать в себе самом стереотипы восприятия. Но люди не бегут от этих трудностей, не пытаются спрятаться за утешительными, но заведомо бесплотными фантазиями.

А больше всего это исследование радует тем, что впервые человеческим измерением денег занялись не бытописатели, не моралисты, а серьезные, добросовестные ученые. Ведь мы хорошо знаем: понять, в чем заключается проблема, - значит больше чем наполовину ее разрешить.

Глава 6. Предварительные итоги

3. Вместо заключения

Давным-давно, когда я был еще мальчишкой, в нашей семье произошло чудо.

Дело было накануне субботы. Собираясь за необходимыми покупками, бабушка вдруг обнаружила, что в доме нет денег. Даже звонкая мелочь из карманов была уже вся повытаскана. Даже за подкладкой не удалось отыскать ни одной завалящей монетки.

Сегодняшние старушки сразу поняли бы, кто в этом виноват. Ельцин, Черномырдин, на худой конец Чубайс... Бабушка моя, даже взбунтовавшись, не смела упрекать в чем-то власть. Свое негодование она направила на Всевышнего, представителем которого на земле назначила почему-то своего кроткого мужа.

- Что Он себе думает? - набросилась она на деда. - Ты живешь, как положено, - ходишь в синагогу, молишься, соблюдаешь все, предписанное Им. А Он не может послать тебе хотя бы несколько рублей, чтобы мы могли в Шабат чувствовать себя людьми. Куда, интересно, он смотрит?

Дедушка, сраженный таким кощунством, поспешил прочь из дому. Но не успел он выйти на улицу, как ветер принес и прилепил прямо к его ноге пестренькую бумажку. Это были деньги. Если мне не изменяет память - тридцать рублей, три червонца, но на цифре я не настаиваю. Важно, что это была самая крупная по достоинству купюра в то время, в конце 30-х годов.

Весть об этом чуде немедленно облетела всех евреев города Горького. Наша семья стала знаменитой. Множество людей, в том числе и записные безбожники, хотели взглянуть своими глазами на знак божественного раскаяния. Говорили, что эти деньги нельзя тратить. Так же думал и дед. Но прозаический голос нужды оказался слышнее.

Сейчас и не установить, сколько времени не вспоминался мне этот забавный случай. Но вот задумался о том, что сказать в финале, - и память сама выбрала его среди своих бездонных запасов и вытолкнула наверх. Осталось понять: какой в нем скрывается смысл?