25 страница

Уже в детском саду дает себя почувствовать эта особенность. Дети из бедных семей теряются, когда им предлагают нарисовать, кто что хочет, и в эти моменты особенно хорошо бывают видны их отличия от сверстников, чьи родители относятся к среднему классу. Если говорить о чисто художественном даре, то его природа распределяет совершенно независимо от социальной принадлежности. Но у детей, живущих "наверху", по-другому работает фантазия, они смело отдаются ее порывам. А дети бедных до последнего ждут указаний, желательно даже образцов, которые следует воспроизвести. Если же воспитатель проявляет упорство, ребенок начинает украдкой подглядывать за тем, что рисует его творчески раскрепощенный сосед.

Поскольку рисование, что бы там ни говорили, всегда удел избранных, психологи поставили в школах Филадельфии более строгий эксперимент. Детям было предложено собирать человечков из разноцветных деревянных кубиков разной величины и формы. Работали ребята по трое, причем в каждую группу они были определены с таким расчетом, чтобы она оказалась социально однородной. Организаторы опыта постарались максимально задействовать свойственный детям инстинкт соревновательности, пообещав, что будут специально оценивать, кто же собрал самую красивую фигурку. Все работы были потом сфотографированы и тщательно проанализированы.

Так был получен необычайно ценный материал, показывающий, как развивается мышление и фантазия с годами, чем отличаются творческие способности мальчиков и девочек, как "играет" их воображение цветом и формой. Но социальные различия между деньгами буквально заставили обратить на себя внимание. Все наиболее примечательные достижения принадлежали исключительно детям богатых. Они к тому же, судя по результатам, работали независимо: раз было предложено отличиться, каждый хотел не ударить в грязь лицом. Работы же, выполненные детьми бедных, оказались намного примитивнее, при этом каждая из соответствующих групп прямо в процессе работы установила свой стандарт, и, что самое досадное, - равнение при этом держали на наименее одаренного. Психологи сделали вывод, что даже в состоянии эмоционального подъема, созданного необычной игрой, маленькие дети не могут преодолеть заложенную в них от рождения социальную норму, запрещающую "выделяться", "быть другим".

Дальнейшие наблюдения показывают, что это внутреннее табу с годами усиливается, захватывая все более и более широкий круг жизненных проявлений. Учиться или не учиться, чему учиться, какой вид деятельности избрать себе на будущее. Как все, так и я! И семья поддерживает этот настрой, сколько бы ни говорилось, как важно для нее, чтоб хотя бы детям досталась лучшая доля. Как показали исследования, типичная житейская философия бедняков сводится к таким постулатам: синица в руке лучше, чем журавль в небе, - на многое не замахивайся, ищи надежную, не очень трудную работу, чтобы хватало на жизнь; судьба каждого предопределена - лучше с ней смириться и не суетиться; чем меньше ждешь от жизни - тем больше доволен тем, что получаешь; старайся, не старайся - жизнь все равно ухудшается. Психологи квалифицируют такую жизненную позицию как осознанную беспомощность. Овладевая сознанием, она лишает человека инициативы, делает его апатичным и зависимым от других.

Поэтому и не способен оказывается ребенок, рожденный и воспитанный в бедной семье, сойти с предначертанной ему колеи. Поэтому он и повторяет жизненный путь родителей во всех мелочах - если только не сворачивает с него на другой, но тоже стереотипный: не начинает добывать деньги преступным путем, на что с малолетства толкает его все та же неукротимая зависть.

Завершает психологический портрет, выпестованный субкультурой бедности, одной ей свойственное пренебрежительное отношение к деньгам. Чтобы уловить его, требуется чуткое ухо. "Деньги сами по себе не приносят счастья. Они не заменят любовь, дружбу, чистую совесть". Так говорят не только люди неимущие. Но каждый общественный слой произносит эти слова со своей интонацией, и от этого зависят возлагаемые на них психологические функции.

В устах человека достаточно обеспеченного это голос "сверх-Я", не желающего уступать болезни под названием деньги (об этом подробно говорилось в предисловии). Напоминание о том, что не все в жизни имеет денежную стоимость, а дороже всего то, что как раз ее не имеет, поддерживает, как любят выражаться наши политики, систему сдержек и противовесов в структурах психики. Царю - царево, Богу - Богово.

В устах же человека бедного эти бесспорные истины становятся элементом психологической защиты, который помогает переносить ситуацию, но воздвигает дополнительные препятствия на пути ее преодоления. Если деньги и в самом деле не так уж важны, если добыть их можно только ценой предательства всего, что обеспечивает истинное счастье, то стоит ли напрягаться? Повседневный жизненный опыт жесточайшим образом доказывает каждому бедняку несостоятельность этих иллюзий: деньги и вправду не могут заменить любовь или дружбу, только и эти высшие радости, увы, не компенсируют отсутствия денег. Но чем сильнее напор свидетельствующих об этом фактов, тем прочнее оборонительные барьеры, воздвигаемые психикой.

Материалы, с которыми я работал, когда писал этот раздел, построены на наблюдениях за жизнью беднейших слоев западного общества, преимущественно американского. Мне, однако, все время казалось, что я смотрю в зеркало, в котором вижу и самого себя, каким я был на протяжении доброй половины своей жизни, и своих близких, и друзей... Все совпадает, до мельчайших штрихов! Мы только давали тем же самым психологическим особенностям другие названия, и поскольку все они были идеологически обоснованны, гордились ими и старательно культивировали их в себе. Мы точно так же боялись "выделиться", проявить свою индивидуальность, думая, что это - украшающая человека скромность. И точно так же давил нас контроль окружения, именуемый коллективизмом. И мы так же верили, что деньги не стоят того, чтобы о них думать, учиться обращаться с ними, а заботиться об их приумножении - вообще величайший грех... Никто не сомневался, что такова истинная человеческая природа, очищенная от вековой ржавчины... Все закономерно! Мы были бедны - и потому у нас была такая психология.

Но можно сказать и по-другому: у нас была такая психология, и потому мы были бедны.

Глава 5. Так что же такое деньги?

3. Вечный двигатель

Две крысы - самец и самка - разделены барьером. Если самец имеет возможность свободно двигаться, он сразу бросается к даме и с завидным упорством преодолевает препятствие. Если в этот момент у самки течка, он становится просто неудержим.

Кастрированный самец ведет себя в принципе так же, основные рефлексы у него не исчезают. Но их побудительная сила падает. На подвиги наш герой явно становится неспособен. Достаточно пропустить через заграждение слабый электрический ток, чтобы он сдался и повернул назад.

Что конкретно вызывает такую перемену в поведении? Это совсем несложно установить. В одном из экспериментов тому же самому самцу была сделана инъекция мужского гормона, тестостерона, и в тот же миг он преобразился. Он уже не обращал никакого внимания на боль. Повышали напряжение тока - самец не отступал. Смотреть было страшно: у него горели лапы, дымилась шерсть, но он продолжал рваться к своей цели.

Эти опыты демонстрируют еще одну грань зависимости психических процессов от гормональных. Гормоны - катализаторы. Психические реакции возникают и без них, под действием других регуляторов, но протекают они в этом случае вяло, становятся слабыми, неустойчивыми. Гормоны удесятеряют их мощь.

Можно ли то же самое сказать о деньгах?

Именно этот вопрос, если вдуматься, только в иной форме, на протяжении всего отпущенного ей исторического срока задавала себе советская власть, и хоть в разные периоды и ответы находила разные, ни один не выдерживал проверки практикой. Последовательно проведенного в жизнь принципа "кто не работает, тот не ест" хватало на то, чтобы заставить всех трудиться. Но как только речь заходила не о работе вообще, а о хорошей работе, система неизменно давала сбой.

Первые послереволюционные поколения никак не связывали это с деньгами. Низкую дисциплину, безответственность, расхлябанность, брак приписывали низкой сознательности - одному из родимых пятен капитализма. Потом заговорили наконец и о деньгах, но очень осторожно, со множеством оговорок. Да, мы еще не вошли в светлое коммунистическое царство, когда самоотверженный труд в полную меру способностей станет для каждого такой же естественной потребностью, как еда или питье, поэтому приходится скрепя сердце признать, что на нашем, промежуточном этапе материальные стимулы сохраняют значение, хотя все равно главными и решающими остаются духовные, моральные. Итог же подвел всеобъемлющий экономический кризис, главную причину которого народ, с гениальной прозорливостью, сформулировал в замечательном афоризме: "они (то есть хозяева страны) делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем".

Сейчас, насколько я могу судить, общественное мнение склоняется к другой крайности. Платите - и результат не заставит себя ждать. Словно и не существует в природе иных мотивов, которые пробуждают энергию и вдохновение, заставляют стремиться к самосовершенствованию, словно человек, по своему внутреннему устройству, сконструирован как автомат - сколько забросишь монет, столько получишь жвачек или жетонов. Далеко мы на таких представлениях не уедем.

Истинное место, истинную роль денег среди других факторов, побуждающих человека к труду, психология выясняет уже как минимум сто лет, и до сих пор нельзя сказать, что исследователи пришли к окончательным выводам.

Теории Ф. Тейлора, давшего основное направление развитию мысли в индустриальную эпоху, базировались на одном-единственном ките: человек готов делать все, что приносит ему дополнительный заработок. На том непаханом поле, какое представляла собой до Тейлора организация труда, одного этого семечка было достаточно, чтобы принести неслыханный урожай. Вошел в хрестоматии один из первых экспериментов, героем которого стал немец из Пенсильвании, грузчик по фамилии Шмидт. Работа у него была тяжелая - грузить чугунные болванки в железнодорожные вагоны. На каждого из членов бригады приходилась устрашающая нагрузка - перетаскать за смену 12,5 тонны. Рабочие утверждали, что это предел. Тот, кто пытался превысить норму, тут же выходил из строя.

Тейлор проанализировал весь, до мельчайших деталей, рабочий процесс, сделал расчеты и составил для Шмидта подробные инструкции: как подходить к весу, каким движением поднимать, в каком темпе нести, когда делать паузы для отдыха. Шмидт выполнил все указания, и к концу смены выяснилось, что он перенес 47,5 тонны. Тот же результат он показал и на другой день, и на третий, и дальше - в течение трех лет, оставаясь под наблюдением Тейлора, этот человек спокойно работал один за четверых.

Ресурсы, таящиеся в рационализации трудового процесса, всегда поначалу кажутся безграничными. Но потом наступает разочарование. В первый момент рабочего опьяняет рост его заработка. Но вскоре он видит, что столько же начинают получать и другие - все, кто по доброй воле или по настоянию администрации берут на вооружение те же приемы работы. Ощущение чуда пропадает, а вместе с ним уходит и тщательность в следовании всем научным рекомендациям. Непонятно становится, что делать с теми рабочими, труд которых оказывается не нужен. Это вызывает недовольство, грозит безработицей. Рано или поздно обозначается физический предел интенсификации труда, зависящей от возможностей человеческого организма или техники определенного поколения. Но это постепенное прозрение очень долго не затрагивало ключевой психологический посыл Тейлора: платите, и человек сделает все, что вы от него хотите. По этому поводу основоположник научной организации управления не слышал никаких возражений, поскольку его теории полностью согласовывались со здравым смыслом. Но и то необходимо иметь в виду, что принципы и методы Тейлора затрагивали преимущественно область производства, с узкой специализацией и ограниченным числом операций. Достаточно ли одного желания заработать побольше для стимулирования умственных усилий, для успешного решения сложных технических и управленческих задач - до поры до времени даже не было возможности проверить.

Когда же начались более подробные психологические исследования, "киту", на котором держалась вселенная Тейлора, сразу же пришлось потесниться. Масштабные опросы, охватывавшие десятки тысяч человек, показали, что, во-первых, кроме материального стимула, на качество работы влияет множество других, а во-вторых, среди всех факторов деньги стоят далеко не на первом месте. И это подтвердилось экспериментально.

Не спеша, отводя на каждый опыт много времени, чтобы убедиться в достоверности результатов, психологи испытывали вариант за вариантом, вносили всевозможные изменения в трудовой процесс, варьировали формы оплаты, меняли условия. И пришли к твердому убеждению: зависимость производительности и качества работы от денег бесспорно существует, но ее не следует преувеличивать. Гораздо более мощными оказались нематериальные, неосязаемые стимулы, которые можно объединить одним общим словом - интерес. Например, во время многолетнего и многопланового исследования на заводе "Вестерн электрик", близ Чикаго, удалось выявить, что само постоянное присутствие психологов в цехах послужило сильным стимулом. Регулярные обсуждения разгоняли рутину производственных будней, внимание ученых поднимало у всех чувство собственной значительности.

Но выводы психологов и мнения практиков - организаторов производства - далеко не всегда совпадают. В научном отчете, сравнительно недавнем, то есть написанном несколько десятилетий спустя после Тейлора, мне попалось чрезвычайно интересное наблюдение. Одни и те же вопросы на тему "что такое хорошая работа" были заданы рабочим и предпринимателям, но у последних спрашивали не об их личных воззрениях, а о том, что, на их взгляд, думают по этому поводу рабочие. Оценивая важность различных аспектов, определяющих достоинства работы, "человек от станка" редко начинал с того, сколько денег он за нее получает. Обычно он помещал эту подробность куда-нибудь в середину перечня. А вот предприниматели, выступая как бы от его имени, единодушно ставили оплату на первое место. Напрашивается вывод, что люди, занимающие высшие позиции в иерархии управления, плохо представляют себе душу наемного работника, отказывая ему в тех тонких и возвышенных мотивах, которые бесспорно ощущают в себе. Психологи, однако, считают, что картина намного сложнее.

Рисуя свой автопортрет, никто не хочет признаваться в том, что деньги, заработок играют для него первостепенную роль. Важную - да, но есть вещи, которые мы ценим больше. Зато у других, как известно, в глазу видна каждая соринка, в особенности у тех, кто нам не близок и не слишком симпатичен. Спросили бы у тех же рабочих: какими мотивами руководствуются их хозяева, их высокие начальники? - и наверняка услышали бы ответ: о, для них главное - получить большие прибыли и набить мошну.

Отмечена еще одна важная закономерность. Если работа в целом нравится, то и зарплата, как правило, удовлетворяет, но это кажется не самым существенным. А вот когда работа не устраивает и появляется желание ее сменить, аргументы, связанные с оплатой, с середины списка переходят на одно из первых мест, а то и на самое первое. Сравнивая же общие показатели удовлетворенности и неудовлетворенности работой в группах высокооплачиваемых и низкооплачиваемых работников, психологи убедились: даже такие нематериальные аспекты, как отношения с коллегами и начальством, увлекательность трудового процесса, возможность сделать карьеру и т. п., намного выше у тех, кому хорошо платят. Вот прямой ответ на вопрос, который мы с вами поставили в самом начале! Деньги незримо присутствуют и в тех компонентах нашего самочувствия на работе, которые прямого отношения к ним не имеют. Они играют ту же самую роль катализатора, какая в органических процессах принадлежит гормонам. Достаточно денег - и весь спектр нематериальной мотивации полноценно включается в игру. Денег мало - и ослабевают все другие стимулы.

Впрочем, стоп! Что значит "достаточно"? Что значит "мало"? Колоссальные ресурсы исследовательского труда были потрачены на то, чтобы найти эту количественную определенность. Кое о чем мне приходилось говорить в предыдущих главах, но проблема эта так важна в разговоре о регуляторных функциях денег, что вернуться к ней необходимо.

В нашей, российской жизни граница между "мало" и "достаточно" упала до нижайшей отметки. Если чуть выше, чем необходимо для элементарного поддержания жизни, то уже считается неплохо. Но уже сейчас намечаются коллизии, которые в полной мере дадут себя почувствовать, когда начнется экономический подъем.

Нет таких числовых критериев, по которым можно проверить, мало вам платят или много. И прожиточный минимум, и прожиточный максимум, даже если бы можно было его установить, - не более чем условность. Первое, что принимается во внимание, - это сложившиеся на рынке труда "вилки" ставок для различных профессий, а внутри них - для различных уровней квалификации. Если у нас врач, работающий в городской больнице, получает меньше, чем его коллега в частной клинике, то какими бы ни были реальные цифры, основная масса врачей чувствует себя ущемленной, униженной, и это непременно сказывается на положении пациентов.

Не менее чувствительны люди и к соотношению между зарплатой и занимаемой должностью. Руководитель получает больше, чем работник, занимающий рядовую должность. Вряд ли нужно доказывать, что стремление подняться как можно выше по служебной лестнице мотивируется не только этим. Быть руководителем престижно, это дает больше свободы, больше простора для реализации своих идей. Человек получает власть над судьбами людей, над судьбой самого дела - то есть именно то, что символизируют деньги, приходит к нему в самом натуральном, непосредственном выражении. Но чтобы ощутить это в полной мере, должно произойти и подкрепление деньгами. Получая ненамного больше, чем подчиненные, руководитель будет чувствовать себя некоронованным королем. Его станет мучить неуверенность, о своих ответственных и сложных обязанностях он начнет говорить как о лишней головной боли... Ну а если разрыв окажется слишком велик, негативная реакция последует снизу, там возникнет чувство недооцененности и несправедливости.

Не могу назвать их точно, но есть какие-то достаточно четкие пропорции, которым, если говорить о медицине, должны соответствовать заработки на восходящих ступенях: ординатор - заведующий отделением - главный врач. Это еще одно поразительное совпадение с принципами действия гормонов, одинаково коварных и в недостаточной, и в избыточной дозе. На нарушение пропорции в должностном распределении зарплат психика отвечает беспокойством, как на тревожный сигнал, - или я в чем-то ошибся, сделал неверный шаг, потерпел неудачу, или я живу в несправедливом мире, от которого нельзя ожидать ничего хорошего.

Надо, однако, иметь в виду, что в иных случаях деньги могут камуфлировать истинные причины недовольства. В этом не раз убеждались психологи, изучавшие внутренние мотивы служебных конфликтов, в том числе масштабных в виде, например, забастовки. Требование повысить зарплату - самое распространенное из всех, какие выдвигаются при этом. "Нам не хватает на жизнь!" - утверждают забастовщики, и спорить с ними трудно не только в российских условиях, но и в тех странах, которые из нашего далека видятся краями всеобщего благоденствия. Поразительный феномен современного мира - нет такого человека, семьи, нации или государства, которые не испытывали бы острейшую нужду в деньгах. Но при внимательном анализе обнаруживается, что на решительные действия подвигают совсем другие мотивы. Например, возмущение высокомерием работодателя, который неуважительно относится к работникам, пренебрегает их мнением, постоянно демонстрирует им свое недовольство. Но как сказать вслух: "Вы нас не любите и не цените"? Это сделает недовольных смешными в глазах окружающих и в своих собственных, да и нет места для такого объяснения в стандартном языке деловых переговоров.

Деньги - если забастовщикам удается их выиграть - становятся в этом случае символическим возмещением морального ущерба. Это, кстати, еще одна их специфическая функция. Ну, казалось бы: придавая такое огромное значение своим эмоциям, а деньги при этом рассматривая как нечто несопоставимо более низкое, как можем мы допускать их эквивалентность? Тем не менее юридической практикой большинства развитых стран узаконено право граждан требовать денежной компенсации за задетые чувства. Теперь это входит и в наш обиход, и странно бывает слушать рассуждения наблюдателей: оскорбленная сторона требует с обидчика сорок миллионов - ну, это через край, за глаза хватило бы десяти... На каких весах это взвешено, совершенно непонятно, но ведь есть, есть у нас внутри это четкое ощущение нормальной или завышенной-заниженной цены. Как знаем мы всегда, переплатил ли один из нас за ботинки или отдал их как бы нормальную стоимость, так и тут - мы знаем, по какому курсу деньги конвертируются в эмоции, а эмоции в деньги...

И наконец, самое сложное из всех соотношений в оплате труда - межпрофессиональное. Врач и профессор математики, кинорежиссер и программист, литератор и школьный учитель - кто из них должен получать больше, а кто меньше, чтобы это и им самим, и окружающим казалось обоснованным, а значит, справедливым?

У нас в этом отношении, как уже упоминалось, наблюдается полный хаос. Проблема, однако, заключается в том, что нет в современном мире образцов, на которые мы могли бы смотреть с чувством белой зависти. Почему одни виды деятельности получают перед другими огромные и никакой логикой не подкрепляемые преимущества? Только одно может быть сказано в объяснение: "так уж оно у нас сложилось". И только одно - в утешение представителю профессии, оказавшейся в денежном смысле невыгодной: "ты знал, на что идешь".

Ну, какие, в самом деле, аргументы могут оправдать тот факт, что в США самой денежной является работа врача, а вот школьные учителя-мужчины не дотягиваются даже до средней мужской зарплаты по всем профессиям? Трудность работы? Она вполне сопоставима. Как и значение длительной и сложной профессиональной подготовки. Общественная значимость? Тут я как будто начинаю что-то понимать. Надо иметь в виду выдающийся динамизм американского общества, национальный культ успеха и жестокость к отстающим. Отсюда бесконечная забота о здоровье, принимающая порой самые диковинные формы, - может быть, поэтому, ставя врачей вне всякой конкуренции по оплате, общество таким образом выражает свое преклонение перед ними, свою благодарность тем, кто помогает согражданам удерживаться в седле? Но нет, не проходит. Тот же культ успеха должен был бы обязательно затронуть и сферу образования, в особенности базового, которым как раз и занимается начальная и средняя школа. И не только они. Университетские профессора получают больше, чем школьные преподаватели, но и они относятся к категории обиженных.

Попытки подвести под это какую-то вразумительную основу часто оказываются неуклюжими. Мне пришлось однажды столкнуться с дискуссией, которую открыл своим резким поступком губернатор одного из штатов, - он урезал бюджетные ассигнования, предназначенные на повышение зарплат в колледжах и университетах. Преподаватели, естественно, возмутились, потребовали объяснений. Тогда губернатор заговорил о высоком "психологическом доходе", который получают преподаватели от престижности своего занятия и увлекательности самого рабочего процесса. Явная чушь! Разве не получают "психологического дохода" врачи, юристы, не говоря уже о бизнесменах всех рангов? Почему же он не влияет на размеры их денежного вознаграждения? Но примечательно, что общественное мнение значительным процентом голосов поддержало эту абсурдную точку зрения, не особо даже вдаваясь в детали и тем самым показывая, что есть у нас внутри какой-то общественный взгляд на устройство мира и на то, кто в нем сколько стоит.

Проблемой в развитых странах является и оплата труда в искусстве. Вспоминаю, как все мы были когда-то шокированы, слушая рассказы артистов нашего всемирно прославленного балета после их гастролей в США. У нас солистам, звездам, платили за выступление меньше, чем осветителям и рабочим сцены в том театре, где проходили их спектакли! Сколько же должны получать те, кто постоянно работает на этой сцене - американские танцовщики и певцы, если технический персонал по нашим меркам буквально купается в деньгах! Однако, попав в США, я понял, что ошибался. Есть творческая элита, относительно немногочисленная, у которой коммерческий успех более или менее пропорционален творческому. Есть шоу-бизнес, приносящий несметные доходы и тратящий некоторую их часть на поддержание имиджа своих творческих кадров, тоже главным образом звезд. И есть огромная армия рядовых музыкантов, художников, актеров, которые буквально перебиваются с хлеба на квас (но с американского хлеба на американский квас, разумеется), так что многие из них вынуждены приискивать дополнительные источники дохода, пользоваться подачками от друзей и родственников, социальными пособиями. Это никак не сопрягается с господствующим в массовом сознании представлением о таланте как о великом Божьем даре, налагающем на обладателя особую ответственность за то, чтобы он был достойно развит и реализован. Но именно поэтому, как утверждают экономисты, создается ситуация хронического перепроизводства творческих кадров. Система художественного образования выпускает каждые пять лет столько квалифицированных мастеров искусств, сколько всего было населения в конце XV века во Флоренции, славившейся умением любить и ценить художников, и общество просто неспособно "прокормить" всех, кто решается последовать своему призванию...

Глава 6. Предварительные итоги

1. Гонки по отвесной стене

Книга, которая лежит сейчас передо мной, замечательна тем, что написал ее заурядный литератор, теряющийся в сонме себе подобных. Не случайно я выбрал сейчас себе в собеседники именно такого, а не поискал подходящих по теме сочинений в наследии выдающихся мыслителей. Мыслители, как правило, имеют свой взгляд на явления и факты, их суждения оригинальны, порой до полного несовпадения с мнением окружающих, что и породило знаменитую пословицу "Нет пророка в своем отечестве". Мне же сейчас хочется уловить не прозрения гения, а обычные, свойственные большинству представления, к которым массовое сознание уже успело привыкнуть. Их обычно и концентрирует в себе творчество авторов средней руки - достаточно профессиональных, чтобы превратить все банальности и трюизмы в материал для книги, но не страдающих излишней интеллектуальной самобытностью, которая в данном случае могла бы мне только помешать.

Итак, "Власть денег". Имя, стоящее на титульном листе этой книги, я раскрою позже, но могу гарантировать - читатели, за исключением разве что десятка эрудитов-всезнаек, услышат его от меня впервые.

Уже названием вводной главки автор берет быка за рога: "Прежде и теперь". Такую форму находит, как правило, мысль, когда сталкивается с чем-то контрастным, быстро меняющимся или изменившимся. Мы сразу понимаем: речь пойдет не о власти денег вообще, во все времена и во всех точках земного шара, где они в ходу, а о каком-то их особом, новоприобретенном могуществе, которое и отделяет "прежде" от "теперь".

Деньги всегда правили миром, констатирует автор. Но такой абсолютной, ничем не ограниченной, такой откровенной и наглой их власть раньше не была. Ей противостояла вера, ее сдерживали более высокие идеалы. Сама государственная власть зиждилась не только на деньгах, а потому могла выступать в роли противовеса. Моральный авторитет не был заведомо выше, чем авторитет богатства, но мог хотя бы вступать с ним в спор и нередко одерживал в этом поединке победу. Человеческое сообщество неоднородно. Всегда были рабы золотого тельца - но находилось немало людей, ни во что не ставивших его силу.

Мы родом из тех времен, наше сознание сформировалось в этом благословенном "прежде", и потому так заметны и так удручающе действуют на нас недавние перемены. Вера, идеалы, мораль - все отступило, ушло в глухую тень. Сохраняется лишь то, что поддержано деньгами, удобно и выгодно с точки зрения денежных интересов. Исчезли различия между людьми корыстолюбивыми и бескорыстными - все думают, говорят, мечтают только о деньгах.

Если мы хотим сбросить это тяжкое, иссушающее и опустошающее душу иго, говорит автор, надо разобраться: чем вызвано пришествие денег? В чем мы ошиблись и вправду ли это наша ошибка, может быть, унизительное раболепствование перед деньгами навязано нам извне? Но самый мучительный вопрос заключается в другом: хотим ли мы на самом деле сбросить это иго?

Да и что следует понимать под этим велеречивым "мы"? У кого может возникнуть охота в чем-то разбираться, доискиваться каких-то причин, если нынешнее состояние общества, как признает сам автор, устраивает всех?