Когда человек доводит свой монолог до логического конца, ощущая в этотмомент наиболее остро выпавшее на его долю одиночество, он придумывает -- занеимением прочих собеседников -- Бога, высший повод для диалога. Пока мывзываем к нему, наше слабоумие оказывается прикрытым личиной и... нам всепозволено. Подлинного верующего почти не отличить от идиота, однако егобезумие имеет статус законного, допустимого безумия. Вот если бы егозаблуждения были лишены элементов веры, он в конечном счете не избежал бысумасшедшего дома. А так Бог покрывает эти заблуждения и узаконивает. Всравнении с кичливостью богомольца, обращающегося к Творцу, меркнет дажегордыня завоевателя. Какая все-таки дерзость! Ну разве может скромностьстать добродетелью храмов, если любая дряхлая старуха, вообразив, что ейдоступна Бесконечность, возносится с помощью молитвы на такой уровеньсамомнения, которого не достигал ни один из известных истории тиранов? Я бы принес в жертву целую всемирную империю за тот один-единственныймиг, когда бы я смог со сложенными в молитве руками обратиться к великомуОтветственному за наши тайны и наши пошлости. А ведь такой миг сплошь ирядом доступен любому верующему и даже является как бы официально еговременем. Но тот, кто по-настоящему скромен, не устает повторять самомусебе: "Я слишком смирен, чтобы молиться, я слишком инертен, чтобыпереступить порог храма, и потому я довольствуюсь компанией собственной тении не желаю, чтобы Господь отступал перед моими молитвами". А тем, ктопредлагает ему бессмертие, он отвечает: "Гордость моя может иссякнуть,ресурсы ее небезграничны. Во имя веры вы намереваетесь смирить ваше я; всущности же, вы стремитесь запечатлеть его в вечности, так как вас неудовлетворяет длительность земного времени. По изощренности ваша гордыняпревосходит все мирские амбиции. Есть ли на свете такая мечта о славе,которая бы не выглядела рядом с вашим честолюбием легкой призрачной дымкой?Ваша вера -- это всего лишь мания величия, к которой гражданское сообществоотносится снисходительно только потому, что эта мания искусно замаскирована.Однако единственным предметом вашей заботы является ваш бренный прах:испытывая болезненную тягу к веч-
ности, вы отталкиваете от себя время, которое распыляет этот прах.Только потусторонний мир является достаточно вместительным для вашихпритязаний; земля же и мгновения земной жизни кажутся вам чересчур хрупкими.Монастырская гигантомания превосходит любую горячечную роскошь дворцов. Новедь не вызывает сомнения, что тот, кто не хочет примириться со своимнебытием, является душевнобольным. А верующие как раз наименее склонны ктакому примирению. Зашедшее так далеко желание продлить жизнь меня простоужасает. Я отказываюсь от нездорового соблазна проецировать в бесконечностьмое "я". Я хочу побарахтаться в моей смертности. Я хочу остаться нормальным человеком". (Так дай же, Господи, мне силу никогда не молиться, избавь меня отбезумия всех культов, отврати от меня это искушение любовью, которое отдалобы меня тебе навсегда. Да наполнится пустотой пространство между моимсердцем и небесами! Я не желаю, чтобы мои пустыни были заселены твоимприсутствием, чтобы твой свет терзал мои ночи, чтобы мои Сибири растаяли подлучами твоего солнца. Более одинокий, чем ты, я хочу, чтобы мои рукиостались чистыми, в отличие от твоих рук, на веки веков испачканных землей имирскими делами. От твоего дурацкого всемогущества я требую только одного:уважать мое одиночество и мои мучения. Мне не нужны твои слова, и я боюсьбезумия, которое заставило бы меня их услышать. Так яви же мне чудо, имевшееместо до первого дня творения, яви мне покой, которого ты не терпишь; ведьэто из-за него ты пробил брешь в небытии и открыл эту ярмарку времен, темсамым приговорив меня к заключению во вселенной -- к унижению и стыдусуществования.)
