Как воск под солнечными лучами, днем я оплываю, а ночью твердею: оттакого чередования я то распадаюсь, то вновь обретаю форму, подвергаясьметаморфозе при полной инертности и праздности... Неужели это и есть искомыйрезультат всех моих чтений и обучений, итог многих бессонных ночей? Леньпритупила мои восторги, ослабила мои желания, истощила мой азарт. Тот, ктоне потворствует своей лени, кажется мне чудовищем; я напрягаю все свои силы,обучаясь безволию, и упражняюсь в безделье, противопоставляя собственнымприхотям устав Искусства Загнивания. Повсюду люди, которые чего-то хотят... парад лицемеров, устремляющихсяк мелочным или смутным целям. Переплетающиеся воли -- и каждый хочет, итолпа хочет, и тысячи тянутся неизвестно к чему. Я не могу брать с нихпример, а уж тем более бросать им вызов; я не перестаю удивляться: откуда вних столько бодрости? Поразительная подвижность: в таком маленьком кусочкеплоти столько энергии и истерии! Никакие сомнения не успокоят этих непосед,никакая мудрость не утихомирит, никакие огорчения не обескуражат...Опасностями они пренебрегают с большей решимостью, чем герои: этобессознательные апостолы эффективности, святые Сиюминутного... боги наярмарках времени... Я отворачиваюсь от них и покидаю тротуары мира... Было, однако, время,когда и я восхищался завоевателями и рабочими пчелами и даже сам чуть былоне стал пленником надежд. Зато теперь движение приводит меня в бешенство, аэнергия -- печалит. Более мудро плыть по воле волн, нежели бороться с ними.Родившийся после собственной смерти, я вспоминаю о Времени как о ребячествеили как о безвкусице. У меня нет ни желаний, ни досуга на их исполнение, аесть лишь уверенность в том, что не успел я появиться на свет, как ужепережил самого себя, что я, утробный плод, мертворожденный ясновидец,страдаю всеведением идиотизма, поразившим меня еще до того, как открылисьмои глаза...
