Глава 5. Столп света вспыхнул голубым, словно пламя газовой плиты, а в сверкающем центре вырисовывался человеческий силуэт

 

Столп света вспыхнул голубым, словно пламя газовой плиты, а в сверкающем центре вырисовывался человеческий силуэт, размытый и неясный. И холодный. Холодный, как надгробная плита, покрывшаяся льдом под зимней луной.

Меня парализовал ужас ночного кошмара. Я не могла пошевелиться – не могла закричать, заговорить или убежать. Наверное, это сон. И я бы убедила себя в этом, если бы не жгучий холод на голых руках и шее и пар, вырывавшийся из собачьих пастей и клубившийся у их морд.

У тени проступили новые черты: наметился нос, линия подбородка, рта. Жалкое подобие лица, вытянутое и лишенное четкости. Движение. Полуразмытая рука медленно поднялась, словно преодолевая груз смерти, чтобы добраться до меня; ввалившиеся глаза сосредоточились на моем лице, и пятно рта разверзлось в ужасающем беззвучном отчаянии, как у рыбы, выброшенной на берег.

Нечто впилось в меня взглядом, и ледяные ремни стянули грудь. Все, что мне удавалось, – лишь редкие поверхностные вдохи. На периферии зрения предупреждающе вспыхнуло, и моя голова, казалось, отделилась от тела, поплыла и завертелась. Ужасно беспомощное состояние, словно падаешь в обморок в замедленной съемке. Я разжала пальцы, и телефон выскользнул из ослабевшей руки. Даже если тетя Гиацинта еще оставалась на проводе, я все равно не смогла бы ее расслышать из‑за гула в ушах. Да и докричись я до нее, как она придет на помощь из Китая?

Дверь распахнулась, ударившись о стену, и на пол с грохотом обрушились картинные рамы. Через пустой дверной проем в комнату ворвался ураган, бушующий подобно невидимому чудовищу. Ветер отбросил мои волосы назад, смел со стола бумаги и книги, а занавески начали развеваться, словно ленты на День Независимости от внезапно налетевшего летнего шторма.

Лила подскочила и радостно залаяла. Стягивающие грудь ледяные ремни растаяли, и в мои ноющие легкие устремился воздух – теплый, пахнущий шалфеем и прозописом, пыльным брезентом и немного фиалками. Потусторонний голубой свет и очертания призрака исчезли без следа, как задутая бурей свеча.

Ураган пропал так же быстро, как налетел, хлопнув дверью – этакая эмоциональная точка призрачной тирады.

Долгое время я сидела, тупо глядя в темноту. Парализующий ужас прошел, но шок и замешательство все еще не отпускали. Затем собаки вскочили на лапы и разразились таким лаем, что…

Что могли и мертвого поднять из могилы.

Шум отскакивал от моего черепа, привнося в беспорядочные мысли еще больший хаос.

«Телефон, – вспомнила я первым делом. – Тетя Гиацинта».

Разобравшись в переплетении одеял и дюжины собачьих лап, я нащупала трубку и приложила ее к уху.

‑ Тетя Гиацинта? Вы еще там?

В ответ длинный гудок.

Дверь снова распахнулась, и я завизжала, что при других обстоятельствах показалось бы перебором, но не после того, как в моей комнате побывал гребаный призрак.

По меньшей мере один призрак, да еще то, что скользнуло в комнату следом и прогнало первого прочь – дядя Берт? – показавшись почти мягким по сравнению с мертвецки холодным существом в изножье кровати.

«В изножье моей кровати, обожебожебоже».

Мозг разогнался и зациклился на этой единственной мысли, отбросив все остальные.

‑ Ами! Что происходит?

Фин глазела на меня с порога, ее пижама была в беспорядке, волосы топорщились в разные стороны. Свет из коридора падал на кровать, и я мельком увидела себя в зеркале комода: закопалась в кучу собак и одеял, всклокоченные темно‑рыжие волосы резко контрастируют с мертвенно‑бледной кожей, веснушки выделяются, словно изюм в овсянке. А глаза – огромные, дикие, с испуганным выражением типа «земля слетела со своей орбиты».

Немудрено, что Фин таращится на меня так, будто впервые видит. Она включила верхний свет и ошарашено оглядела беспорядок.

‑ Елки‑палки! Больше похоже на мою комнату. Что стряслось?

‑ Тут был призрак. Прямо здесь! – Я ткнула пальцем. Собаки спрыгнули с кровати и закружились по комнате, поскуливая от страха.

Фин обеспокоенно нахмурилась:

‑ Призрак? Дядя Берт, что ли?

‑ Нет, не дядя Берт. Его я не боюсь. – Отбросив покрывала, я подошла к месту, где соединились свет и холод. Но не слишком близко. – Оно было прямо здесь. В виде бело‑голубого столпа света с фигурой в центре.

Казалось, там должен остаться ожог, след или что‑нибудь вроде того, что отпечаталось у меня на сетчатке глаз. Стоило моргнуть, и я снова видела свечение. Я задрожала.

Фин попятилась за порог, словно боялась испортить место преступления.

‑ Призрак не мог сюда попасть.

‑ В курсе. – Я потерла гусиную кожу на руках. Майка на бретельках и шортики предназначались для сна под семидесятикилограммовыми собаками, а не для встреч с привидениями. – Однако ему удалось.

‑ Но он не мог, – гнула свое Фин.

‑ Знаю! – Ничего я не знала, но тут взглянула на нее: черты лица застыли и напряглись, кожа натянута в тревожной маске. Сестра была потрясена до глубины души и цеплялась за известные факты, ведь думать о другом – слишком страшно.

Я опустилась на старинный сундук у стены.

‑ О. – Я заставила себя говорить тоном, которого, думается, она от меня ожидала. – Чтобы войти сюда, нужно быть сильнее тетушки Гиацинты.

Фин кивнула, развеяв всякую надежду на ошибку:

‑ Тети Ги и всех тетушек, которые каждый год помогали ей обновлять заклинания.

Мне поплохело. Когда Гуднайты собираются вместе, их не счесть. На День благодарения ранчо просто разрывается. Горячая тошнота соперничала с ледяным ужасом, и я затряслась, крепко обхватив себя руками.

‑ Ты не видела мою кофту?

Фин, с ходу ухватившись за бессодержательный вопрос, осмотрела комнату и царивший здесь хаос – сверхъестественное торнадо раскидало мои пожитки.

‑ Все это призрак устроил?

‑ Нет. – Я помотала головой, пытаясь упорядочить мысли. – То есть... не он первый. Сначала была фигура, о которой я тебе говорила…

‑ Настоящее привидение? – уточнила сестра. – Не сфера какая‑нибудь или столп?

‑ Да. – Такое дознание больше походило на обычную непробиваемую Фин, и это немного успокоило мои расшатанные нервы, заставив думать, что скоро и я стану обычной непробиваемой Ами. – Скорее, светотень, но очертания определенно человеческие.

‑ Все тело или туловище?

‑ Все тело. По крайней мере, я так думаю. Он стоял за изножьем кровати, так что наверняка не скажу. – Я снова задрожала, заново переживая покалывание на коже и давление в груди. – Было очень холодно. Я не могла дышать.

Фин прошлась до краешка кровати и протянула руку, словно пробуя воздух на ощупь.

‑ Не очень‑то и холодно.

‑ Ветром сдуло. – Наблюдая за походкой сестры в стиле Шерлока Холмса, которая никак не сочеталась с пижамой, я, как ни странно, успокоилась и смогла сравнить два происшествия: духа и бурю. – Вот почему я думаю, что было два призрака. Второй – невидимый, только сила, что распахнула дверь и унесла жуткий холод.

А еще загавкала Лила, словно узнав что‑то. Или кого‑то.

‑ Может, это был дядя Берт, – добавила я. – Или все вместе: он и защитная магия. Не знаю.

Я заметила свою кофту, свисающую со светильника, и встала ее забрать – к счастью, колени не подгибались. Потом, не в силах больше смотреть на бардак, я потянулась к опрокинутому горшку, земля из которого рассыпалась по полу.

‑ Наверное, нужно позвонить тете Гиацинте…

‑ Не трогай его!

Нервы были до того натянуты, что я подскочила чуть ли не до потолка. Я отдернула руку и повернулась к Фин, но она уже рванула из комнаты. Собаки ринулись следом.

Мне тоже стоит бежать отсюда? Что‑то сейчас взорвется? Собаки выглядели спокойными. Это, кажется, хороший знак, но, снова оставшись одна, я почувствовала, как возвращается страх.

Проблема в том, что за все время знакомства с дядюшкой Бертом я только и видела, как он чуть смещает предметы, включает и выключает свет и качается в своем любимом кресле. Масштаб погрома в моей комнате заставил задуматься: если это был дядя, что же привело его в такое неистовство?

Я воспринимала странности Гуднайтов – травы, кристаллы, зелья, призраков, даже набор Фин «юный парахимик» – как само собой разумеющееся. Волшебные шампуни и дядюшка Берт, слоняющийся рядом с любимой женой, казались такими знакомыми и естественными... даже в моем понимании. А это холодное, пугающее существо я не знала и, когда оно потянулось ко мне, почувствовала нечто неестественное: ужас, сдавивший внутренности и лишивший меня воздуха и тепла. Оно внесло путаницу, исказило устройство обоих миров, обычного и паранормального.

О возвращении Фин возвестило шлепанье босых ног по сосновому полу. Она тяжело дышала, словно пробежалась до мастерской и обратно. Моя сестра не спортсменка. Единственное, что у нее работало со спринтерской скоростью – это мозг. Ну и рот иногда.

Фин ходила за одним из своих гаджетов – камерой с какой‑то сложной системой проводов и дополнительным объективом. Прежде чем я решила, что это – стимпанковская штуковина или аппарат на случай инопланетного вторжения, – сестра выключила свет и начала делать снимки.

Во всяком случае, так сие действо выглядело со стороны.

‑ Ты соорудила прибор ночного видения? – спросила я, только чтобы завязать разговор и не думать, как залитые лунным светом занавески напоминают о недавнем визите призрака.

‑ Нет. – Щелк. – Это корональный визуализатор ауры.

И снова этот «ты‑все‑равно‑не‑поймешь» тон. Раздражение прогнало затянувшийся холод тревоги.

‑ Я не идиотка, Фин. По крайней мере суть уловить способна.

В темноте раздался вздох сестры. Долгий.

‑ Я еще внизу рассказывала тебе принцип.

Неловкое молчание и… щелк.

‑ Ну что ж, – наконец сказала я, неохотно признавая, что не слушала, – теперь у меня веская причина обратить на твой рассказ внимание.

Щелчок и вздох.

‑ Он фотографирует ауру живых объектов, которые подверглись воздействию метафизической или экстрасенсорной энергии.

Фин выдала очень подробную лекцию, не переставая снимать, но до меня дошло основное: все, чего касался дух, светилось каким‑то невидимым ореолом, который проявится на фото с этого гаджета. Прикосновения человека тоже могут давать свечение, но сверхъестественные явления и всякая паранормальная активность покажут более яркую «корону» – так это назвала сестра.

Поскольку я не могла видеть, что она фотографировала, то многого и не ожидала, когда заглянула через ее плечо посмотреть на экран камеры. Однако снимки заставили меня резко втянуть воздух.

‑ О боже мой, Фин! Это так круто.

На темном фоне листья растений, опрокинутых ураганным призраком, светились по краям, словно резкий ореол размытого неона – голубые и розовые цвета смешивались в фиолетовый, прерываясь яркими шипами желтого.

Сестра пропустила комплимент мимо ушей, но ее голос потеплел от гордости:

‑ Было бы полезнее, работай прибор при свете дня. Я еще не поняла, почему получается только в темноте. Так как это не оптическая энергия, рассеянный свет влиять не должен.

Я изучала снимки, пока Финн пролистывала их на экране. Изображения поменяли форму и яркость, но остались в той же цветовой гамме. Одна наша кузина видела ауры вокруг людей, и эти ореолы походили на то, что она описывала.

‑ Два отдельных призрака будут отображаться по‑разному?

‑ О, хороший вопрос! Ты имеешь в виду призрака и невидимую силу, по твоим словам, его прогнавшую?

‑ Да. – По поводу нелестного для меня удивления сестры я решила не высказываться.

Фин задумалась.

‑ В моих опытах различные настроения отражались на спектре короны, так что разные духовные сущности, возможно, тоже будут отличаться по цвету. Призрак что‑нибудь двигал, до чего‑нибудь дотрагивался?

Я помотала головой:

‑ Нет. Он был очень… скован.

Даже наоборот, фигура вытягивала энергию. Одиннадцатилетняя Ами – та девчонка, что глупо бегала за привидениями у реки ночью – знала, что предположительно холодно становится потому, что призраку для проявления нужна энергия, а тепло ‑ один из ее видов, и…

Одиннадцатилетней Ами нужно заткнуться. Не позволю себя в это втянуть. Я приняла решение жить настолько свободно от призраков и магии, насколько возможно. Даже если «насколько возможно» иногда означает «вообще никак».

И тем не менее я заставила себя спросить, хоть и знала, что вопрос принесет неприятности:

‑ Думаешь, это был призрак Маккаллохов? Тот, о котором все болтают?

Фин поразмыслила, но такой вариант ее не убедил:

‑ Не знаю. Большинство призраков тесно связаны с местом, и они довольно серьезно относятся к территории.

Я знала, что сестра имеет в виду. Колючая проволока не кажется способной задержать нечто бестелесное, но заборы, которые лишь отмечают границы для человека, могут стать буквальным препятствием для духа. Что и должна была сделать охранная система тети Гиацинты.

Фин опередила меня с выводом:

‑ Если этот призрак соседский, то он не будет слоняться тут просто так.

Не без причины. Вот, к чему клонила сестра, но я сдаваться не собиралась. Не без борьбы.

‑ Может, призрак Маккаллохов всего лишь местная легенда, – предположила я. – Ты же говорила, что нет никаких очевидцев. Может, вся эта история с призраком – просто версия той, что уже ходит в семье Гуднайтов.

‑ Вопрос о территории все еще открыт. – Даже если до этого Фин и была испугана, то сейчас казалась спокойной и логичной. – А если и так, получается, что призрак проник через охрану вокруг дома тети Гиацинты.

‑ Вот именно! – Я думала, что хочу невозмутимую Фин назад, но ошиблась. Мне было нужно, чтобы кто‑то волновался так же, как я, чтобы сестра понимала, что прямо сейчас не нужна мне никакая логика. Мне нужно утешение. – Он проник в дом.

‑ Я понимаю, что это немного нервирует… – сказала Фин.

‑ Нервирует? – Я сердито обвела рукой побоище вокруг нас. – Посмотри на мою комнату, Фин! Нечто сверхъестественное произошло в моей спальне. Появление духа чуть не заморозило меня до смерти, призрачный ветер коснулся всего моего барахла.

Сестра подняла брови – знак неодобрения то ли моего тона, то ли приоритетов.

‑ Я не вижу, как спор о том, сколько он пересек заборов – один или два – поможет делу. Что‑то проникло на ферму Гуднайтов, минуя охрану, и единственный способ понять как – использовать логику и разум, а не отрицать очевидное.

‑ Фин, единственное, что пугает больше, чем способность чего‑то преодолеть барьеры тети Гиацинты – размышления, зачем ему это понадобилось.

‑ Почему вообще являются призраки? – спросила сестра. – Потому что им что‑то нужно.

Слова повисли в воздухе, как незаконченный музыкальный аккорд. Я боялась задать главный вопрос: чего оно хочет?

Раздавшийся внизу стук прервал момент. Кто‑то был у передней двери.

Собаки разразились лаем и сорвались с места, грохоча лапами и царапая пол когтями так, что казалось, будто по лестнице мчится стая адских гончих.

‑ О мой бог, – выпалила я, вцепившись в Фин, когда мы повернулись к открытой двери в спальню. – Это маньяк с топором.

‑ Сомневаюсь, что он стал бы стучать, – возразила сестра, но уже шепотом и не отходя от меня ни на шаг.

Еще один резкий стук, настойчивый и достаточно официальный, что даже собаки поняли. Не похоже на дурные намерения.

‑ Может, выглянем в окно? – предложила Фин.

Чувствуя себя глупо, оттого что она додумалась до этого первой, я поспешила через коридор в комнату тети Гиацинты. Даже через занавески я могла увидеть, что фасад дома и двор освещены, как парковка торгового центра в канун Рождества. Нормальный человек предположил бы, что прожекторы активированы движением, но тетя Ги не волновалась о датчиках – ведь у нее был дядя Берт, чтобы включать свет.

В общем, полицейская машина, припаркованная возле Стеллы и тетушкиного «Трупера», просматривалась отлично. Значок на двери гласил «шериф», и все инстинкты во мне завопили о неприятностях.