ФАКТЫ СОЗНАНИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ПРАКТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ

 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

В первой части мы рассматривали непосредствен­ное внешнее восприятие как причинность предполо­женной нами абсолютной жизни знания, вытекающую из его непосредственного бытия. Останемся ли мы и во второй части при этом взгляде, который был необхо­дим для начала, выяснится ниже. Во всяком случае, мы должны начать наше исследование с этой причиннос­ти и рассмотреть ее снова, но только несколько иным образом.

Прежде всего напомним, что слово «бытие» должно быть строго понимаемо как безусловно в себе самом покоящееся бытие.

1) Теперь предположим, что эта причинность жиз­ни задержана и эта задержка останавливает ее поток. Что тогда возникнет в задержанной жизни? Сама при­чинность, поскольку она заключена в жизни, не мо­жет быть уничтожена, уничтожено только ее дальней­шее течение; определенная деятельность и свобода остаются в жизни как такая причинность, которая как бы не имеет причинности. Как мы это называем на нашем языке? Я полагаю, что всякий назовет это вле­чением. Следовательно, при этом в жизни возникает влечение.

Таким образом, мы только здесь последовательно вывели возможность самостоятельного бытия простой и обособленной свободы, которую раньше мы просто­напросто предположили. Если же мы сохраним за жиз­нью действительную причинность, то свобода будет непрестанно и непосредственно расплываться в выз­ванном ей бытии, неразрывно соединяться с ним и не будет иметь отдельного бытия.

2) Самостоятельное бытие свободы есть, как было
указано выше, сознание. Следовательно, при этом ус-
ловии необходимо должно возникнуть сознание вле-
чения как следствие ограничения. Непосредственное
сознание действительного ограничения, непосред-
ственно само себя производящее, называется внутрен-
ним чувством (Gefuhl), а возможность такого'сознания
вообще — чувствованием (Sinn). Особенно здесь со-
знание непосредственно касается действительного со-
стояния самой жизни, поэтому внутреннее чувство ста-
новится самочувствием, а чувствование можно назвать
внутренним чувствованием.

Примечание. То, что ограничивает жизнь, могло бы быть силой, и, конечно, более могущественной, чем эта жизнь. Так как эта сила противопоставляется жизни, то ее можно бы предположить вне ее, а так как она про­тивопоставляется жизни как таковой и ее причин­ности в сфере этого самобытия, то она должна быть бытием, покоящимся в себе самом. Это предположе­ние трансцендентного начала, обусловливающего свободную жизнь, могло бы лечь в основу объектив­ного догматизма. Но возможно и то, что это ограниче­ние заключается также в Единой духовной жизни, толь­ко в ней не поскольку она свободна, а в самом ее бытии, но только в ее высшем бытии, по отношению к кото­рому то бытие, о котором мы говорили, является низ­шим и подчиненным. Это предположение упраздняет вышеупомянутый догматизм и обосновывает имма­нентный идеализм.

3) Теперь жизнь освободилась от всякой непосред-
ственной причинности и поднялась в царство созна-
ния. Если в ней действительно есть влечение, то его
непосредственная причинность будет находиться в

царстве сознания, где она только и может находиться. Каким же образом и какого рода сознание будет связа­но с этим внутренним чувством влечения?

а) Первоначально жизнь заключает в себе опреде-
ленную способность только благодаря своему бытию
как свобода; только теперь, вследствие задержки непос-
редственной причинности эта способность получает
самостоятельное существование, так как в причиннос-
ти она непрестанно сливалась с бытием и текла вместе
с ним. Так как всякое самостоятельное бытие свободы
порождает сознание, то при задержке образуется вмес-
те с сознанием влечения также сознание способности,
связанное непосредственно с первым. Так как второе
сознание не выражает действительного состояния, а
только возможную деятельность жизни, то мы не назы-
ваем его внутренним чувством, как первое, а скорее со-
зерцанием.

б) Остановимся на этом созерцании реальной спо-
собности, способности к причинности в сфере бытия,
о которой мы здесь и говорим. Это, как было выяснено,
есть способность подвигаться во времени через ряд
обусловленностей к намеченной цели. Эта способ-
ность входит в созерцание, побуждаемая влечением к
реальной причинности, одновременно с ним.

Дело обстоит так непосредственно, при данном по­ложении вещей, свободная жизнь ограничена и не мо­жет сделать в сфере бытия ни одного шага вперед. На­зовем ее границу, которая в то же время выражает причинность, к которой жизнь стремится, буквой d. Но, может быть, существует некоторый пункта, кото­рый жизнь может породить непосредственной при­чинностью, после него она может породить Ь, так как а есть условие его реализации; после b на том же ос­новании она может породить с, которое может слу­жить переходом к намеченному раньше d. Если жизнь придет к созерцанию этого ряда, то этим самым она будет созерцать присущую ей возможность причин­ности d.

Конечно, эта способность заключалась первоначаль­но в скрытом состоянии в жизни и в абсолютном бы­тии ее и была вызвана из него к созерцанию. Но то, что она теперь стала действительной способностью жиз­ни, находится в ее свободной власти и может быть непо­средственно использована, достигнуто исключительно благодаря понятию. Только понятие дало жизни эту спо­собность, до него она ее не имела. Здесь мы достигли понимания весьма важного положения: понятие осво­бождает и может стать основанием действительной способности. В этом одном заключается преимущество сознания над бессознательной природой, которая дей­ствует всегда слепо; сознание же может умерять свое действие благодаря понятию и направлять его, руковод­ствуясь правилом.

4) Так как несомненно существует и продолжается влечение к причинности, то для сознания возникает задача образовать из созерцания способности только что описанное понятие возможной причинности того, к чему существует влечение. Это дело спокойного рас­суждения и размышления, и об этом пока мы еще не будем говорить. Здесь мы только ответим на вопрос, чем обусловлено образование этого понятия? Я утверждаю, что оно обусловлено, кроме уже указанного созерца­ния способности вообще, еще и образом сопротивле­ния, ибо в предстоящем размышлении как способность, так и сопротивление должны быть сопоставлены и вза­имно оценены, для того чтобы можно было определить, какое направление данной способности может преодо­леть сопротивление.

Как возникает этот образ сопротивления?

Он, очевидно, не заключается во внутреннем чув­стве, ибо в этом последнем дано только влечение, из которого можно, пожалуй, заключать о некотором ог­раничении; не заключается он и в созерцании, ибо оно касается только способности. Мы знаем его какусловие понятия искомой причинности, но это понятие — про­изведение свободного воображения, которое, если пред­

положить, что способность и сопротивление известны, вполне продуктивно, и именно продуктивно обдуманно и сознательно, так как оно действует по правилу, преподанному ему обеими посылками. Следовательно, образ сопротивления тоже создан продуктивным вооб­ражением, но только не сознательно, а слепо, исклю­чительно только влечением, стремящимся к удовлет­ворению, ибо его не искали, а он только обусловливает искомое. Создавая этот образ, продуктивное воображе­ние имеет причинность только через свое бытие, имен­но, как продуктивное.

5. Каков будет этот образ? Я утверждаю:

a) Первоначально, именно образом абсолютного сопротивления, посему положенным внея и положен­ным в сферу бытия самого по себе, так как он противо­положен жизни как таковой. Короче говоря, это поло­жительное полагание есть то, что мы в предшествовав­шей части описали как объективное мышление.

b) Это полагание есть образ сопротивления, и толь­ко в образе оно есть сопротивление (ибо остальные условия, о которых говорится ниже, находятся во внут­реннем чувстве и не могут из него входить в образ); следовательно, он сопротивляется самому построе­нию, отменяет свободу этого построения, и в тот же момент он строится.

а) В этот момент, когда построение только еще на­чинается, имеется еще вся бесконечная свобода пост­роения или полагания. Бесконечность этой свободы встречает ограничение и строится образ этого ограни­чения. Следовательно, в этом образе заключается двоя­кое, находящееся между собой во взаимодействии и противоположности: во-первых, сама бесконечная спо­собность полагать, заключенная в единство образа, что мы выше описали как протяженность. Эта пустая про­тяженность, как образ самой способности, всюду про­зрачна и проницаема для я. Затем противоположное: такое же бесконечное полагание со стороны сопротив­ления, уничтожающее прозрачность и проницаемость.

Возникающее из этих двух составных частей целое есть образ материи.

Р) Итак, предположим, что а действительно и на са­мом деле формально положено. И для этого полагания должна быть образована противоположность, иначе оно не было бы образом сопротивления. Оно вообще положено как существующее благодаря полаганиюя; сопротивление должно еще положить себя как свое соб­ственное бытие, которое дает в соединении с первым более определенное бытие или качество.

Выясним последнее с помощью более глубокого ис­следования внешнего чувства. Внешнее чувство, как мы только что объяснили, есть ограничение продук­тивной силы воображения самополаганием сопротив­ления вообще. Так, общее чувство (осязание) есть ог­раниченное воображение протяженности. Этим чувством мы воспринимаем непроницаемость мате­рии. Мы не касаемся способности этого чувства достав­лять кроме восприятия общей непроницаемости еще и восприятие других качеств материи (холодное, теп­лое, шершавое, гладкое и т. д.). Самое понятное внеш­нее чувство для восприятия качества есть зрение, ко­торое отличается от внутреннего чувства как общего чувства тем, что последнее выражает только сам акт полагания, зрение же дает образ положенности, про­зрачной для самой себя как таковой. Я вижу предмет, значит, полагание этого последнего закончено, и я ограничиваюсь положенным. Но я не вижу его на­сквозь, значит, его внутреннее содержание мной не положено, поэтому оно мне неизвестно, но оно поло­жено самим предметом. Граница моего полагания и самополагания предмета указывается дальнейшим определением самого моего зрения, которое я припи­сываю предмету: мое зрение не остается чистым зре­нием, но оно становится зрением цвета как дальней­шим определением чистого зрения.

с) Эти три составные части образуют прежде всего органическое целое, как это было доказано в предыду­

щем отделе. Поэтому невозможно построить внешнее объективное бытие, которое не было бы материально и не имело бы чувственных качеств. Также невозмож­но, чтобы существовала материя без качеств и качества без материи.

6) Это исследование изменило и расширило все наше рассуждение. Мы считали то, что сначала назва­ли внешним восприятием, чем-то постоянным и обо­собленным в присущем ему триединстве. Здесь мы его находим простым членом более обширного органи­ческого целого сознания. Описанный нами синтети­ческий период состоит из следующих трех главных ча­стей: 1) из внутреннего чувства, именно чувства влечения; 2) из созерцания, именно созерцания реаль­ной способности, способности к причинности в сфе­ре бытия: 3) из образа сопротивления. Так как этот об­раз строит свободная и абсолютно продуктивная сила воображения, правда, не сознавая этой свободы, то весь механизм этого построения мы можем назвать мыш­лением, причем при этом новом понимании даже то, что мы прежде считали возбуждением через внешнее чувство и созерцанием, войдет в ту же сферу.

7) Где же теперь находится действительный фокус внешнего восприятия, если рассматривать его отдель­но; иными словами, на что в состоянии внешнего вос­приятия тратится жизнь? Очевидно, на создание обра­за. Входящее в восприятие созерцание протяженности не есть фокус, центр: хотя, конечно, протяжение стро­ится и объективируется благодаря непосредственно­му созерцанию, с ним связанному, а когда оно таким образом положено, ему противоставляется некоторая противоположность. Внешнее чувство есть настоящая точка столкновения противоположностей, поэтому оно не непосредственно, а полагается объективно. Третья составная часть, полагание, правда, сначала непосредственна, ибо это — акт построения, создания образа, но в тот же нераздельный момент образ пола­гается объективно, и он становится особым внешним чувством качества, как это было выяснено на примере зрения. Следовательно, все внешнее восприятие вооб­ще не есть сознание, но оно есть сознаваемый объект, созданный для сознания абсолютной продуктивнос­тью воображения. Поэтому в нем мышление особенно является двояким: частью действительным мышлени­ем, созданием образа, частью мыслимым мышлени­ем — объективным внешним чувством качества; и со­зерцание в нем тоже двоякое: частью действительное созерцание при создании протяженности, частью созерцание созерцания, когда свобода его встречает сопротивление в материи.

И, следовательно, внешнее чувство не есть действи­тельное чувствование, а только образ единственного остающегося нам истинного чувствования — внутрен­него чувства. Это все можно было вывести уже из того простого наблюдения, что и пространство, и внешнее чувство вытекают из внутренней сущности я, а после­днее даже воплощается в орган чувства.

8) Вот, значит, что мы выяснили. Однако этот акт продуктивного воображения не может дойти до созна­ния, а непосредственно сливается со своим продуктом. Поэтому внешнее восприятие является неосознанным, как это должно было бы быть на основании приведен­ного доказательства, а сознанием, и даже непосред­ственным и безусловным сознанием, а внешний мир обманно представляется обыкновенному сознанию как непосредственный предмет сознания. Каким образом мы доказали обратное? Посредством мышления мы сде­лали внешнее восприятие членом ряда высшего поряд­ка, скрытого от обыкновенного сознания, и, таким об­разом, поставили его перед нашим искусственно вызванным сознанием. Только этим способом можно его понять. Поэтому кто не проделал с нами этого раз­мышления или проделал его неправильно и потому не был им убежден, тот не согласится с нами. Ему не помо­гут ни его гнев, ни его убеждения, ни его уверения, что иначе он не мог поступить. Мы сами это хорошо знаем

и даже можем ему доказать — чего он не может сде­лать — что он и не может понимать иначе, чем он по­нимает, ибо он не выполнил условий, требуемых дру­гой точкой зрения.

Но если кто-либо поймет наше утверждение так мы просто представляем вещи — как оно действительно и было понято людьми, считающими себя философами — тот только выкажет свое бесконечное непонимание, свою полную неспособность учиться и присоединять­ся к чужому мнению и схватывать сразу две мысли так, чтобы еще помнить первую, когда переходишь ко вто­рой. Мы строим себя в высших областях свободы, где мы можем и бросить воображение 1. Но это построение образов, о которых идет речь, не может быть прервано, если предположить существование влечения, которое необходимо приписать жизни сознания; оно безуслов­но необходимо, поэтому и результат его нам навязыва­ется. Таким образом, как мне кажется, мы вывели внеш­нее восприятие.

9) Из этого ясно вытекает следующее: то, на что мы здесь указали как на основное условие жизни и что ос­тается единственно истинным — ограничение жизни, совершенно не затрагивается в объекте внешнего вос­приятия; этот объект есть только противопоставление сил воображения, сам по себе ничто — он и не выдает себя не совсем поверхностному уму за что-либо, он есть только продукт отношения к другому, к вообра­жению. То, что вещь, собственно, должна содержать, для того чтобы войти с нами в соприкосновение, и в чем должна заключаться ее действительная сущность, есть, конечно, ее сила, но эта последняя не материаль­на, и она не открывается какому-либо внешнему чув­ству, она только мыслится. Следовательно, настоящей вещью следует считать силу, которая есть нечто впол­не нечувственное и сверхчувственное. Что же, в таком случае, эта наполняющая пространство материя с ее качествами, и как она могла быть принята за действи­тельную вещь?

10) Здесь возникает предварительный вопрос, на который мы и можем ответить только предваритель­но: как связан вообще этот образ сопротивления в сво­ей общей форме с понятием влечения к деятельнос­ти? Очевидно, так: все сопротивление, к которому относится и влечение во всей своей полноте, и к кото­рому мы стараемся подойти постепенно, проходя че­рез ряд условий, должно быть объединено, и в этой своей объединенное™ оно полагается в пространстве В нем одновременно и едино то, что потом во време­ни становится упорядоченным разнообразием. Следо­вательно, в пространстве должна быть найдена точка (соответственно описанной в пункте 3, Ь, точка а), с которой начинается деятельность. Например, в мате­рии как таковой сопротивляющаяся сила, которая дол­жна быть уничтожена, есть связь частей. Она должна быть разрушена сначала в одной точке, затем в погра­ничных с ней.

11) Образ непосредственного действиям есть пря­мая линия, поэтому все такого рода непосредственные действия кажутся совершающимися по линии (удар, нажатие, сдвиг). Если при этом мы встречаем непрео­долимое сопротивление, то действие отклоняется по другой прямой линии и образуется угол. Действие по кривым линиям совершается только посредственно, по какому-нибудь правилу, например, вокруг данного центра; напротив, прямая линия вырывается непосред­ственно, необдуманно и есть выражение самого сво­бодного построения. Кривая линия есть полная про­тивоположность свобод, есть ее ограничение, поэтому и общему пространству мы обязательно придаем фор­му шара.

Спрашивается, почему пространство имеет три из­мерения. Прежде всего, надо дать правильное понятие измерения, которое само собой найдется, если мы ука­жем основание. Поэтому надо только знать, где следует искать это основание: именно никак не в области по­нятий, а только в области созерцания, ибо здесь имеет­

ся только созерцание, и данное есть ограничение со­зерцания. Укажи мне причину трех измерений, значит перенеси меня в такой исходный пункт, из которого для меня необходимо следует это созерцание. Это не есть, например, точка, ибо от меня, как центра, может быть проведено бесчисленно много линий, и если бы их счи­тать измерениями, то пространство имело бы беско­нечно много измерений. Исходный пункт этого созер­цания есть линия, как образ свободы, а поэтому и времени. Эта линия, имеющая одно измерение, долж­на быть всеми возможными способами ограничена со­противлением. Но таких способов три: она ограниче­на по длине с двух концов, также с двух концов по ширине, поэтому пространство от линии переходит к поверхности, затем ограничена сверху и снизу, отче­го поверхность становится геометрическим телом. Это представляет собой три возможных направления для построения первоначального пространства, если исхо­дить из линии и предполагать ее. Следовательно, в пол­ную противоположность к картине деятельности^ про­странство имеет измерения, и именно три.

12) Мы назвали внешнее восприятие вообщелшш- лением; выше мы говорили, что оно есть творение по­средством абсолютной созидающей силы. Так как оба утверждения для нас одинаково основательны, то мы считаем, что всякое мышление продуцирует путем аб­солютной созидающей силы и обратно. Следователь­но, мышление не есть нечто страдательное, восприим­чивое и тому подобное. (Если бы понятие мышления было выяснено раньше, то философия тогда бы уже встала на истинный путь). Выше мы описали мышле­ние как выступление из внутреннего и непосредствен­ного сознания. Но внутреннее сознание есть внутрен­нее чувство и созерцание, оба как непосредственное бытие свободы и, следовательно, непосредственное сознание. Из него-то мы и выступаем при посредстве мышления. Каким способом? Конечно, не по способу бытия, которое тут вообще не имеет места, но по спосо­бу сознания, которое тут присутствует. А так как это есть выступление из непосредственного сознания, то оно должно быть построением, и именно абсолютным по­строением, чистым творением нового сознания. Конеч­но, творением по известному закону, не слепым и без­законным как понимают его те, кто утверждает, что мы говорим: вещи просто воображаются. Данное здесь по­нятие мышления будет подтверждено в дальнейшем. Здесь же мы имеем в виду преимущественно сопро­тивление продуктивному воображению или мышле­ние в его самой общей форме. Следовательно, здесь идет речь об абсолютно первом мышлении. Продуктив­ное воображение производит само себя, само собой ра­зумеется, в образе, и тем самым строит сопротивление продуцированному таким образом воображению. Вот краткое описание проявляющейся здесь функции мыш­ления или функции абсолютной созидающей силы. Эта созидающая сила имманентно трансцендентна, поко­ится в себе самой, из себя вытекает.

Иначе дело обстоит с другим мышлением, о кото­ром речь будет впереди. Там созидающая сила строит не себя саму, но другую, данную ей в созерцании, спо­собность и ее противоположность; только эта после­дняя функция — построение противоположности — и делает ее чистым мышлением.

1 3) Так и мы, философствующие люди, должны как таковые мыслить, т. е. абсолютно производить при по­средстве созидающей силы. Наше изложение состояло из двух главных частей. Bb-первых, было выяснено: если мы предположим то-то и то-то, (влечение и т. д.), то дол­жен возникнуть образ сопротивления. Это «должен» значит, что к одному мышлению — мышлению о пред­положенном — непосредственно присоединяется дру­гое мышление как нераздельное с ним; следовательно, этим «должен» утверждается, что вследствие непо­средственной причинности самого мышления, само­развивающегося мышления, из него образуется второе мышление без всякого участия свободы; и если наше

утверждение правильно, то в каждом слушателе, пра­вильно обдумавшем первый член, должен без всякого с его стороны участия возникнуть второй член, и желае­мая очевидность должна непосредственно открыться ему. Но совсем иначе обстоит дело со второй частью изложенного и с вопросом: каков будет этот образ со­противления?

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

Мы видели, как я, сведенное к простому влечению, освободившееся от непосредственной причинности, заключенной в его бытии, созерцает во времени через ряд условий свою способность идти к цели, оценивает эту способность соответственно сопротивлению, на­чертанному в образе, и таким способом составляет план своей деятельности. Очевидно, чтоя не может фикси­ровать многообразие условий и времени в каком-либо ином понятии единства, кроме самого себя, что, следо­вательно, в этой связи оно необходимо мыслит самого себя, и именно как реальный принцип (а не только как принцип воспроизведения посредством воображения, как в предыдущем разделе) и, безусловно, априорный, которому не предшествует никакая реальная причин­ность, ибо весь синтетический период только и начи­нается с полного уничтожения таковой.

Это сопротивляющееся есть материя, которуюя хо­чет разделить, сдвинуть с места, привести в движение. Но материя может быть сдвинута только посредством другой материи. Следовательно, я как сила, действую­щая в материальном мире, должно само быть матери­ей, т. е. непосредственно данным, определенным, огра­ниченным пространством телом. В этом теле понятие должно быть в состоянии непосредственно становить­ся причиной движения материи, чтобы целесообразно двигать неподвижную материю вне нас посредством целесообразно начертанной соответственно понятию материи. Такую подвижность материи посредством про­стого понятия правильно назвать организацией, по­средством которой тело становится орудием воздей­ствия на остальной телесный мир. Следовательно, я в образе своего воздействия на материю превращается в организованное тело.

Чувствование, и именно вышеописанное внешнее чувство, должно всегда сопровождать совершенную в материальном мире посредством этой организации деятельность, для того чтобы можно было измерить, наскольку предположенный план действительно вы­полнен и что еще осталось сделать. Поэтому чувство­вание должно быть тесно связано с органом, составлять с ним единое и должно тем же способом быть изобра­женным материально как в органе; отсюда получается материальное» в пространстве с внешним чувством и органом.

Таким, утверждаю я, должно являтьсяя безусловно а priori. О том, что мы действуем, мы не узнаем; об этом мы не имеем восприятия как о состоянии, которое су­ществует без всякого вмешательства с нашей стороны. Деятельность предполагает свободное, совершенно са­мостоятельно намеченное понятие. Это понятие и воз­можное соответственное ему действие внутренне созерцаются (так именно это мы выше описали и объяс­нили), как простая способность даже раньше действи­тельного приведения в исполнение намеченной при­чинности, и уже в этом выполненном и полном прообразе такой деятельностия всегда является мате­риальным органом.

Итак, что, собственно, и каким способом делает я материальным телом? Очевидно, абсолютно продук­тивная созидающая сила, совершенно так же, как в тех же условиях и по тому же закону она строит и образ сопротивления. Следовало построить понятие предпо­лагаемой деятельности, определенный прообраз этой деятельности. Для этого необходим образ сопротивле­

ния, чтобы соответственно ему вычислить способность; и обратно, необходим образ способности, чтобы по нему вычислить сопротивление. Сопротивление же полагается в материи и для того, чтобы было возмож­но вычисление, сила должна быть приведена к той же материальной среде. Отсюда само собой следует: по­добно тому, как образ сопротивления, внешнее воспри­ятие было сознаваемым, а не сознанием, так и образя, как материального тела, не есть сознание, а сознавае­мое, или в еще более резкой форме: материальность есть абсолютная априорная форма самосознания в его действии на первоначальное сопротивление; форма самосозерцания Я посредством внешнего чувства, по­добно тому, как время есть форма самосозерцания я посредством внутреннего чувства. Воздействие я на первоначальное сопротивление может быть частью только представлено — в этой области мы до сих пор и оставались — частью оно может быть приведено в исполнение, и в этом действительном исполнении со­зерцаемо, но в обоих случаях форма — в первом случае построения образа, во втором созерцания — составля­ет материальностья.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

Предположим, чтоя совершенно закончило состав­ление этого понятия деятельности, к которой оно стре­мится, и все построения, которыми это понятое обус­ловлено. Существует ли тогда действительная причин­ность или еще нет? Она никоим образом не существует и не дана самым совершенным понятием, но она те­перь только стала вполне возможной. Я, которое до это­го было связано и лишено всякой способности к при­чинности, теперь освободилось только благодаря по­нятию и может начать с заключенного в понятии начального пункта намеченную причинность, как толь­ко оно ее начинает, оно больше не нуждается для этой причинности ни в чем другом, кроме самого себя.

Что же должно совершиться, чтобы от этой совер­шенной возможности перейти к действительности, что, собственно, является переходной точкой от возможно­сти к действительности, необходимым complimentum possibilitatis? Этот вопрос очень важен, отчасти потому, что он до сих пор не был основательно исследован философами, отчасти вследствие важного значения его для всей нашей системы.

Без сомнения, этот переходя к действительной при­чинности есть изменение его настоящего состояния. Выясним вполне это состояние, чтобы увидеть, в чем оно могло бы измениться. Теперь его причинность за­ключается только в понятии, и она вполне определена и завершена; но это ее бытие существует только в мыш­лении и отпадает, как только прекращается мышление, ибо при этом отпадает сама мысль. Ее бытие постоянно поддерживается непрерывной свободой мышления, и прекращается, как только оно перестает его поддержи­вать. Может быть, именно это отношение и должно быть, изменено, т. е. бытие деятельности должно стать неза­висимым от мышления; тогда можно будет признать ее действительной. Как может произойти это измене­ние? Выясним все это следующим образом. Существу­ет двоякое отношение к непосредственному сознанию. Где только имеет место непосредственное сознание, не исключая внутреннего чувства и созерцания, там следует предположить как высшее, как summum modificabile абсолютно свободную и неопределенную способность созидания. Эта последняя, для того чтобы стать определенным сознанием, должна быть ограни­чена. Но она может быть ограничена двояким спосо­бом: 1) непосредственной деятельностью самогоя, ко­торая представляется деятельностью по отношению к некоторому продукту (образу). В этом случае summun modificabile направлено непосредственно на деятель­ность и видит продукт только благодаря деятельности;

поэтому, когда прекращается эта определенная деятель­ность, тогда и продукт ее выпадает из сознания, и его бытие в сознании прекращается. Это относится ко все­му только мыслимому, а, следовательно, и к описанно­му образу возможной деятельности. 2) Suramum modificabile ограничено непосредственно и безуслов­но, а не свободной деятельностью, обусловливающей эту ограниченность, или чем-либо подобным. Таково вышеописанное ограничение абсолютно продуктивно­го воображения. Так как это ограничение вполне безус­ловно, то и бытие, которое мы сознаем в этом состоя­нии, мы тоже представляем себе как безусловное, которое никак не может быть уничтожено удалением свободы, которой оно не обусловлено.

Итак, л должно действительно привести в исполне­ние понятие своей деятельности, значит, оно должно из области понятий, т. е. области бытия, уничтожающе­гося простым удалением свободы, перейти в область непосредственно ограниченного воображения, в кото­рой все принимает вид прочного, в себе самом покоя­щегося, пребывающего бытия.

ЛТкак субстанция уже перенесено в эту область бла­годаря своему материальному телу. Следовательно, оно должно сделать себя на самом деле действующим мате­риальным телом, чтобы вступить в форму действитель­ности. Так как в этой области все закреплено, то и при­веденные к этой форме продукты его свободы тоже становятся закрепленными.

Следовательно, переход я от простого мышления возможной причинности к действительному ее осу­ществлению состоит в том, что оно, во всей полноте своей личности, освобождается от свободы простого понятия и погружается в свое первоначальное прин­ципиальное бытие в области абсолютно ограничен­ного воображения. Этот переход, однако, совершается вполне свободно.

(Поэтому-то мы мысленно можем взять обратно всякое решение; но то, что сделано — сделано, и мы не можем уже его мыслить как не сделанное, так как оно бесповоротно связывает наше собственное созерца­ние бытия. Мы можем его взять обратно только посред­ством нового действительного акта, которым мы раз­рушаем продукт первого акта и ставим на его место новый).

Примечание. 1) Переход я от простого понятия к действительной причинности можно представить как связывание свободы, бывшей раньше (в свободном по­нятии) развязанной. Но если принять в соображение, что понятие есть пустой образ, деятельность же — ис­тинно реальное, то этот переход можно рассматривать как освобождение от пустоты и приобретение высшей свободы, как мы это представили выше. Во всяком слу­чае, на основании выведенных выше основных поло­жений, при этом должно возникнуть непосредственное сознание этого перехода, которое явится сознанием са­моопределения, так как оно есть полный переходя из одной формы его силы в противоположную форму при посредстве собственной высшей силыя, находящейся в середине между этими двумя формами.

2) Мы выше говорили, что то, что попадает в область абсолютно ограниченного воображения, получает бе­зусловное и пребывающее бытие. Это есть форма бы­тия я как материального тела, и потому это его бытие вполне пребывающее. Мыслящим, например,^ являет­ся только, когда действительно думает, но оно может и совсем не думать. Свое же телесное бытие оно всегда сохраняет, даже когда оно находится в глубоком сне или в обмороке. Так точно и его произведения в материаль­ном мире сохраняют свое бытие до тех пор, пока суще­ствует материя, которая в этом акте была изменена, и могут на сотни лет пережить своего творца.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

То, что я через свою причинность произвожу дей­ствительно, т. е. в области себя саму связывающей сози­дающей силы, должно связывать мое собственное внеш­нее созерцание, и никакое прекращение мышления не может уничтожить его бытие. Сверх того, оно должно связывать также и созерцания других подобных мне мыслящих существ, совершенно так же, как телесное существование вообще связывает их.

Я это утверждаю, и пока указываю на это только как на факт сознания. В этом утверждении заключается следующее: 1) существуют подобные мне существа кро­ме меня; 2) они вынуждены: во-первых, признавать за подобное себе существо меня самого благодаря моему телесному существованию; 3) во-вторых, они принуж­дены воспринимать продукты моей деятельности в ма­териальном мире. Предположив первое, я уже твердо уверен в двух следующих положениях. Все это я здесь просто устанавливаю как факт сознания, без всякого выведения, или — что и составляет в этих лекциях вы­ведение — без указания высшей связи, ибо мы еще не нашли высшего члена, с которым мы могли бы связать этот факт сознания, но еще найдем его при восхожде­нии от этого пункта. Пока нам следует рассмотреть, что заключается в этом факте, т. е. мы постараемся свя­зать его с тем, что уже известно, и понять его из того, что известно. -

Во-первых, как прихожу я вообще к этому предполо­жению? Как возникает во мне образ и идея существ, мне подобных? Это не только удивительно, это противоре­чит всем сделанным нами предположениям. До сих пор мы представляли жизнь свободы и сознания как еди­ную, выводили из этого единства, и объясняли, и дока­зывали, предполагая это единство. Здесь же эта единая жизнь очевидно распадается на множество жизней, ко­торые по существу должны быть похожи друг на друга.

Следовательно, если наше предположение подтвердит­ся, то единая жизнь окажется повторяющейся во мно­жестве форм и полагаемой много раз. Как происходит это повторение? Мы еще не спрашиваем пока, на каком основании оно совершается, ибо на этот вопрос воз­можно будет ответить только в другом месте, мы толь­ко спрашиваем: каким способом осуществляется пола-гание других существ вне нас?

а. Сначала еще раз ответим как можно яснее на воп­рос, на который мы неоднократно уже отвечали: как де­лаю я самого себя реальным принципом? Как созидаю­щий принцип я уже существую и созерцаю себя как таковой благодаря непосредственному внутреннему со­зерцанию свободы. Но кроме этого внутреннего созер­цания существует еще иная форма непосредственного сознания, а именно непосредственно сама себя огра­ничивающая продуктивная созидательная сила; я испы­тываю отношение этой второй формы к созерцаемому вышеописанным способомя и нахожу, что этоя также непосредственно ограничивает продуктивность вооб-ражения,-1) как материальное тело, 2) своими произве­дениями как материального тела в материальном мире.

Вполне ли я теперь объективировал я, извлек ли я его посредством мышления из непосредственного внут­реннего созерцания и перенес ли в область внешнего восприятия? И да, и нет. Телесное выражение я и его деятельность в материальном мире объективированы, но самоопределение его к этой деятельности, поня­тие и план, по которому она напр