II. Мышление

Оно ясно проявляется в следующем: в мышлении сознание говорит «я есть», независимо даже от этого моего нахождения, отныне и во веки. Я, правда, созер­

цаю себя, но я существую не через это созерцание и не перестану существовать; я имею самостоятельное, в себе самом покоящееся существование. В упомянутом созерцании принципа заключалось выступление из границ всякого возможного созерцания, причиной ко­торого мог быть принцип, сущность же мышления заключается в выступлении из самого созерцания, ут­верждающего принцип. При внешнем восприятии со­знание не говорит, как оно могло бы сказать, опираясь только на созерцание: я созерцаю так-то и так-то, но оно говорит: то и то (ничто) есть; так и тут, оно не гово­рит: я созерцаю принцип, — а принцип есть.

И здесь, как и во внешнем восприятии, эти две или, пожалуй, три главные части сплачиваются в одно орга­ническое единство или неразрывность. Поэтому и пер­вая из названных частей принимает участие в деятель­ности мышления; в завершенном и действительном сознании не находится простое знание о знании, а не­зависимое бытие такого знания; следовательно, знаю­щее, независимый носитель знания во всем знании, по крайней мере, внешних объектов. Понятно, что одно и то же знающее находится во всем знании, первопричи­на которого оно и есть благодаря свободе. Так как прин­цип и знающее получают бытие через одно и то же еди­ное мышление, то ясно, что они имеют одинаковое бытие и сами составляют единое, и, таким образом, идея я завершена.

Каково же только что описанное нами мышление? Мышление о внешнем объекте было вполне безуслов­ное, такое, которое появляется, как только появляется сознание. Описываемое здесь мышление обусловлено свободной рефлексией; следовательно, второе и, веро­ятно, второе в ряду.

Кроме того, относительно первого мышления мы особенно указали, что о нем нельзя сказать: я мыслю это мышление и при его посредстве мыслю объект, но скорее следовало сказать: само общее и самостоятель­ное мышление мыслит объект. Не иначе обстоит дело и здесь. В этом втором мышлении мыслителя, которое тем самым впервые получает бытие.# не может мыс­лить раньше своего бытия и творить своего творца. Следовательно, я такое же произведение всеобщего мышления, как и внешний объект, и оно так же дается в этом мышлении, как и внешний объект. Поэтому, строго говоря, я не могу сказаткя свободно представ­ляю объект, ибо все, что я свободно прибавляю к мое­му представлению, необъективно; но я могу только сказать: я свободен обратить мое внимание на объект или же отвлечься от него. (Это чрезвычайно важно. Я утверждаю — и в правильности моего утверждения вы можете убедиться с помощью собственного наблюде­ния и созерцания — чтоя, тоя, которое мы все знаем, которое подразумевает обыкновенный язык, не пользу­ясь наукоучением, не создает ни внешнего объекта, ни себя самого, но тот и другой полагаются всеобщим и абсолютным мышлением, благодаря которомуя пола­гает как объект, так и самого себя. Свободные же про­изведения своего воображенияя может полагать сам. И между тем наукоучение всеми без исключения по­нималось так, как будто оно утверждает как раз обрат­ное тому, что нами сейчас сказано. Совершенно верно, что наукословие утверждало и будет утверждать, чтоя безусловно полагает и себя, и свой объект. Только при этом оно подразумевает совсем иноея, скрытое от обык­новенного взора, не открывающееся в области фактов, а познаваемое только путем восхождения к основанию. К этому мы вернемся в свое время, когда будем гово­рить о наукословии).

Примечание. Здесь следует еще яснее высказаться о настоящей природе мышления. Мышление, говорили мы, не вносит в созерцание никакого нового содержа­ния, а только придает ему форму. Оно выводит созер­цание из присущего ему текучего и феноменального состояния и превращает его в самостоятельное бытие. Таков непосредственный акт первоначального мыш­ления, а так как это мышление есть развитие и образо­

вание самостоятельной жизни, то и результат его са­мостоятелен и сохраняется. Предположим, что мы ста­нем анализировать этот результат, каким он является после первоначального акта. Мы найдем в нем двоя­кое: бытие, обладающее качествами (акциденциями) и сами качества. Теперь прошу вас сказать мне, что та­кое это бытие, субстанция, носитель акциденций само по себе? Можно ли найти для его характеристики ка­кое-нибудь слово и остается ли, если отбросить это чисто формальное бытие, что-либо, кроме качеств? Следовательно, субстанция не есть нечто особое и са­мостоятельное, но она есть сами акциденции в форме мышления. Носитель есть не что иное, как вечное пре­бывание акциденций в вечном и всеобщем мышлении. Предположим далее, что мое мышление исходит из субстанции, и я ее характеризую посредством ее ка­честв, так как иначе я этого сделать не могу, ибо она не обладает никаким иным характером: как же я ее назо­ву по отношению к тому, что я считаю простым каче­ством и что я называю, когда мое мышление из этого исходит, «красен», «кругл» и т. п? Я думаю, я назову ее красное, круглое и т. п., иначе я не умею говорить. Со­поставим это с только что рассмотренным случаем, когда мышление в рефлексии превращает знание в знающего. Знание текуче и также, как слово «красен», выражает акцидентальную природу вещи. Мышление возводит эту акцидентальность в форму самостоятель­ного бытия. Как следует назвать то, что получается в аналитическом сознании как результат такого мыш­ления, и как назовет его самому себе предоставленный язык? Уже не знанием, а знающим, ибо через мышле­ние возникла субстанция и постоянный твердый но­ситель всего текучего знания.

Следует еще указать, что мы до сих пор нашли два весьма различных акта мышления как факты сознания. Или сохраняются качества, которым мышление прида­ет только форму. Это есть мышление в форме субстан­циальности, из которого возникает субстанция с ее ак­циденциями, как это было только что вполне выясне­но. Или мышление совершенно выступает из акциден­ций, не сохраняет их, тогда получается мышление прин­ципа или основания. В первом случае мышление приводило до сих пор к двум субстанциям: объект внеш­него восприятия ия как знающее. Второе мышление про­исходит, как мы видели, только в абсолютном синтезе мышления, в котором то жея, являющееся в первом чле­не мышления субстанцией, становится через второй его член принципом. Надо еще заметить следующее: основание, или принцип, каково естья, и как мы на нем выяснили, — это понятие, никогда не может стать объек­том внешнего восприятия, а только, как это дальше вы­яснится, может быть причиной единственно через свое наличное бытие. Таким образом,я представляется в двух видах: по отношению к внешнему восприятию оно есть только субстанция, а никоим образом не принцип. Принципом;* является только по отношению к произ­ведениям внутренней свободы, и только вследствие это­го принципиального бытия оно есть также субстанция знания об этих произведениях. Далее мы увидим, как важно это различие.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ