Глава 11. Со стороны виднее 30 страница– Ну, неужели вам так трудно немного помолчать, Лонгботтом? Осталось недолго, а, приняв зелье, вы сможете болтать сколько угодно, – он почему-то усмехается, добавляет в котел какой-то голубоватый порошок и продолжает: – Разумеется, каждый раз воровать зелья вы не сможете. Поэтому обязательно выясните, известно ли вашим приятелям, как их готовить. Если нет, в чем я практически уверен, проблема решится сама собой. Вы будете брать необходимые ингредиенты у своей тепличной благодетельницы, и варить зелья самостоятельно… Молчать! – рявкает он, увидев, что я снова открыл рот. – Вам не обязательно делать это в присутствии группы поддержки, не так ли? Рецепты, которые вам еще неизвестны, я написал. Выучите их наизусть и никому не показывайте. Лучше всего сожгите. Я киваю, восхищенно глядя на него. Надо же, как здорово все продумал! Да, без него мы бы долго не продержались, это точно… Остается надеяться, что ребята действительно не разбираются в зельеварении. Снейп гасит огонь, переливает зелье в кубок и охлаждает его заклинанием. – Зелье Бекха, – сообщает он, – слышали о таком? Я качаю головой. – Неудивительно. Экстренный способ остановить легочное кровотечение. Сейчас практически не используется, поскольку у целителей есть зелья на порядок лучше и, так сказать, благонадежней. Однако их приготовление занимает много времени, которого у нас с вами сейчас нет, – он подходит ко мне и, досадливо поморщившись, добавляет: – У зелья есть не очень приятный побочный эффект, от которого мне, к сожалению, так и не удалось избавиться. Я вопросительно смотрю на него, не решаясь взять кубок. – Действие заклятия оно нейтрализует довольно быстро, не считая остаточного кашля, однако в течение некоторого времени вы будете говорить все, что придет вам в голову. – Как… Веритасерум… – мне даже удается сдержать кашель. – Нет. Под действием Веритасерума вы отвечаете на заданные вопросы и говорите только правду. Под действием зелья Бекха вы, вероятнее всего, будете нести чушь, – объясняет Снейп. – Говорить то, о чем думаете в данный момент времени. Мысли человека порой весьма беспорядочны, поэтому правда может перемежаться с ложью и просто с глупостями. Кроме того, побочный эффект распространяется не только на речь, следовательно вы можете, скажем, запрыгать на одной ноге, если это взбредет вам в голову… Да возьмите вы уже этот кубок! – он повышает голос, поскольку я отстраняюсь и прячу руки за спину. То, что придет мне в голову… Ну уж нет! – Я… не буду… пить… это… – с трудом выговариваю я и, зажав рот ладонью, снова захожусь в приступе кашля. На ладони остаются темные сгустки крови. – Лонгботтом, вы что, мазохист? – злится Снейп. – Что за детские выходки? Немедленно пейте! Я отчаянно мотаю головой, умоляюще глядя на него. Мерлин, ну неужели нет никакого другого способа? Очевидно, нет, иначе именно его он бы предложил. Вот уж воистину нужно быть осторожней со своими желаниями! Только сегодня думал, что надо поговорить с ним, и вот, пожалуйста, – болтай на здоровье! Но я не хочу так! Мало ли что я могу ляпнуть? Думать, что говоришь, – это хорошо, но говорить, что думаешь, – это просто кошмар! – Лонгботтом, – произносит Снейп чуть мягче, – я понимаю, что человек не всегда может отвечать за ход своих мыслей. Уверяю вас, что бы вы ни сказали, это никоим образом не повлияет на мое отношение к вам. Мне прекрасно известно, что негативные мысли могут возникнуть даже в адрес человека, пользующегося уважением. У меня вырывается нервный смешок, за которым следует очередной приступ кровавого кашля. Негативные мысли? Ха-ха! Наверное, он думает, что я его носатым ублюдком назвать могу. Если бы! – Возьмите себя в руки! – требует он. – И не заставляйте вас уговаривать. Никакой трагедии здесь нет. В крайнем случае, полагаю, нечто совсем вопиющее вы сможете оставить при себе. Неужели? Интересно, а «профессор Снейп, вы нравитесь мне как мужчина, и я хочу вас прямо сейчас» – это совсем вопиющее или нет? Надеюсь, что да. Все-таки подобные темы лучше безо всяких зелий и побочных эффектов обсуждать, мне кажется. – Лонгботтом! Я с трудом сдерживаю очередной приступ кашля. Конечно, мое поведение со стороны выглядит глупо. Ну что такого в бессмысленной болтовне, в конце концов? К тому же, я действительно не мазохист, и боль в груди вкупе с кашлем и кровью из легких мне удовольствия не доставляет. Выбора нет, поэтому я нерешительно беру кубок и залпом выпиваю сладковатое зелье. Ничего особенного со мной после этого не происходит. Только дышать становится намного легче, а боль в груди постепенно проходит. Странно… – …что я ничего такого не чувствую. Ну да, это зелье… как его?.. ах, да, Бекха… точно помогло. А в целом… Может, вообще никакого побочного эффекта нет, и он меня просто обманул? А что, с него станется… По мне, так все просто отлично. Или я… ой!.. я вслух говорю? – Совершенно верно, Лонгботтом, – милостиво сообщает Снейп, неспешно наводя порядок на столе. – Вот черт! А я даже не сразу заметил… Долго это продлится? – Двадцать минут. Это меньшее время, которого мне удалось добиться. – Двадцать минут… это много или не очень? В минуте шестьдесят секунд. Шестьдесят умножить на двадцать… получается тысяча двести… Да ну их в задницу, эти секунды! Двадцать минут – это как-то меньше пугает… Ой!.. Простите, я не хотел ругаться… – я виновато моргаю. – Да ругайтесь уж, кто вам запретит? – ухмыляется он и присаживается на край стола, расправляя мантию и явно приготовившись наблюдать. – Сэр, вы же обещали! – Обещал, что буду относиться к вам по-прежнему, чтобы вы не наговорили, – уточняет он. – Но пропускать интересное зрелище я не намерен. – Вечно вы издеваетесь! Будто вам заняться больше нечем! – Разумеется, – серьезным тоном подтверждает Снейп. – Чем еще можно заниматься в этой школе? Поэтому я двадцать четыре часа в сутки либо издеваюсь над вами, либо думаю, как бы еще поиздеваться. Даже во сне изобретаю новые издевательства. – Вот вы снова издеваетесь! – с обидой говорю я. – А мне вообще не всегда понятно, когда вы меня ругаете, а когда хвалите. Скажете что-нибудь, а я сижу потом, как дурак, и не знаю, что думать! – А вы прислушайтесь к своей интуиции, Лонгботтом, – советует он. – Насколько я успел заметить, она вас, как правило, не подводит. – Она тоже надо мной издевается! Вы с ней, наверное, сговорились. Моя удача сговорилась с Гарри, а интуиция – с вами. А я как будто вообще не при делах… просто мимо проходил… Никто ничего не рассказывает, обо всем самому догадываться приходится… – Я сейчас расплачусь. – И вы опять издеваетесь! А знаете, я даже не обижаюсь. – Да что вы говорите! – Ну да. Потому что мне смешно. Правда. Просто у вас чувство юмора такое – странное, но забавное. И вы не всегда говорите то, что думаете на самом деле. То есть если вы говорите, например, что я идиот, это не означает, что вы действительно считаете меня идиотом. – Какое тонкое наблюдение, Лонгботтом, – усмехается Снейп. – Я восхищен. – Ну вот опять. Сарказм, ирония… У вас просто стиль такой. Вы как будто готовите нас к жизни. Ведь жизнь – она жестокая и не слишком справедливая. Другие учителя ругают нас за ошибки и хвалят за успехи. А вы… вы, ну, не то, чтобы ругаете за успехи, но как бы даете понять, что всегда будут какие-то помехи, препятствия. Что нельзя расслабляться. Что все нестабильно, и успех в том числе. Как-то так, мне кажется. – Весьма любопытно. – Да, мне тоже любопытно. Но на самом деле, все это ужасно. Потому что вас никто не любит, а вы ведь здорово нас подготовили. Я хочу сказать… вы… ну, готовили нас к несправедливости, которая так часто бывает в жизни… Нет, я не хочу сказать, что вы несправедливы к нам! В основном, вы не на пустом месте цепляетесь… но то, как вы это делаете… Профессор Снейп, наложите на меня Силенцио! – Не могу, – сухо отвечает он. – Если я это сделаю, есть риск, что вы откусите себе язык. – Ой!.. тогда не надо! Просто я боюсь еще какую-нибудь глупость сказать. Вы подумаете, что я считаю вас несправедливым человеком или осуждаю, но это не так! Просто у меня мысли скачут… На самом деле, вы замечательный! – Неужели? – Правда! Вы замечательный! Я могу это много раз повторить! Знаете, вы… вы вообще необыкновенный! Вы… у вас потрясающе красивые глаза!.. И руки… Вы когда зелья варите, я часами смотреть могу… Снейп недоверчиво хмыкает и скрещивает руки на груди. Не верит, что ли? – Ну и зря!.. То есть зря вы мне не верите. Потому что это правда. Я вообще часто о вас думаю. У меня даже Выручай-комната в вашу лабораторию превратилась, представляете? Там так здорово было! Я там на столе лежал… Он издает нервный смешок и проводит пальцем по нижней губе. – Вот! Вот этот жест! Он меня вообще с ума сводит! – торжествующе кричу я, чуть не подпрыгивая на диване. Снейп поспешно опускает руку и хватается ей за край стола. – Правда, сводит! Я смотрю, как вы это делаете, и мечтаю, чтобы это были мои губы… или мой палец… или вообще не палец… Снейп отрывается от стола, проходит по комнате и останавливается возле окна, выходящего на Запретный лес. Я слежу за ним глазами. – А те, кто вас уродом называет, просто ничего в красоте не понимают. Никакой вы не урод. И вообще, идеальная красота – это скучно. Вы красивы по-своему. И я на вас всю жизнь смотреть готов… – он молчит, и я выпаливаю обиженно: – Вы даже меня не слушаете! Я тут распинаюсь, а вам все равно! Или вы мне не верите? Снейп продолжает молчать. А я уже столько всего наговорил, что останавливаться поздно. Да и смысла нет. И сидеть просто так мне не хочется. Хочется видеть его лицо, хочется прикоснуться. Я решительно подхожу к нему. Он смотрит сквозь меня и как будто даже не видит. Я подхожу почти вплотную, и провожу пальцами по его щеке. Кожа теплая и гладкая. Губы плотно сжаты, мне это совсем не нравится, поэтому я целую их… и еще раз… и снова… Несколько долгих секунд Снейп позволяет целовать себя, а затем вдруг хватает меня за плечи, резко отстраняет и встряхивает так сильно, что даже зубы клацают. С меня словно спадает какая-то пелена, и я смущенно смотрю на него. Губы сжаты еще плотнее, в глазах горит недобрый огонь. Мерлин, что сейчас будет… – Лонгботтом! – рявкает он. – Придите в себя! Сядьте на место! Он разжимает пальцы, я шмыгаю к дивану и забиваюсь в уголок – настолько, насколько позволяют мои немаленькие размеры. Я больше ничего не говорю. Мне не хочется говорить. Мне хочется стать невидимым или провалиться под землю. Аппарировать куда-нибудь или вылететь в окно хоть на фестрале. Что угодно…
– Лонгботтом! Лонгботтом, вы уснули, что ли? – рука трясет меня за плечо. – Сколько можно вас звать? Время вышло. Правда? Я моргаю и задумываюсь. Хочу ли я снова поцеловать его или еще раз сообщить, какой он замечательный? О, да! Только на навязчивую идею это желание уже не похоже и вполне себе сдерживается. Надо же, действительно все закончилось… И как я сразу не заметил? Я неуверенно поднимаюсь, стараясь не смотреть на него. Не представляю, как мне теперь на него смотреть после всего этого. Я нервно тереблю волосы и лихорадочно думаю, что сказать. – Профессор, пожалуйста, простите меня… На самом деле… – Лонгботтом, вам не за что извиняться! – Но, сэр… – Я не собираюсь обсуждать то, что вы вытворяли, находясь под действием этого зелья! – резко перебивает Снейп. – Вам это понятно? – Но я просто… – Вы свободны, Лонгботтом! – Да, сэр, – я обреченно вздыхаю и плетусь к выходу. – Лонгботтом, зелья! – Ах да, сэр, спасибо! Я судорожно запихиваю в сумку флаконы и пергаменты и поспешно ухожу. Нужно обдумать весь этот ужас и понять, что делать дальше.
– Он хоть заклятие с тебя снял? – подозрительно спрашивает Лаванда. – Нет… кхм… сказал, что само пройдет. Прошло, в общем-то… – Прошло, ага! – возмущенно говорит Джинни. – И поэтому ты кашляешь! Какой же все-таки мерзавец этот Снейп! – А ты сомневалась? – усмехаюсь я и демонстративно зеваю: – Ладно, вы как хотите, а я спать. Поздно уже, да и отработка была утомительной. Слава Мерлину, никто меня не задерживает, и я спокойно поднимаюсь в спальню. Ну, относительно спокойно. На самом деле, спокойствием тут и не пахнет. Уже лежа в постели, я снова и снова прокручиваю в голове сегодняшний эпизод. И ведь каждую деталь помню! Уж лучше бы забыл… Да, не так я себе этот разговор представлял, совсем не так! Чувствую, сегодня мне уже с этим не разобраться, поэтому надо спать. Завтра еще возле кабинета Слагхорна ошиваться придется, как Снейп говорил. Все-таки он гений. Через некоторое время приходит Симус. Я еще не сплю, поэтому мы лениво переговариваемся, пока он переодевается. Вдруг с грохотом распахивается дверь и на пороге появляется Джинни в пижаме и с сумкой в руках. – Стучаться же надо! – возмущается Симус, который еще не успел надеть пижаму, и прячется за пологом. – Я сегодня сплю у вас! – безапелляционно заявляет Джинни, бросая сумку на пол и усаживаясь на мою кровать. – Что-то случилось? – осторожно спрашиваю я. – Да! Я устала жить в курятнике! Так вы не против? – Конечно, нет. – Может мне это… ну… в гостиной на диване поспать? – осведомляется Симус, выглядывая из-за полога. – Не хочу вам мешать, знаете ли… – Не мели чушь! – сердито говорит Джинни и пихает меня в бок: – А ты подвинься! И кровать пошире сделай, если не хочешь на полу проснуться! – Слушаюсь и повинуюсь, госпожа! – подчиняюсь я и трансфигурирую кровать в более широкую. – Надеюсь, до утра продержится, а то я все-таки не специалист… – Ну, это в твоих интересах, – ухмыляется Симус. – Кстати, Джинни, ты, в принципе, вообще можешь к нам переехать. Тут не только кровать Невилла есть, но еще и целых три лишних – выбирай любую. Если сплетен не боишься. – Было бы чего бояться, – она презрительно фыркает и устраивается поудобней, стаскивая с меня половину одеяла. – Наши сплетничать не станут, а до этих идиоток мне дела нет. Ты не возражаешь, Невилл? – Не возражаю, – мотаю головой я. – Только в следующий раз все-таки, правда, другую кровать выбери. Я тебя, конечно, люблю, но спать предпочитаю… хм… под одеялом. Джинни хихикает и придвигается поближе. Я обнимаю ее, и она устраивает голову у меня на плече. Честно говоря, это даже хорошо, что она сегодня здесь. По крайней мере, я могу рассчитывать, что не увижу во сне возможное развитие событий сегодняшнего вечера.
Джинни теперь живет в нашей комнате. Держится гордо и независимо и на сплетни внимания не обращает. Поэтому сплетен не так много, как можно было ожидать. Ребята, конечно, над ней подшучивают, но по-доброму. В конце концов, в пещере на шкурах мы спим все вместе, о чем тут вообще можно говорить? Создавать говорящих Патронусов наконец-то научились все. Об аппарации я пока не упоминал – сейчас мы изучаем целительские заклинания. Не друг на друге, конечно, – мы все-таки Армия Дамблдора, а не клуб самоубийц. Выручай-комната предоставила нам прекрасную модель человека, на которой мы и практикуемся. Больше всех отличился Симус. В самом скверном смысле этого слова. Не знаю, что именно он сделал с заклинанием Эпискей, но рука модели после некоторых колебаний превратилась в ступню. Собственно, сразу стало понятно, что у Симуса вместо рук. Увидев такое, мы прижали его к стенке и не отпускали до тех пор, пока он не поклялся, что никогда в жизни не будет пытаться сращивать переломы и вообще как-либо лечить живых людей. Зато Ханне все целительские заклинания удаются с блеском. Худо-бедно заживлять раны мы все, кроме Симуса, быстро научились, но только она делает это так, что даже никаких шрамов не остается. Конечно, заменить настоящего целителя Ханна не может – тут не только талант нужен, но еще и опыт, и знания, и постоянная практика, но это значительно лучше, чем ничего. Тем более у нас теперь и зелья есть. С зельями все получилось просто отлично. Я погулял немного возле кабинета Слагхорна и даже видел, как он куда-то уходит, а вечером в Выручай-комнате продемонстрировал ребятам добычу. Конечно, мне пришлось выслушать упреки – в общем-то, справедливые – в том, что я должен был посоветоваться с ними и взять кого-нибудь в помощь, чтобы уменьшить риск быть пойманным. Но, в целом, все были очень рады, что теперь отходить после всех этих пыток будет значительно легче. Исключительно вовремя Снейп эту схему с зельями придумал. Потому что ребята все-таки не железные, справляться со всем этим им тяжело, так что срывы бывают часто. Только Джинни и Луна держатся прекрасно и постоянно тормошат остальных. Если бы не они, один бы я не справился. Насчет познаний, точнее, отсутствия таковых, Снейп не ошибся. Ну, еще бы он ошибся – я тоже почти все эти рецепты впервые в глаза увидел. Наверняка он специально подбирал наиболее редкие или вообще сам их придумал. Интересно, что для приготовления некоторых зелий действительно достаточно только растительных ингредиентов, которые можно взять в теплицах. Я даже со Спраут уже договорился. А остальное у Снейпа буду брать, главное, чтобы никто за процессом варки не наблюдал. Но это я как-нибудь смогу устроить. Снейпа я с тех пор не видел. Ну, то есть видел, конечно, в Большом зале, но не разговаривал и в кабинет к нему не приходил. Сам идти боюсь, а он меня не вызывает. Да и прошло-то всего пять дней, в принципе, и повода пока не было. Хотя за такой срок можно и десяток взысканий заработать. Видимо, у нас сейчас затишье перед бурей. По-другому в этой школе теперь не бывает – любое спокойствие обманчиво. Все эти дни я постоянно думаю об этом, с позволения сказать, разговоре. Поначалу Снейп явно веселился. По сути, побочный эффект действительно забавный, так что это неудивительно. Когда я начал засыпать его комплиментами, он занервничал. А когда дело дошло до намека на мои эротические фантазии, вообще перестал на меня смотреть. И наотрез отказался обсуждать случившееся… То есть нет, не так. Он отказался обсуждать то, что я вытворял под действием этого зелья… как его там?.. а, точно, зелье Бекха. В словах Снейпа всегда есть какой-то скрытый смысл. Если подумать, получается, что не будь этого зелья, против обсуждения он бы ничего не имел… Может, так оно и есть? Ведь побочный эффект заставляет говорить не правду, а то, что взбредет в голову. А взбрести в нее может все, что угодно. Откуда Снейп может знать, что это был не сиюминутный порыв? Я ведь еще и извиняться сразу же начал. Возможно, он подумал, что у меня просто гормоны заиграли. В конце концов, мне семнадцать, а он единственный представитель мужского пола в этой школе, которому известно о моей ориентации. Да и вообще – может, он решил, что я бы на любого мужчину набросился, и дело вовсе не в нем? Если я прав, то нужно просто повторить все это безо всяких зелий, и тогда он поймет, что действительно мне нравится. Вот только он меня не вызывает, а если я начну нарываться на отработку, это может плохо кончиться.
– Что-нибудь случилось, Лонгботтом? – с едва заметной тревогой спрашивает Снейп, когда я захожу в кабинет. – В каком-то смысле, сэр, – уклончиво отвечаю я. Он смотрит на меня подозрительно, но в гостиную все-таки приглашает. Останавливается возле стола, скрещивает руки на груди и требует: – Говорите! – Пожалуйста, пообещайте, что не будете перебивать меня, сэр, и дослушаете до конца, – прошу я. – Лонгботтом… – До конца, сэр! – Хорошо, – раздраженно соглашается он. – Говорите уже! Я набираю в грудь побольше воздуха. – В прошлый раз вы сказали, что не желаете обсуждать то, что я делал под действием зелья Бекха. Это вполне понятно, поскольку глупо придавать значение бессмысленной болтовне. Конечно, если бы не это зелье, я бы вряд ли вам все это сказал. Однако есть один нюанс… Сэр, вы обещали! – напоминаю я, увидев, что он явно собирается меня перебить. – Сейчас никакие зелья на меня не действуют. Я даже сливочное пиво не пил. Поэтому то, что я вам скажу, вряд ли можно объяснить сиюминутной прихотью. – Послушайте, Лонгботтом, все это, конечно, необычайно увлекательно, однако… – Нет, это вы послушайте, профессор! – я слегка повышаю голос. – Мне действительно нравится ваше чувство юмора, и я действительно считаю вас замечательным человеком. У вас невероятные глаза и очень красивые руки, а ваша необычная для зельевара привычка просто сводит меня с ума. Я действительно могу наблюдать за вами часами и постоянно думаю о вас. Я действительно считаю вас красивым, а в моих снах вы обосновались настолько прочно, что мне уже сложно представить, какими они были, когда вас там не было. Все так. В связи с этим… Что «в связи с этим», я не знаю, поэтому не говорю больше, а просто пересекаю комнату, подхожу к нему вплотную и целую в сомкнутые губы. История повторяется. Я целую его, а он не реагирует. Проходит несколько долгих секунд – настолько долгих, что я уже начинаю мысленно умолять его сделать хоть что-нибудь, когда его руки вновь ложатся на мои плечи. Только на сей раз он не трясет меня, а резко притягивает к себе. И отвечает на поцелуй. Да не просто отвечает, а перехватывает инициативу. Я не возражаю. Так даже лучше. В точности, как во сне, он запускает руку в мои волосы, пропускает их между пальцами. Но это не сон, это действительно происходит, и я просто не могу поверить своему счастью. Его губы жесткие и требовательные, и он явно знает, что делает. Горячий умелый язык переплетается с моим, скользит по зубам и деснам, и у меня вырывается приглушенный стон. Мне хочется, чтобы это длилось вечно. Вся кровь приливает к члену, и связь с реальностью быстро теряется. Он прижимает меня к себе еще сильней, и я чувствую, что он тоже возбужден. Значит, я не ошибся. От этой мысли мне становится жарко, а руки сами тянутся к пуговицам на его мантии. Внезапно все заканчивается. Он вдруг отталкивает меня и отступает на шаг. В первую секунду я просто не могу понять, что произошло. Он смотрит на меня так сердито, будто я сделал что-то плохое, и снова скрещивает руки на груди. Вот только влажные припухшие губы сводят на нет все впечатление от эффектной позы. – Уходите, Лонгботтом, – его голос звучит как-то странно. – Но… – Убирайтесь немедленно, пока я вас не вышвырнул! – яростно выплевывает он, сверкая глазами. Я не решаюсь спорить, поспешно выхожу из гостиной и, торопливо попрощавшись с директорами, покидаю кабинет. По правде говоря, я даже не очень удивлен. Примерно такой реакции и следовало ожидать. Было бы странно, если бы он сразу принял происходящее как должное. В конце концов, он директор школы, а я – студент, пусть и совершеннолетний. Это не только правилам Хогвартса противоречит, но и морально-этическим нормам. Да и вообще… он всегда такой закрытый, невозмутимый – думаю, все это для него нелегко. Но он тоже хочет меня, я чувствую. Очевидно, что я просто должен дать ему время. Проблема в том, что как раз времени у нас нет. Точнее, неизвестно, есть ли оно. Быть может, у нас обоих еще целая жизнь впереди, а может, – два-три месяца. И я не хочу ничего упускать. Поэтому пусть он не думает, что на этом все закончилось. Я еще вернусь. Но хотя бы немного выждать придется.
Поэтому всю неделю я стараюсь не нарываться и ни с кем не связываться. Если ребят и удивляет мое поведение, то виду они не подают. Мне кажется, они думают, что я просто немного устал от всех этих отработок и сочувственно относятся к желанию хоть несколько дней прожить без них. Есть, конечно, и еще одна причина. Мне ужасно не нравится то, что ему приходится рисковать, вытаскивая меня из очередного дерьма, и тратить силы, приводя меня в порядок, если я в это дерьмо все-таки вляпаюсь. Он ведь переживает – не только за меня – за нас всех, но именно со мной больше всего возни. А я не хочу быть обузой. Поэтому помалкиваю. Но это тяжело. Кэрроу привыкли, что я им возражаю. Я и сам привык, тем более всех остальных это воодушевляет. Гарри тоже так делал. А наши так называемые преподаватели не понимают, почему я молчу, и изо всех сил стараются меня достать. Чтобы было к чему придраться для назначения экзекуций, которые у нас почему-то называются взысканиями. Вот и сегодня на маггловедении Алекто бродит вокруг меня, как гиена вокруг умирающего. Умирать я не тороплюсь, поэтому бесится она страшно. Я молчу, Симус, Лаванда и Парвати неосознанно следуют моему примеру и тоже сидят спокойно. Кэрроу такая невозмутимость совсем не радует, поэтому она, чтобы достать нас, решает пройтись по Гермионе. Я не срываюсь. Срывается Лаванда. Уже второй раз она за нее заступается. – Да вам до Гермионы как флоббер-червю до феникса! – выкрикивает она с места. – Молчать! – рявкает Кэрроу. – Да не буду я молчать! Надоело! Гермиона одним пальцем вас бы в пыль превратила, так и знайте! Ой, зря она это… Алекто так этого не оставит. Опасаясь, что Лаванда наговорит еще чего-нибудь похуже, я пытаюсь знаками заставить ее замолчать. Это не остается незамеченным. – Лонгботтом, а ты чего так дергаешься? – насмешливо спрашивает Кэрроу. – Хочешь что-то добавить? Ну, вот, так и знал, что без меня не обойдется… – Так, встали оба! – командует она. – Быстро! Сюда подошли! Мы с Лавандой переглядываемся, но делать нечего – приходится подчиниться. Под смешки слизеринцев мы подходим к преподавательскому столу. – Ты ведь посещаешь уроки профессора Кэрроу, Лонгботтом? Слово «профессор» она произносит с особым удовольствием. Да я бы таким «профессорам» туалеты чистить не доверил! Вопрос, по-моему, вполне риторический, поэтому я не отвечаю. – Посещаешь, – с удовлетворением произносит Алекто, – и должен был хоть чему-то научиться. Браун, безусловно, провинилась и заслуживает наказания. Ты пытался ее остановить, поэтому будет справедливо, если именно ты это наказание осуществишь. С заклятием Круциатус ты знаком, поэтому действуй! – она опирается о стол и смотрит на меня самодовольно и выжидательно. Мерлин, она серьезно, что ли? Впрочем, следовало ожидать, что рано или поздно они опустятся до того, чтобы заставлять нас пытать друг друга. Я перевожу взгляд на Лаванду. Вид у нее такой спокойный, как будто она результатов экзамена по прорицаниям ждет, а не темного заклятия. Естественно, ей даже в голову не приходит, что я могу это сделать. Да и кому вообще такое может прийти в голову? Я поднимаю палочку. Медленно обвожу взглядом притихший класс. Едва заметно улыбаюсь Лаванде. Поворачиваюсь к Кэрроу. И мысленно произношу оглушающее заклинание, направив на нее палочку. Все свое раздражение, все эмоции, сдерживаемые в течение целой недели, я вкладываю в это заклинание. Алекто перелетает через стол и со страшным грохотом падает на пол. Сверху на нее сваливается картина, изображающая пытки магглов. Несколько секунд царит молчание, а потом на другом конце класса поднимает свою тушу Крэбб и орет, размахивая палочкой: – Тебе не жить, Лонгботтом! – тридцать четыре… или уже тридцать пять? В общем, часто он мне угрожает. – Как ты посмел напасть на профессора Кэрроу? Да я тебя!.. – Не надо, Винсент, – раздается вкрадчивый голос позади меня, и я резко оборачиваюсь. Кэрроу на удивление быстро пришла в себя и теперь стоит в порванной мантии и с расцарапанной щекой. Несмотря на пыльное растрепанное гнездо на голове, вид у нее такой угрожающий, что в горле появляется противный комок, и я нервно сглатываю. – Не надо, мой дорогой, – повторяет она. – С Лонгботтомом я разберусь сама. Крэбб кивает и с омерзительной ухмылкой засовывает палочку в карман. – Все могут быть свободны, – говорит Алекто, и, словно в подтверждение ее слов, звенит звонок. – Ты тоже убирайся, Браун. Все вон! Слизеринцы послушно хватают сумки и тянутся к выходу, но Симус, Парвати и Лаванда медлят. – Сегодня ваш друг вряд ли вернется, – мрачно обещает Кэрроу. – Возможно, завтра… А если вы сейчас же не отправитесь на ужин, то пожалеете, что вообще на свет родились! – Все будет в порядке, уходите! – прошу я. Не хватало, чтобы кто-то еще пострадал. Я, в конце концов, сам виноват – мог просто отказаться, а не оглушать ее. Медленно и неохотно, постоянно оборачиваясь, они уходят, и мы остаемся одни. – Ну что, Лонгботтом, ты готов к веселью? – зловеще осведомляется Алекто. Можно было бы ответить что-нибудь язвительное – теперь уже все равно, но я молчу. Потому что мне, как ни стыдно в этом признаваться, чертовски страшно. Нутром чую, что очередной болезненной темномагической гадостью сегодня дело не ограничится. И ведь я даже Лауди не могу вызвать, чтобы Снейпа предупредить.
|
