Невероятное и неочевидное. Сергей Капица
Сергей Петрович Капица (р.1928) — сын нобелевского лауреата по физике и сам знаменитый ученый-физик, создатель феноменологической матема- тической модели гиперболического роста населения Земли. Хороший зна- комый едва ли не всех крупнейших ученых и деятелей культуры второй по- ловины ХХ века. Один из отцов-основателей отечественного научно-попу- лярного вещания. С 1973 года Сергей Капица ведет передачу «Очевидное — невероятное». Он включен в Книгу рекордов Гиннеса как телеведущий с самым долгим стажем ведения программы. Сейчас «Очевидное – невероятное» выходит на телеканале «Россия» два раза в месяц.
— Сергей Петрович, когда и каким образом вы впервые попали на телевидение? — Это было давно — 1972 или 1973 год. Вообще началось все с того, что я опубликовал книжку «Жизнь науки». Она была основана на очень простой идее — на вступлениях и предисловиях к самым великим произведениям естествознания, от Коперника до наших дней. Когда работа над книгой подходила к концу, меня пригласили сделать передачи для школьников о законе сохранения энергии и законе сохранения импульса. Это был разговор, записанный на черно-белую пленку, как тогда все писалось. После этого я получил предложение комментировать на телевидении научно-популярное кино. В 1973 году на телевидении решили сделать панораму научно-попу- лярных фильмов. Была целая сеть, которая готовила эти фильмы: студия в Москве, прекрасные студии в Киеве, в Свердловске, в Ленинграде. Были маленькие просмотровые залы во всех этих городах, школьники, конечно, смотрели… Но возникла справедливая мысль, что это надо сделать все- народно. Моя задача заключалась в том, чтобы говорить: вот, давайте посмотрим фильм про бегемотов, про тараканов, про металлы и т.д. Фильмы эти для телевидения были не очень приспособлены, но мы начали это делать как-то. И очень скоро поняли, что надо показывать не фильмы, а живых людей. Вскоре приняли тот формат, который существует до сих пор, — интервью с интересными людьми, которые не столько популяризируют науку, сколько объясняют, как наука существует в обществе, что с ней делать, как к ней относиться, чего от нее можно ожидать. Наука как часть культуры. Были и историки, и экономисты. Была даже передача с Майей Плисецкой — очень удачная. — Вы там поднимаетесь по лестнице в Пушкинском музее... — Да, в Пушкинском музее, это было эффектно. Помню любопытный эпизод. Я безумно волновался - сниматься с такой женщиной! Первый кадр — проход по длинной парадной лестнице. Снимали на кине- матографическую и телевизионную пленку. И мы должны с ней вместе идти. Меня не так пугал разговор, как то, что я должен двигаться рядом с великой танцовщицей. Это был длинный проход… Плисецкая ходит так, как никто в мире, и вот мы с этой королевой идем вверх по лестнице. Мы должны разговаривать, изображать какое-то действие. И вдруг доходим до середины лестницы, режиссер хлопает: «Стоп!». Съемка останавливается: из-под лестницы выходит уборщица с ведром и метлой… испортила всю лирику! Нас отправили на исходную позицию. Это был самый первый кадр, все были огорчены — съемка начинается с накладки. Снова идем вверх по лестнице. Я немножко успокоился к этому вре- мени. Майя начала мне рассказывать, как она участвовала в фильме фран- цузского режиссера, и был такой же случай. Снимали в русской деревне на открытой площадке, и вдруг на заднем плане появился какой-то по- сторонний персонаж. Режиссер через переводчика попросил господина на заднем плане удалиться — ноль внимания. Переводчик еще раз ска- зал, что настоятельно просит господина на заднем плане удалиться. Опять ноль внимания. Тогда переводчик решил взять это дело в свои руки и говорит: «Эй ты, иди на … отсюда», — рассказывает мне Майя, четко артикулируя, а мы стоим уже крупным планом возле камер. Я.говорю ей: «Майя Михайловна, один процент наших зрителей — глухонемые, они чи- тают по губам». И под эту реплику мы выходим из кадра. Это все показа- ли. Мы получили более 100 писем, где было написано: «Как вы разрешили Майе Плисецкой так выражаться на всесоюзном экране!» Был еще случай. Мы снимали в Греческом дворике. Нас сопровождали искусствоведы, чтобы мы там чего-нибудь не натворили. Я начал говорить об античных истоках европейского искусства и культуры: «Здесь, в Греческом зале…» Искусствовед тут же вскочила и сказала: «Я не потер- плю, чтобы здесь так говорили». Потому что я чуть передразнил Райкина. Опять пришлось переснимать. — Разве ваша история телевидения началась не с аквалангов? — А это было другое дело. В середине 1950-х годов я занимался ак- валангом. У меня даже удостоверение № 2 — аквалангиста, а у моего дру- га, физика Аркадия Мигдала — № 1. Мы первые, кто научился погружаться в акваланге, — в нашем царстве. Мы ездили в Крым, осваивали подводное снаряжение, это был 1956 год. Для подводной съемки нам не хватало умения снимать кино, и мы решили проконсультироваться у Михаила Калатозова. Он принял меня с Мигдалом на «Мосфильме» и вместе с Сергеем Урусевским несколько раз объяснял, как снимать кино. Говорят: «Не крутите камерой!» Это был главный завет оператора Урусевского. Тогда не было трансфокаторов, и нас учили просто менять планы: крупный план, средний план и дальний план. Один панорамный кадр на одну часть допускался. Нам объяснили про преемственность движения в кадре, про монтажное мышление — это основы кинематографической грамоты. Летом 1958 и 1960 года мы ездили на Дальний Восток, сняли там два подводных фильма. «Над нами Японское море»— вообще первый фильм, снятый под водой в СССР. Вторая картина, которая называлась «У скал Мон- нерона», содержала гораздо больше подводных съемок, чем первая. Тут мы снимали на цветную негативную пленку профессиональной камерой. — Вам потом это в телевизионной практике пригодилось? — Да, конечно. И там было очень занятно. Мы сняли под водой на Дальнем Востоке полторы тысячи метров пленки, это довольно много, по- тому что одна часть — это 300 метров, фильм на 15 минут. Приехали, про- явили пленки в лабораториях «Мосфильма» и, даже не просмотрев их, сра- зу показали Урусевскому и Калатозову. По хорошему-то было нужно вы- бросить по крайней мере половину. Нам крутят наши пленки, а мы видим все возможные ошибки, характерные для новичков. Не было только пус- тых пленок и пленок, снятых дважды. Под водой снимать вообще непростое дело, и мы были уверены, что нашу работу не оценят — все погибло. А там был весь материал. Тогда, помню, Урусевский повернулся к Калатозову и сказал: «Ты знаешь, Мишико, здесь есть материал, пожалуй, на одну часть». Мы ее сделали. Со вторым фильмом я даже ездил в Канны на кинофестиваль. Только это не Каннский большой фестиваль, а фестиваль спортивных фильмов. Там я по- знакомился с Жаком Кусто, которого потом принимал у себя на даче. После этого я знал, как держаться перед камерой, для меня это уже была не чуждая материя. — С кем вам довелось работать, когда вы пришли на телевидение? — Я написал эту книжку, и поступило предложение поработать на первом, главном, канале — от Жанны Фоминой. Она окончила Высшую партшколу и была командирована на Центральное телевидение — как раз в редакцию, где, по ее инициативе, появились такие передачи, как «В мире животных», «Клуб кинопутешествий», «Кинопанорама», которую вел в то время Алексей Каплер. Она заведовала киноотделом, и именно у нее возникла идея сделать программу, посвященную научно-популярному кино. Там еще была ее помощница Ирина Железова. Мощный такой был коллектив. Также помогли сделать первые шаги на новом поприще и научили ра- ботать в студии редактор Тамара Черменская и режиссер Борис Левкович. До этого они вместе с Каплером делали «Кинопанораму». Потом, конечно, Сергей Лапин… он меня очень поддерживал. Энвер Мамедов, первый за- меститель Лапина, — очень важный человек. И меня сильно поддерживали люди, которые были в ЦК партии, ко- гда там работал заместителем заведующего отделом пропаганды Алек- сандр Яковлев, впоследствии сподвижник Михаила Горбачева. В 1973 году его сослали в Канаду, он был 10 лет нашим послом в Канаде. Мы там тоже с ним встречались. Он оставил кадры, которые после него заведовали этим самым отделом пропаганды — исключительно разумные, совре- менные люди. Сейчас уже никого из них нет. Там были Евгений Велти- стов, который написал «Приключения Электроника», Виктор Суханов, он занимался политическими вопросами, Григорий Оганов — карикату- рист. Это люди, которые мне очень помогали, без них не состоялось бы «Очевидное — невероятное». Потом Лев Николаев — большую часть лет с ним прошли. Мы вместе работали, а затем разошлись, когда Первый канал требовал, чтобы я, во- первых, громил советскую науку и, во-вторых, не возражал против всякой лженауки. Я.отказался категорически. Тогда меня выгнали оттуда. — Просто так поставили вопрос ребром? — Именно так. Циничными они были. — Молодежь, которая пришла на телевидение? — Да, новое руководство. Какие у них были политические установ- ки, можно видеть по результатам их деятельности. Это интеллектуальный разгром России. Иначе я характеризовать их деятельность не могу. — Ну да, ведь ваша передача не была политизирована. — Я не служил ни тогда, ни сегодня никому, кроме интересов дела. Я же был беспартийным ко всему. Хотя это была высшая номенклатура на- шей пропаганды и утверждалась на самом высоком уровне. — Какое образование у вас было к моменту прихода на телевидение? — Я окончил Московский авиационный институт в 1949 году и рабо- тал потом два года в ЦАГИ — в центре ракетной науки. В Институте авиа- ции я защитил кандидатскую диссертацию в 1953 году. Потом перешел в Институт физики Земли, где работал мой отец. Сделал работу по микро- трону — это стало моей докторской диссертацией. Я.ее защитил, и через год, в 1964 году, меня пригласили заведовать самой крупной кафедрой физики в Московском физико-техническом институте. Около 35 лет я за- ведовал ею — ушел в 1998 году. Телевизионного образования у меня не было. — А где вы приобретали навыки телевизионной профессии? — На телевидении, где же еще! Никаких курсов я не кончал, общался с коллегами. Это были дельные и очень способные помощники. — Кто был генератором идей, как зарождались новые передачи? — Генератором идей… оно само получается. Я никогда не знал отка- за от своих ученых коллег — все были готовы помочь. Всегда было ощу- щение того, что надо рассказывать. Главная задача — найти нужного чело- века. Был бы человек хороший — будет хорошая передача. — Может быть, начальство что-то диктовало? — Нет, мы были абсолютно свободными. Когда меня пригласили ра- ботать на телевидение, то сказали: «Вы должны сами за все отвечать, а мы будем за вами смотреть». Один случай был… Мы сделали чудную передачу. Николай Молчанов — историк, профессор истории Европы в Дипломати- ческой академии, он написал знаменитую биографию де Голля, — прекрасно рассказывал о системном подходе к внешней политике. Красивый такой разговор начинает — о том, как Горчаков определил внешнюю политику Европы почти всего XIX века. И вообще интеллигентный разговор: «Внеш- няя политика должна проектироваться на десятилетия, преследуя интересы государства», и т.д. Все очень обрадовались этой передаче, а потом за два-три дня до показа на телевидении мы вошли в Афганистан. Меня позвал Энвер Назимович Мамедов [первый заместитель председателя Гостелерадио СССР, руководивший Центральным телевидением] и сказал: «Сергей, мы твою передачу снимаем, я думаю, тебе не надо объяснять — почему». Я понимал, конечно. Но по тому, как он мне это сказал, было видно — он очень жалеет, что передача не появилась на неделю раньше. Вот такие были вещи. — Как сложилась ваша телевизионная судьба, каковы ее основные этапы? — В прошлом я выступал на первом и втором каналах, по часу каж- дую неделю. Сейчас выступаю на канале «Россия» по полчаса — раз в две недели. Знаете, был такой знаменитый деятель времен Французской революции — Эмманюэль Сийес. Его спрашивают, что он сделал во время бурной эпохи Французской революции, Реставрации и всего прочего? Он ответил: «Я выжил!» Могу повторить его слова. —Перерывы в работе на телевидении у вас были? — Незначительные. Потом я был на канале, который «Газпром» со- держал, потом на третьем канале, а с третьего канала меня Олег Добро- деев [председатель ВГТРК] пригласил к себе. — Повлияла ли на вашу профессиональную судьбу работа над «Очевидным— невероятным»? — Когда я начинал эти передачи в 1973 году, один очень приятный академик — Лев Арцимович — сказал мне: «Знаешь, Сергей, если ты зай- мешься этим делом, то положишь крест на академической карьере. Что бы ты ни сделал, этого тебе не простят». Так оно и оказалось. — Название передачи не менялось? — Нет. — В постсоветское время в эпиграфе к передаче появилась последняя строчка, которой не было. — Да, но там тоже хитрое дело. Этот эпиграф, кстати, был придуман Борисом Левковичем, помощником режиссера. Сначала было четыре строчки (их собрали пушкинисты из строчек, разбросанных в рукописях Пушкина), а потом самая гениальная — «и случай, Бог-изобретатель…». Хотя там Бог — это как философская категория, но советское телевидение слова «Бог» не признавало. — Каким образом в ваше время складывались творческие коман- ды, как распределялись роли? — Естественным путем, милый мой. В самом начале были режиссеры Борис Левкович и Виктор Есин. Операторские группы специально не под- бирались. Текст, смысл и иллюстративный материал — это была моя от- ветственность. — Вы принимали участие в монтаже или смотрели уже готовый про- дукт? — Готовый продукт смотрел. — С Львом Николаевым вы до передачи были знакомы? — Не были. Он пришел через три месяца после того, как началась пе- редача. — Это была творческая работа? — Было такое вот разделение — творческая работа. Это нужно, что- бы каждый исполнял свой маневр. Сейчас то же самое. У меня есть кол- лектив, я очень бережно отношусь к этим людям и считаю, что без них я был бы совершенно беспомощен. Должны быть взаимное доверие и твор- ческое понимание. Единство этих вещей. — У телевизионщиков должна быть ответственность перед обще- ством? — Тему ответственности я считаю очень существенной, одной из главных. Свобода должна ограничиваться ответственностью. Но наша ин- теллигенция этого не понимает, это ее погубит. Да и вообще тема ответст- венности является одной из ключевых в современном мире. — У вас необычная для нашего телевидения речь, так говорили в
|