Породистый жеребец.

 

— О чем ты только думала?

— Очевидно, ни о чем.

Я слышу раздражение в голосе Кейси.

— Не понимаю тебя, Ливи… Временами ты грациозна, как одноногое фламинго в зыбучих песках.

Закатываю глаза. Иногда моя сестра как придумает…

— Это всего лишь простое растяжение. Почти уже прошло. Мне даже костыли больше не нужны.

— Когда все случилось?

— Три недели назад, наверное? Может, четыре. Не уверена.

Последние дни создается ощущение, будто время одновременно и тянется, и летит. Уверена я только в том, что не видела Эштона уже две недели, с тех пор, как он проводил меня до общежития тем вечером, поцеловал на ночь в щечку и ушел. Ничего от него я не слышала с тех пор, как на следующее утро получила сообщение со словами:

 

«Это лишь на раз. Ничего не изменилось. Оставайся с Коннором».

— Три-четыре недели, а говоришь ты мне только сейчас? — Голос Кейси наполнен смесью досады и боли, отчего вина встает комком в горле. Она права. Не могу поверить, что не разговаривала с ней почти месяц. Не сказала ей о растяжении. Не сказала о Конноре. И определенно не сказала об Эштоне.

— Прости. Замоталась с сессией и всякой ерундой.

— Как она прошла?

— Нормально, по-моему.

Мне никогда не приходилось прикладывать лишние усилия, чтобы сдать экзамены, или идти на них с ощущением неподготовленности. Но со всех зачетов на прошлой неделе я выходила, испытывая тошноту. Не знаю, дело ли в волнении от усилившегося напряжения. Но точно понимаю, что слишком много времени зацикливалась на не касающихся учебы вещах, вроде того, какие чувства испытываю к Эштону и что сделает Коннор, узнав о случившемся. Бросит ли он меня? Скорее всего. Я подумывала, не сказать ли ему самой, чтобы так он и сделал, потому что мне не хватает смелости порвать с ним. Но из-за этого могут возникнуть проблемы в отношениях между Коннором и Эштоном, а этого мне не хочется. В конце-то концов, они живут вместе, а я — просто девушка, оказавшаяся между ними.

А затем, за то, что вообще прикасался ко мне своими умелыми руками, я сосредоточила все свое недовольство на Эштоне. Позволила этому недовольству перерасти в полноценную злость. Но мысли о кожаном ремне, шрамах, татуировках и обо всем, что он еще скрывает, переросли в беспокойство, заполнив мысли и сердце, и заставили переживать за него. И отчаянно хотеть снова его увидеть.

А потом я разозлилась на саму себя за это желание, за то, что позволила ему сделать, за то, что я так эгоистично себя веду и боюсь порвать с Коннором. За то, что запуталась в оттенках правильного и неправильного вместо того, чтобы придерживаться светлого и темного, в которых что-то понимаю.

Повисает долгая пауза, а потом Кейси спрашивает:

— По-твоему?

— Да. А что?

— Не знаю. Просто ты никогда… не предполагала раньше. — Возникает еще одна пауза. — Что вообще происходит, Ливи?

— Ничего. Я просто устала. Не высыпаюсь последнее время.

Больше всего я думаю об Эштоне, когда лежу в постели. Переживаю за него. Тоскую по нему. А в постели я времени провожу много.

— Ты на днях разговаривала с доктором Штейнером?

— Нет, — признаю я, тяжело вздохнув. Потому что мне придется ему солгать, а этого мне тоже не хочется. Смысл в избегании. И Рейган что-то задумала. Посмотрев на часы, я бормочу: — У меня пара через двадцать минут.

Английская литература. Совсем нет желания идти. Я прочитала лишь четверть требуемого, так что все равно ничего не пойму. Смотрю на кровать. Как бы хорошо было сейчас прилечь…

— Что ж…мы скучаем по тебе, Ливи.

Я грустно улыбаюсь, думая о растущем животике Шторм, о научных экспериментах Мии и о вечерах, которые мы с сестрой проводили на причале, наблюдая за океаном. Грудь наполняет глухая боль. Каким бы красивым ни был принстонский кампус, он все равно не идет ни в какое сравнение с домом.

— Я тоже по вам скучаю.

— Люблю тебя, сестренка.

Я забираюсь на верхнюю койку, чтобы прилечь, когда мобильник извещает меня, что пришло новое сообщение.

 

Ты в комнате? Это Эш.

 

Во всем теле возникает нервный трепет, когда я набираю:

 

Да.

 

Ответ приходит сразу же:

 

Провожу тебя на пары. Увидимся через пару минут…

 

«Что? Он придет сюда? Сейчас?» Округлившимися глазами я обвожу комнату: кучу грязной одежды Рейган, свои треники, бледный внешний вид и отражающееся в зеркале крысиное гнездо из своих черных волос. Вскочив, я натягиваю джинсы и кофту, которую мне подарила Шторм, но надеть ее возможности пока не было. Она бледно-голубая, как мои глаза, приталенная, с глубоким вырезом. Ведь внезапно мне сильно захотелось соблазнить Эштона. Затем я привожу в порядок волосы, пытаясь разобрать их расческой. Такое ощущение, что в них и правда крысы угнездились.

Раздается громкий стук в дверь, и сердце пропускает удар. Последний раз бросив взгляд в зеркало, я быстро наношу на губы переливающийся блеск Рейган, чтобы придать немного цвета лицу. А потом, глубоко вздохнув, открываю дверь.

Эштон стоит ко мне спиной, изучая коридор. Он оборачивается, и внутри у меня все переворачивается, как в тот раз, когда я впервые увидела эти опьяняющие черты лица. Только теперь чувство намного сильнее, потому что помножилось на притяжение, разрывающее тело и душу.

— Подумал, не проводить ли тебя до аудитории из-за растянутой ноги, — бормочет он с хитрой усмешкой, бесстыдно обводя меня взглядом.

— Спасибо, — застенчиво улыбаюсь я и подхватываю с письменного стола учебники и пальто. По правде говоря, нога меня практически не беспокоит. Но я не собираюсь говорить правду, если она означает десятиминутную прогулку с Эштоном.

Наш разговор нормален, безопасен. Он задает пару вопросов об экзаменах, отвечает на несколько моих о своей сессии. Спрашивает о близнецах. Когда впереди появляется дверь в учебный корпус, я падаю духом. Мне не нужны десять минут с Эштоном. Мне нужны десять часов. Десять дней. И еще больше.

Но Эштон не уходит. Он следует за мной в здание, вниз по лестнице прямо к первому ряду и опускается на место рядом. Я не задаю вопросов. Ни слова не говорю. Просто наблюдаю, как он протягивает свои длинные ноги, снова залезая в мое личное пространство. Только в этот раз мое тело поворачивается к нему, радуясь его присутствию. Желая его.

— Как поживают мои подкупающие черты характера? — бормочет он, когда к кафедре со своими записями подходит профессор.

Я обдумываю ответ, и, наконец, произношу:

— Дам знать, когда хоть одну найду.

Профессор три раза стучит по кафедре, оповещая о начале пары. Разумеется, Эштона это мало волнует. Его губы касаются моего уха, когда он наклоняется и спрашивает:

— Хочешь, просто скажу?

Ладонью я отталкиваю его лицо, притворяясь раздраженной. Между бедрами все начинает пылать, и мне становится так некомфортно, что я еложу на месте. Тихий смешок Эштона дает понять, что он заметил и прекрасно понимает, что со мной делает его близость.

Вся сегодняшняя лекция посвящена Томасу Харди, но я не могу ни на одном слове сосредоточиться из-за витающего перед носом аромата одеколона Эштона, его колена, подталкивающего мое, и его умелых пальцев, стучащих по парте. Временами я замечаю, что он делает записи. Какие? Он этот курс даже не посещает.

В какой-то момент профессор отворачивается от нас, чтобы сделать глоток воды. Эштон вырывает лист из тетради и беззвучно подталкивает его ко мне. Нахмурившись, я изучаю написанное.

Надо было поостеречься. Надо было подождать, пока пара не закончится.

 

1. Я замечательный.

2. Я очаровательный.

3. Я слажен, как породистый жеребец.

4. Я прекратил развратничать.

5. Я талантлив, как ты прошлой ночью заметила.

P.S. Прекрати пялиться мне на руки. Знаю я, каких действий ими ты от меня хочешь.

 

* * *

 

В полуметре от меня профессор продолжает лекцию, а к моим голове, животу и бедрам приливает кровь. Что он делает? Зачем он написал это и передал мне посреди лекции? Последнее, о чем я хочу думать, пока профессор бубнит о дурацком Томасе Харди, — это Эштон, его руки и та ночь в машине…

Ладонь сжимает мое колено, и я подскакиваю на месте. Инстинктивно я вскидываю локоть и даю им Эштону под ребра. И этого достаточно, чтобы привлечь внимание профессора.

— Есть что-то, чем вы хотите поделиться с остальными? — спокойно спрашивает он, разглядывая нас поверх очков.

Я едва заметно качаю головой, когда семьдесят с лишним студентов приподнимаются со своих мест, а их взгляды сверлят дыру у меня в затылке.

Скорее всего, это бы сработало. Профессор мог бы закрыть на это глаза. Но тут мне обязательно надо было прикрыть лежащую за учебнике записку, словно пытаясь приглушить ее крикливые непотребности.

Я вижу, как на нее падает взгляд профессора.

А мои внутренности падают на пол аудитории.

— Во время моей лекции на первом ряду передают записки. Позволите? — Ко мне и доказательству моего скандального поведения с сидящим рядом парнем протягивается обветренная рука.

Замерев, широко раскрытыми глазами я смотрю на руку, пока мой мозг лихорадочно перебирает варианты. Их немного. Я не могу выбежать из аудитории из-за ноги, так что мне остается только запихнуть записку в рот, либо проткнуть одну из умелых рук Эштона ручкой, чтобы устроить диверсию. И то, и то гарантирует мне исключение с этого курса. Лишь одно будет включать в себя специальную рубашку и бонус в виде ночевки с доктором Штейнером.

Так что, бросив колкий взгляд в сторону Эштона, я передаю листок бумаги преподавателю и молюсь, что он не станет читать записку вслух, ведь тогда в жизнь еще может претвориться мой план с диверсией.

— Посмотрим, что у нас тут…

Аудитория плывет перед глазами, а к ушам приливает кровь. Не сомневаюсь, что помещение вибрирует от предвкушающих шепотков, ведь все ждут, как зеваки перед смертной казнью. Но я не слышу ни звука. И не осмеливаюсь взглянуть на Эштона, потому что, увидь я ухмылку на его лице, двинула бы точно по ней.

— Мистер Хенли, советую Вам оставлять свои завоевательные потуги вне моей аудитории, — наконец, говорит профессор, бросив колкий взгляд на Эштона. Он сворачивает записку в крошечный шарик и бросает в мусорную корзину. Весь воздух покидает мои легкие. «Естественно, он знает Эштона. Все знают Эштона…»

Эштон откашливается, когда позади нас нарастает тихий гул от шепотков.

— Да, сэр.

Не уверена, стыдно ему или нет. Даже не подумаю на него смотреть.

Когда преподаватель подходит обратно к кафедре, аудитория заполняется разочарованным гулом: студенты осознают, что сегодня казнь не состоится. Но прежде, чем продолжить лекцию, профессор добавляет:

— И будь я на месте этой девушки, серьезно бы задумался над пунктом номер один.

 

* * *

 

— Ты вообще понимаешь, как близко был к тому, чтобы эта ручка оказалась в твоей руке? — Я поднимаю ее для эффекта, когда мы выходим из здания.

— Мне было скучно. В первый заход Харди тоже был отстойным.

— Ну, тебе не обязательно было унижать меня перед всей аудиторией.

— Ты бы предпочла, чтобы я не приходил? Правду…предписание доктора.

Я скриплю зубами, но несмотря ни на что с улыбкой бормочу:

— Нет.

— Что «нет»?

— Нет, я рада, что ты заскочил.

— Не заскакивал…пока.

Я хлопаю его учебником по руке и жутко краснею.

— Ты невозможен.

— А ты невероятна.

Судя по тому, как сбивается его дыхание и перескакивает на меня взгляд темных глаз, он не собирался произносить этого вслух.

Мне приходится бороться с нестерпимым желанием броситься ему в объятия. Хотя слова я не сдерживаю.

— Я скучала.

— Я тоже скучал. — Повисает долгая пауза. — Айриш… — Его шаги замедляются, и он останавливается, обратив на меня один из своих «эштоновских» тяжелых, мрачных взглядов. Внутри у меня все тут же сжимается, одновременно в ужасе и предвкушении от того, что он скажет. — Ты будешь отвечать?

— Что?

— Телефон. — Его ладонь прикасается к карману моих джинсов, в котором лежит мобильник. — Он звонит.

Как только Эштон произносит это, я улавливаю звук рингтона, стоящего только на звонках Коннора.

— А, да. — Я вытаскиваю его и смотрю на дисплей, где отображаются радостная улыбка и зеленые глаза Коннора. Нажимаю клавишу приема вызова. — Привет, Коннор.

— Привет, детка. Я бегу на пару, но хотел перепроверить: ты же придешь на гонку в следующую субботу, да?

— Ага, буду на ней с утра. Днем у меня волонтерская смена.

— Отлично. — Я слышу облегчение в его голосе. — Родители не могут дождаться знакомства с тобой.

Внутренности совершают кульбит.

— Что? Ты им обо мне рассказал? — «Неторопливо и без сложностей» теперь означает «знакомство с родителями»?

— Конечно. Мне надо бежать. Позвоню позже. — Я слышу гудок и просто пялюсь на Эштона, который с отсутствующим видом расшвыривает с дорожки опавшие листья.

Он поднимает глаза и хмурится.

— Что?

Я смотрю на телефон и снова на него, а заговорив, слышу осторожность в своем голосе:

— Коннор хочет познакомить меня с родителями. — Я понимаю, зачем говорю это Эштону. Хочу знать, что он думает об этом.

Он пожимает плечами, отвлекая себя проходящей мимо блондинкой.

— Эй! — рявкаю я, хмурясь. — Я тут вообще-то!

Склонив голову, Эштон вздыхает.

— Что ты хочешь от меня услышать, Айриш? — Посмотрев на меня с покорной улыбкой и слабо прикрытой болью, которую прячет от большинства людей, он говорит: — Знакомься с его родителями. В этом, наверное, есть смысл. — Он замолкает, крепко сжав губы. — Вы с Коннором вместе. — Я слышу невысказанные слова, будто он выкрикивает их. А мы с тобой нет.

— Что, если бы я не была с ним? Для тебя это было бы важно? — Та же фраза, которую он несколько раз использовал со мной. Пришел мой черед.

Эштон поднимает руки, хватаясь за затылок. Он прикрывает глаза и запрокидывает голову, уставившись в чистое голубое осеннее небо. А я жду, молча наблюдая за ним. Запоминаю изгибы его шеи, борюсь с желанием протянуть руку и притронуться к его груди, снова разделить с ним тот интимный момент.

Его руки опускаются вниз, а взгляд — на меня. Челюсть его заметно напряжена.

— Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, Айриш. — Еще раз тяжело вздохнув, он произносит: — Как думаешь, сможешь остаток пути сама пройти?

В горле встает колючий комок, и, прикусив нижнюю губу, я опускаю взгляд на учебники.

— Конечно. Спасибо, Эштон.

Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но останавливается. Я вижу, как Эштон едва заметно качает головой, словно предупреждая самого себя.

— Увидимся.

Он разворачивается и уходит прочь.