Лес Рук и Зубов 5 страница

Отныне я помолвлена с Гарри. Он берет меня за руку и выводит с помоста на яркий солнечный свет, где нас окружает толпа доброжелателей. Трэвис пропадает из виду.

Я потеряла его навсегда.

 

***

 

Неделя Браковенчания проходит как в тумане. На всех мероприятиях мы – почетные гости, нами любуются и восхищаются, наперебой приглашают на праздничные обеды и ужины. В перерывах мы должны совершать одиночные моления – готовить свои души к принесению вечных клятв.

Крестины – самый важный обряд Райской седмицы после трех обрядов Браковенчания. Младенцев приносят Сестрам и Стражам, показывают всем жителям деревни, ведь эти дети – наше общее будущее.

В нынешнем году крестят четырех малышей: все они родились в браках, заключенных прошлой весной. Краем глаза я замечаю, что Джед и Бет пытаются незаметно прокрасться к краю толпы и убежать с праздника. Наверно, им слишком больно видеть чужую радость, ведь своего первенца они потеряли.

В середине недели меня ненадолго оставляют в покое: я выдираю цветы из волос и могу наконец-то побыть одна. Я страшно устала от соседей, от Гарри, Сестер, Стражей и доброжелателей.

Надоело всеобщее счастье. Чтобы прийти в себя, я поднимаюсь на холм со смотровой вышкой – единственное место, где можно побыть одной.

Однако у стены смотровой вышки я замечаю человека и уже хочу развернуться… как вдруг узнаю силуэт. Это Трэвис! Внутри все вздрагивает. Я и не думала, что он тоже здесь бывает, что сюда вообще кто-то ходит кроме меня.

Мы с Трэвисом так давно не оставались наедине, что я могу лишь молча смотреть на него, пожирать глазами. Лучше мне уйти, нельзя поддаваться соблазну. Он не мой и никогда не станет моим, а быть рядом, сознавая безысходность положения, слишком больно…

Но, не успеваю я развернуться, как Трэвис протягивает мне руку и говорит:

– Мэри, давай помолимся.

Его слова – моя погибель. Я бегу, путаясь в подоле туники, ползу на четвереньках, царапая землю, и вот я уже рядом с Трэвисом, мои руки на его груди, воздух застревает в горле.

– О, Мэри… – Он запускает пальцы в мои волосы и осторожно притягивает меня к себе – через все, что нас когда-либо разделяло. От моей жажды по Трэвису нет спасения.

Когда мои губы уже вот-вот должны прикоснуться к его губам и наконец обрести дом, Трэвис замирает. Он тяжело дышит, а я дышу только его воздухом. Кажется, так проходит целая вечность: мы не в силах преодолеть разделяющую нас пропасть и отдаться друг другу.

– Мэри, – шепчет он. Я чувствую движение его губ.

Сейчас он оттолкнет меня и скажет, что так нельзя. Что он не может предать брата и посягнуть на его невесту. Я не выдерживаю и прижимаюсь лицом к его шее.

День снова выдался знойный, и на моих губах остается соль его пота. Я хочу растаять, слиться с Трэвисом в одно целое, забыть о разделяющих нас преградах… Страшным усилием воли я заставляю себя усидеть на месте и не прижаться к нему всем телом.

Он не мой, он принадлежит Кэсс, я должна развернуться и уйти. Но это выше моих сил. Пусть в последний раз, но я должна ощутить близость Трэвиса, закутаться в нее, как в воспоминания.

Несколько минут мы сидим так, ничего не делая: я на коленях у Трэвиса, цепляюсь за него и чувствую, как внутри меня все раскрывается. Я сознаю, что наконец счастлива. А потом его рука снова оказывается в моих волосах, и я отбрасываю все сомнения.

Вокруг нас – прекрасный весенний день. Птицы уже вернулись в деревню, снег растаял, солнце мягко печет голову. Дует легкий ветер, и его шелест в ветвях деревьев напоминает мне мамины истории об океане.

– В такие минуты невозможно поверить, что мы – не единственные люди на свете. Что кроме нас кто-то еще есть, – говорит Трэвис. Я улыбаюсь, а он продолжает: – Но порой я совершенно уверен в обратном: что мы не можем быть одни. В смысле, наша деревня. За Лесом должно быть что-то еще, другие поселения.

Я пытаюсь немного отстраниться и посмотреть Трэвису в глаза. Он словно прочел мои мысли, заглянул в мои сны. Я думала, что кроме меня никто не верит в жизнь за пределами Леса. Трэвис мягко прижимает меня к себе, не давая поднять голову, и мое сердце громко стучит в такт его словам.

– Не только ты росла на сказках и небылицах, – продолжает он. Я затаиваю дыхание. – Они снова и снова приводят меня к мысли, что в мире есть что-то еще, что-то большее. Жизнь не может заканчиваться за этим забором, не может ограничиваться нашей деревней и ее законами.

Голос у Трэвиса напряженный, словно он тоже чувствует нерушимую преграду между нами. Он кладет палец мне под подбородок, приподнимает мою голову и заглядывает в глаза.

– Ты ведь тоже это чувствуешь, Мэри? Там что-то есть, правда? Этой жизни слишком мало…

На глаза сразу наворачиваются слезы, кровь в жилах точно поет от радости. Я смотрю на забор так, словно где-то за ним кроется наше будущее. Отдельных Нечестивых отсюда не разглядеть, видно лишь серую толпу за сеткой. Изменивший направление ветер доносит до нас их стоны.

Я уже хочу рассказать Трэвису про Габриэль – лучшее доказательство существования другой жизни, – как вдруг среди деревьев мелькает что-то ярко-красное. Сердце на миг останавливается, дыхание замирает. Я резко выпрямляюсь и вглядываюсь в Лес.

– Что такое? – спрашивает Трэвис, тоже вставая и кладя руку мне на спину.

Я начинаю думать, что мне все примерещилось, но тут в тени под сосновыми деревьями снова вспыхивает красное. Я встаю – от умиротворения и счастья не осталось ни следа, – и бросаюсь вниз по склону, то и дело спотыкаясь о корни и камни. К забору у подножия холма я подбегаю с такой скоростью, что едва успеваю вовремя остановиться – еще чуть-чуть, и меня могли бы схватить, поцарапать или укусить.

Красное мелькает вновь, а потом… вот она, среди остальных! Сразу видно, что теперь она тоже Нечестивая. Ноги и руки болтаются сами по себе, кожа туго обтягивает кости.

Но зато ее жилетка – прежнего ярко-алого цвета. Ошибки быть не может, это она. Пришелица. Габриэль.

Я хочу вцепиться в железную сетку, но тут сзади подбегает Трэвис и оттаскивает меня назад.

– Что на тебя нашло?! – шипит он. В руке у него трость, и до меня только сейчас доходит, как тяжело ему, наверно, было бежать за мной по склону.

Габриэль мечется среди Нечестивых. Она похожа на них, но при этом другая. Быстрая. Стремительная. Она бьется о сетку с невиданной силой и свирепостью. Я молча стою рядом с Трэвисом, не зная что думать и как поступить.

– Никогда так больше не делай, – выдыхает Трэвис мне на ухо, обнимая за плечи и прижимая к себе.

Больше всего на свете я хочу поддаться, утонуть в его объятьях, скрыться в них от горя и бед. Мое тело содрогается от каждого удара сердца, руки дрожат.

– Она жила в комнате рядом с твоей, – наконец говорю я, показывая пальцем на Габриэль. – Это пришелица, она явилась в нашу деревню той ночью, когда мы виделись последний раз. – Мое щеки вспыхивают: я вспоминаю, как сидела в ту ночь на Трэвисе.

Несколько секунд мы молча смотрим на отчаянные попытки девушки в красном жилете добраться до нас. С ней явно что-то неладно: мы оба первый раз видим такую Нечестивую.

– Однажды я разговаривала с ней через стенку, – продолжаю я. – Тебя перевели в другую комнату, а я пришла тебя искать… Ее звали Габриэль. – Горло уже жгут слезы, я с трудом их проглатываю, чтобы не разрыдаться. Поверить не могу, что это случилось с девушкой, которая отважилась пройти по Лесу и войти в нашу деревню…

По моей щеке скатывается слеза. Я оборачиваюсь к Трэвису.

– А тебе она ничего не говорила? – спрашиваю я. – Откуда она? Зачем пришла?

– О, Мэри… – выдыхает он.

И в следующий миг его губы запечатывают мои.

Я вспоминаю удивительное ощущение от нашего почти-первого-поцелуя той ночью. Когда в деревню пришла Габриэль. Мы оба тогда ничего не знали о внешнем мире, да он нас и не заботил: мы могли думать лишь друг о друге. Мое сердце колотилось, как бешеное, а тело было готово ко всему. После этого я, конечно, уже целовалась. По-дружески, с Гарри, во время его короткого ухаживания. Кроме Гарри я в жизни никого не целовала.

Но поцелуй Трэвиса… Такое чувство, что я внезапно очнулась, заново родилась и вдруг поняла, какой может быть жизнь. Я тону в этом поцелуе, волны тепла и счастья захлестывают меня и швыряют из стороны в сторону, точно крошечную щепку, как будто я – ничто и одновременно все.

Габриэль с новой силой кидается на забор, и металлический лязг заставляет нас оторваться друг от друга.

– Мы должны кому-нибудь рассказать, – говорю я.

Трэвис кивает.

– Про нее, – добавляю я.

– И про это тоже, – улыбается он. Я невольно улыбаюсь в ответ.

Как луковица, продремавшая всю зиму под землей, я наконец начинаю раскрываться. Оттаивать. Внутри меня, постепенно охватывая все тело, расцветает радость. Я отодвигаю в сторону ужас, который испытала при встрече с новой Габриэль, прячу его глубоко внутрь, чтобы он не портил мне удовольствие от этого мига.

– Я доберусь до Стражей быстрее, чем ты, – говорю я. – Они меня выслушают.

Тут я вспоминаю про свои обещания Кэсс, сестре Табите, Гарри и самой себе… От чего я отказываюсь, куда заведет меня это опрометчивое решение? Всю жизнь я старалась жить по правилам деревни, соблюдать законы Союза, но в награду не получила ничего кроме боли, смятения и лжи.

Я уже начала думать, что смогу отпустить Трэвиса и удовольствоваться жизнью с Гарри. Но потом Трэвис признался, что верит в существование мира за пределами забора. И я поняла, что он тоже вырос на историях о чем-то недостижимом, о чем-то большем.

Теперь, стоя напротив Трэвиса, чувствуя его вкус на губах, я решаю отказаться от всего остального. Я готова принять на себя гнев Кэсс, Гарри и сестры Табиты – только бы он был рядом.

– Ты придешь за мной?

Я знаю, что прошу его предать брата, нарушить заведенный в деревне порядок и причинить боль моей лучшей подруге. Но это больше не имеет значения. Ради Трэвиса я готова пожертвовать всем.

Он улыбается и вместо обещания проводит пальцем по моим губам. Под лязг забора, стихающий за спиной, я бегу в деревню за Стражами.

 

 

XI

 

Последние два дня я жду Трэвиса, меряя шагами свою келью в соборе и пытаясь различить его голос в коридоре. Но там стоит мертвая тишина. Всякий раз, когда мне удается сбежать от многочисленных обязанностей и празднеств, я отправляюсь на холм. Надеясь найти там Трэвиса. Надеясь, что он придумал, как нам быть вместе.

Однако на холме меня встречает лишь ветер да стоны Нечестивых, летящие из Леса у подножья. Стражи усилили охрану, и сверху я наблюдаю за патрулями, что ходят туда-сюда вдоль забора в поисках Габриэль.

Иногда среди них я различаю Джеда. Мне хочется подбежать к нему и рассказать все, что я знаю о девушке в красном жилете, что она явилась к нам снаружи. Но я молчу, потому что Стражи подчиняются Сестрам, и Джед может выдать Союзу мою тайну. А если сестре Табите станет известно, что я знаю про Габриэль, она выгонит меня в Лес.

Гарри – недавно он поступил в ученики к Стражам, – рассказывает, что Быстрая (так они назвали пришелицу) прячется в Лесу, а когда выходит, то носится вдоль забора с такой скоростью, что убить ее до сих пор никому не удается.

Ее существование изрядно подпортило всем праздник. Некоторые жители боятся, что Нечестивые стали меняться, приспосабливаться, и что Быстрая принадлежит к новой породе живых мертвецов, которая в конечном счете перебьет всех нас.

Гильдия и Союз сестер пытаются умерить нарастающую панику и заверяют людей, что быстрые Нечестивые были всегда. На одном из собраний сестра Табита выходит к людям в окружении двух самых высокопоставленных Стражей. Перед ней стоит толпа деревенских жителей: они крепко держат за плечи своих детей, то и дело поглядывая на забор. Воздух загустел от всеобщего страха, и каждый мускул моего тела напрягается, реагируя на тревожные настроения толпы.

– Еще со времен Возврата Сестры из поколения в поколение передавали друг другу знание о быстрых Нечестивых, – говорит она, вытянув руки по бокам. Черная мантия хлопает на ветру и бьется о ее лодыжки. – Быстрые – очень редкая и свирепая разновидность. Они существовали всегда, просто Господь уберегал нашу деревню от их атак. – Сестра Табита украдкой косится на меня, словно я каким-то образом виновата в появлении Габриэль.

– Мы не знаем, что заставило их эволюционировать и стать быстрее остальных. Но их тела быстро разрушаются, не выдерживая нагрузки. Очень скоро все вернется на круги своя. Стражи постоянно патрулируют забор, из деревни вызвалось много добровольцев. Так или иначе, угроза скоро исчезнет: либо Быструю убьют Стражи, либо она уничтожит себя сама. До тех пор нам остается лишь молиться и просить у Господа прощения и благословения.

Вместе со всей деревней сестра Табита возносит молитву небу и уходит, чтобы не мешать людям праздновать. Однако по их лицам я вижу, что они ей не поверили и по-прежнему боятся новой породы Нечестивых. Танцуют все молча, а вечером рано расходятся. На ночь во всех домах запирают двери и ставни – люди готовятся к худшему.

Меня мучают одни и те же вопросы: что еще утаивают от нас Сестры? Какие секреты хранит собор? Что известно Союзу о той, что раньше была Габриэль – обыкновенной девушкой вроде меня?

В мыслях я постоянно возвращаюсь к тому дню, когда сестра Табита провела меня подземным туннелем на поляну среди Леса. То же самое могло случиться с Габриэль. Меня так и подмывает спросить сестру Табиту, что же она натворила, как это произошло. Поначалу я боюсь оказаться на месте Габриэль и помалкиваю, но потом меня начинают терзать новые вопросы: разве я ничего не могла сделать для пришелицы? Например, заявить Сестрам, что я все знаю, искать лучше… В ответе ли я за ее судьбу?

Наконец мое любопытство берет верх: я должна узнать, что случилось, что сделало Габриэль такой сильной и быстрой.

В оставшиеся до церемонии Обручения дни я начинаю под разными предлогами тайком обходить собор. Останавливаюсь у закрытых дверей и подслушиваю разговоры старших Сестер – ведь именно они должны хранить все секреты.

Но ничего особенного мне не открывается. В отчаянии, что время поджимает, я начинаю нарушать запреты. Вновь и вновь перехожу границы дозволенного, хотя и отдаю себе отчет, что меня могут отправить к Нечестивым вслед за Габриэль.

Плевать. Каждый мой день – это новый день без Трэвиса. Он так и не приходит, а я становлюсь все безрассудней в попытках понять, что случилось. Я должна узнать все: почему мы здесь, кто такие Сестры, что стало причиной Возврата?

Нам строго запрещено задаваться этими вопросами. Ответы на них запрещено искать.

Однако они не идут у меня из головы. Преклоняя колени на службах и посещая празднества, я чувствую, как внутри поднимается мятежный дух: я должна во что бы то ни стало обхитрить Сестер и докопаться до истины. Пробраться в самые запретные глубины собора.

Но вот наступает последняя ночь, когда я могу побыть одна, а истина по-прежнему мне не открылась. Завтра состоится церемония Обручения, а я так и не нашла ни одного доказательства, что Сестры причастны к Возврату Габриэль. Я сижу на своей кровати, вцепившись в ночную сорочку, и смотрю в окно. Смотрю на Лес и гадаю, неужели я ошибалась – неужели все эти вопросы мучили меня напрасно?

Быть может, Сестры правы, и их путь – единственно возможный. Их истина – единственная и абсолютная. Кроме нашей деревни на свете больше ничего нет. Моя мать все выдумала, никакого океана не существует…

Я стискиваю зубы, чтобы не разрыдаться от отчаяния и растерянности. Как же все это понимать?!

Усидеть на месте невозможно, поэтому я вскакиваю и начинаю расхаживать туда-сюда по комнате. Собор тихо готовится ко сну. Мой разум никак не уймется: то он приказывает мне немедленно отправиться на поиски правды, то велит сидеть на месте и не высовываться. Не испытывать судьбу и терпение Сестер, а спокойно дождаться Трэвиса – ведь он обещал за мной прийти.

Но потом я думаю о Габриэль, как она сейчас бьется о железный забор, не жалея сил… Где-то там и моя мать. Быть может, теперь она знает ответы на вопросы, что не дают мне покоя.

Я выскальзываю из комнаты, не потрудившись даже зажечь свечу, и быстро крадусь вдоль стен. У дверей я больше не подслушиваю и скоро подхожу к пыльной лестнице в подвал. Я представляю, что иду за сестрой Табитой – как в тот день, когда она привела меня в тайное подземелье, чтобы преподать урок о выборе. Тогда я впервые узнала, что Союз сестер хранит от нас секреты.

Чем глубже я спускаюсь по неровным каменным ступеням, тем более холодным и спертым становится воздух. Света здесь нет вовсе: я нащупываю кремень и зажигаю свечу. Ее слабого света едва хватает, чтобы осветить мою дрожащую руку, и густой мрак комнаты очень быстро проглатывает крошечное пламя.

Свободной рукой я ощупываю пустые полки, на которых, как объяснила сестра Табита, раньше хранили бутылки с готовым вином и бочки для брожения. Вдруг раздается царапанье острых ногтей по старому дереву, и я замираю на месте, покрывшись мурашками.

Когда стихают все звуки, кроме свиста воздуха в моем горле, я продолжаю ощупью идти по комнате, пока нога не упирается в стену. Где-то здесь должна быть штора, а за ней – дверь… Вот она! Отодвигаю в сторону тяжелый занавес и тут же сгибаюсь пополам: в рот и нос набивается пыль. Наконец под руками оказываются щербатые доски двери, ведущей в подземелье.

Дверь не поддается. А на что я рассчитывала? Что сестра Табита оставит ее незапертой? Что дверь откроется по моему велению?

Я прижимаюсь ухом к дереву, словно пытаясь что-то расслышать – словно дверь сама нашепчет мне свои тайны. Эти стены немало повидали на своем веку. Интересно, как здесь встретили Возврат? Готовились ли местные жители заранее? Существовала наша деревня до Возврата или ее создали для укрытия, в качестве тайного убежища, спрятанного от остального мира?

Стены молчат, не выдают секретов, и вообще вокруг меня стоит полная тишина – даже моего дыхания почти не слышно, его заглушает штора, отделяющая меня от комнаты. От недосыпа горят глаза, руки и ноги будто свинцом налились. Мне хочется оставаться в этом темном коконе вечно. Чтобы не пришлось встречаться с Гарри. Чтобы больше не гадать, придет ли за мной Трэвис. Чтобы не пресмыкаться перед Сестрами, признав их правоту.

Я скольжу пальцами по железным оковам на двери, надеясь обнаружить слабину – ее, разумеется, не существует. Затем дотрагиваюсь до петель и пачкаюсь в жире, которым их регулярно смазывают Сестры.

Вдруг меня начинает неудержимо тянуть обратно в келью, в теплую постель. Насладиться одиночеством последней ночи – ведь завтра меня навсегда отдадут Гарри. Последняя ночь, когда я могу уснуть, мечтая о Трэвисе.

Я отталкиваюсь от двери, скидываю с плеч тяжелую штору, вытираю пальцы о шершавое дерево… и внезапно понимаю, как открыть дверь, как пробраться в туннель с тайными комнатами.

Я мгновенно оживаю и схватываю с пола свечу. Ее пламя словно бы пульсирует вместе с моим сердцем, и черные тени вокруг меня тоже. Я вся дрожу, ощупывая деревянные полки вдоль стен: наконец натыкаюсь на сломанную доску, хватаю одну щепку и начинаю крутить и выламывать, пока в руках у меня не оказывается длинная тонкая дощечка.

Продолжая шарить по полкам, я нахожу доску потолще и потяжелее, которую можно использовать вместо молотка, а затем пробираюсь обратно к двери. Загоняю тонкую щепку под головку железного штыря, скрепляющего две пластины дверной петли, и начинаю стучать по ней «молотком». Надеюсь, штора заглушает эти звуки…

Сперва петля даже не думает поддаваться, но я стучу все сильней, а затем, не выдержав и плюнув на шум, принимаюсь со всей силы колотить по щепке.

Наконец головка штыря приподнимается, он начинает болтаться в гнезде, и я вытягиваю его пальцами: подол сорочки помогает мне покрепче ухватиться за скользкое железо. Наконец штырь полностью выходит и с приятным звоном падает на пол. Я тут же принимаюсь за вторую петлю.

К тому времени, когда я справляюсь со вторым штырем – теперь ничто не соединяет дверь со стеной, – сорочка плотно натягивается на моей спине и прилипает к мокрой коже. Мне хочется вопить и приплясывать от радости, но вместо этого я вытираю лоб и потягиваю затекшую спину, удовлетворенно разглядывая дело своих рук.

Пусть дверь заперта на замок, с другого края она свободно двигается в обе стороны – ведь я сняла петли. Сделав глубокий вдох, я засовываю пальцы в узкую щель под дверью и тяну на себя, пока она не приоткрывается, а затем расширяю проем и протискиваюсь внутрь. Тяжелое дверное полотно опасно наклоняется: петлей-то больше нет, только замок удерживает его на месте.

Воздух за дверью влажный и пахнет плесенью. Кажется, что мое дыхание ревет ураганом, и я изо всех сил прислушиваюсь к обступающей со всех сторон темноте. Внезапно меня охватывает ужас: здесь может быть кто-то еще! Когда я уже почти поверила, что слышу даже движение червей в земле, мне вспоминается столик со свечами сбоку от двери. Зажигаю их все. Тело содрогается от облегчения, пока крошечное пятно света вокруг меня постепенно растет.

Я вся трясусь, то ли от страха, то ли от холода (сорочка насквозь пропиталась потом). Если бы только здесь был Трэвис, если бы он держал меня за руку и отгонял ужас, затаившийся на краю моего воображения… Я так давно хотела попасть в этот туннель – и наконец попала, но желание идти дальше куда-то улетучилось.

Я даже не уверена, что хочу знать правду. Не все ли равно, какие тайны здесь спрятаны?

Выставив перед собой свечу, я заставляю себя сделать первый шаг. Под ногами – гладкая утоптанная земля. Я прохожу мимо полок с вином и вспоминаю историю этого здания, рассказанную сестрой Табитой. Туннель плавно сворачивает влево, и я останавливаюсь напротив первой двери.

Дерево кажется темнее, чем мне запомнилось, а сам проем меньше. Дверь заперта. Ощупывая щепки по краям, я вспоминаю про массивные железные засовы, которые не дают двери открываться, и едва сдерживаю стон облегчения. Тихонько стучу в дверь и, не услышав ответа, барабаню громче.

Со стороны я, должно быть, похожа на обычную девушку, зашедшую в гости к соседке. Эта мысль заставляет меня хихикнуть: истеричное эхо отдается в коридоре, и от жуткого звука по спине сразу бегут мурашки.

Пытаясь успокоиться, я осторожно ставлю свечу на пол – мне сразу начинает не хватать ее света и тепла. От каждого удара сердца содрогается все тело, руки чешутся от страха. Я хватаюсь руками за обе щеколды: тяну одну назад и вверх, а другую толкаю вперед и вниз.

Раздается щелчок, потом скрип, и дверь внезапно распахивается.

Меня обдает потоком воздуха из открытой комнаты: он тушит свечу у моих ног и погружает все вокруг в кромешную тьму.

В панике я отшатываюсь к стене напротив, пол уходит из-под ног. Я невольно представляю, что это чьи-то руки дернули меня за лодыжки, и прикусываю язык, чтобы не завопить от ужаса. Кое-как встаю, но сразу врезаюсь в полку и роняю на пол несколько бутылок.

Вслепую бросаюсь бежать. За спиной раздается звук рвущейся ткани и скрип дерева. Я поскальзываюсь и падаю, больно врезаясь в деревянные ступени. Тут до меня доходит, что я бежала не в ту сторону. Гулкая, похожая на пещеру комната под собором осталась в другом конце туннеля, а я нахожусь прямо под люком, за которым – Лес. Сначала я хочу кинуться обратно, но там слишком темно. Мрак наводит на меня неописуемый ужас.

Я взбираюсь по ступенькам, пока не упираюсь спиной в люк, и замираю, не в силах пошевелиться. Сворачиваюсь в клубок, притягиваю колени к груди. Воздух с оглушительным свистом и хрипом вырывается из легких: я зажимаю рот рукой, но это совсем не помогает. Тело громко требует воздуха.

Я пытаюсь задержать дыхание и прислушаться к тишине между ударами сердца, от которых содрогается все тело. Из разбитых бутылок капает жидкость. Больше – ни звука.

Вдруг резкая боль пронзает мой ужас, и дрожащими руками я вытаскиваю из правой ноги осколок стекла. Слезы катятся по щекам. Я больше не хочу быть здесь, не нужно мне все это! Плевать на Габриэль, Сестер, Гарри и Трэвиса. Плевать на все!

Я представляю, как поднимаю тяжелый люк и выбираюсь наружу. Медленно подхожу к забору; белая сорочка вздувается и хлопает на ветру, словно я парю в воздухе. За забором, протягивая ко мне руки, стоит и ждет мама.

Тут я окончательно теряю самоконтроль. Меня душат рыдания. Нет, не таким я воображала свое будущее! Сижу, скрюченная в три погибели, грязная и напуганная в тайном подземелье собора, а завтра мне предстоит обручиться с нелюбимым мужчиной… В детстве я мечтала о любви, солнце и большом красивом мире за пределами Леса. Я мечтала об океане – месте, где не было Возврата.

Но кто мне вообще сказал, что детские мечты должны сбываться? Все тело отзывается болью на это осознание. Мне словно вырезают какой-то жизненно важный орган. Горечь утраты невыносима. Она почти заставляет меня сдаться.

Такое чувство, что кости больше не могут поддерживать мое тело. Что я превратилась в сплошные слезы, кровь, страх и сожаления. Я понимаю, что теперь у меня всего три варианта: выбраться наружу и уйти в Лес самой, остаться здесь до прихода сестры Табиты – тогда в Лес меня вышвырнет она, – или закончить начатое и вернуться к жизни.

Я отталкиваюсь от ступеней и заставляю себя двинуться обратно по коридору: это как плыть в густой черной воде. Под ногами влажная земля, в горле – горько-кислый привкус старого вина. Каждый мускул моего тела напрягается до предела, когда я прохожу мимо открытой двери, горло спирает: я представляю руки, хватающие меня за ноги, и снова бросаюсь бежать. Наконец туннель плавно поворачивает, и вот я уже вижу слабое мерцание свечей на столике у входа. Хватаю две и иду обратно, осторожно обходя разбитые бутылки: пламя поблескивает на острых краях.

На пороге темной комнаты я замираю. Еще есть время повернуть назад. Собрать осколки, поставить на место петли и вернуться в кровать, сделать вид, что все это мне приснилось.

Но я набираю побольше воздуха в легкие и заставляю себя перешагнуть порог.

 

 

XII

 

Комната крошечная, с низким потолком. К дальней стене придвинута койка, заправленная старым стеганым одеялом. Справа от меня узкий столик, а на нем – незажженные свечи и толстая книга, которая может быть только Писанием. На другой стене висит большой гобелен с Его священными словами, а под ним лежит тонкая изношенная подушка для преклонения колен. В середине комнаты на полу – круглый коврик, сплетенный из старых мантий Сестер.

Я поражена заурядностью этой комнаты – передо мной самая обычная сестринская келья, каких десятки в соборе, практически зеркальное отражение моей собственной. Я делаю еще несколько шагов и ступаю на коврик, провожу пальцем по гладкому плетению гобелена. Сколько рук, интересно, трогали эти слова и искали в них утешение?.. Подушка на полу протерта от колен молящихся.

Я сажусь на койку, и она тихонько скрипит, нарушая колдовскую тишину кельи. Я подтягиваю ноги к груди и прислоняюсь к стене. Интересно, кто спал здесь последним? Трэвис, когда ему стало хуже? Габриэль? Наказанная за какую-нибудь провинность Сестра?

В поисках ответов я подхожу к узкому столу и зажигаю свечи вокруг Писания. Взгляд мой, однако, устремлен внутрь, я почти ничего не вижу перед собой и растерянно листаю страницы – их шелест напоминает шорох осеннего листопада. Однако на слова я не смотрю, меня полностью поглотил собственный внутренний мир.

Вдруг я сознаю, что страницы выглядят как-то странно, слов на них слишком много. Наклоняюсь ближе… Все белые поля, все свободные места на страницах Писания заполнены мелким почерком – настолько мелким, что слов почти не разобрать, да еще просвечивают чернила с обратной стороны.

Я возвращаюсь на первую страницу и пытаюсь расшифровать загадочные надписи: мелкие синие слова на тонких, как луковая шелуха, страницах. «Сначала, – читаю я, – мы не понимали масштабов бедствия».

Я подношу свечу еще ближе, однако на этой странице больше ничего разобрать не могу. Листаю дальше: почерк меняется, чернила становятся черными, а буквы толще и корявей.

Внезапно, примерно на середине книги, записи кончаются. Я веду пальцем вниз по странице и читаю последние строки: «Как и ожидалось, полная изоляция сделала ее неописуемо сильной и быстрой. Да поможет нам Бог: мы отправим ее в Лес и проверим, насколько ее хватит. Так мы лучше поймем своего врага. Ее жертва да сделает нас сильней. Его благодать да поможет нам выжить».

Все это время я сидела, затаив дыхание, и теперь начинаю судорожно глотать воздух. Тело дрожит, в голове – каша. Я не успеваю проглатывать слезы, застилающие мне глаза. В ужасе отшатываюсь от Писания, спотыкаюсь о коврик и падаю на дверь: она с грохотом захлопывается.

Я взаперти, отрезана от мира! Все внутри меня вопит от ужаса, и я лихорадочно ловлю губами воздух. Паника захлестывает с головой, и я машинально тянусь рукой к тому месту на дверном косяке, где всегда начертаны слова из Писания. Обычно это место гладкое, стертое тысячами ежедневных прикосновений, но здесь дерево до сих пор шершавое, и это возвращает меня к реальности.

Я приглядываюсь к словам и вижу, что это не строчка из Писания, а список имен. В самом низу совсем недавно кто-то вывел: «Габриэль».