Студопедия — Наталия Вико 17 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Наталия Вико 17 страница






- Ну, хорошо, котик, - на лице женщины появилось скорбное выражение, которое должно было свидетельствовать о масштабе приносимой жертвы, - значит, это платье из креп-жоржета покупать не будем, – горестно вздохнула она, выдержала паузу, а затем, оживившись, продолжила:

- Тогда непременно привези мне из Парижа что-нибудь эксцентричное из крепа, на чехле, отрез синего люстрина, непременно духи "Монбодюр" и пудру - "Аракс". Лучше - две коробки, - показала на пальцах, чтобы было яснее. – И не забудь про платье! Запомнил? На чех-ле! – сказала по слогам.

Мужчина кивнул и положил в рот кусочек мяса.

- Не могу же я рисковать, - высокомерно продолжила рыжеволосая, - и ходить в том, в чем жены твоих подчиненных, - сказала так презрительно и высокомерно, что мужчина даже оторвался от еды и посмотрел то ли растерянно, то ли недовольно.

- Но ты - паинька, - поспешила успокоить его женщина, - ты в прошлый раз все просто типаньки, как привез!- щелкнула пальцами и даже причмокнула.

Мужчина продолжил трапезу.

- А знаешь, пуся, давай, пожалуй, выпьем шампанское, – сообщила о принятом решении и повернулась в поисках официанта, но увидела Ирину. Мгновенно, как умеют женщины, оценила прическу, наряд и украшения, презрительно фыркнула и замолкла, застыв с напряженной спиной, потом отпила глоток воды из фужера, помахала ладошкой как веером, остужая вдруг раскрасневшееся лицо, прижала пальцы к виску и, наполнив взгляд страданием, склонилась через стол и стала настойчивым шепотом убеждать мужчину отправиться домой, потому как «внезапно разразившаяся мигрень превратила ее пребывание в ресторане в непереносимое страдание».

Мужчина, оторвавшись от еды, поднял горестный взгляд на Ирину, потом обреченно посмотрел на спутницу, которая, продолжала говорить, уже ухватив его за рукав френча, тем самым, лишив возможности пронзать вилкой и доносить еду до рта, шумно вздохнул, прощально обозрел недоеденное блюдо, и… поторопился закончить трапезу, чтобы уже через несколько минут, понурым видом напоминая животину, ведомую на заклание, быть удаленным из зала рыжеволосой, которая, не удержавшись, все же фыркнула, проходя мимо столика иностранной фифочки.

Официант принес Ирине бокал вина, которое, хотя и не вполне соответствовало ее ожиданиям, но все же оказалось вином, потому спорить и требовать замены она не стала, удовлетворившись созерцанием виноватой улыбки официанта. Рыба же, скрывавшаяся под серебряной крышкой, поднятой официантом с видом заправского иллюзиониста, напротив, оказалась отменной.

Оживление и суета при входе, заставили Ирину повернуть голову. В зал вплыла статная, темноволосая женщина в элегантном черном платье, с охапкой цветов в руках, скользнула равнодушным взглядом по немногочисленным гостям, лишь на мгновение задержавшись на ней, и направилась к соседнему столику у окна.

- Зинаида Николаевна, какая честь! – метрдотель и официант, счастливо улыбаясь, сопроводили гостью до места, ловко подхватили небрежно протянутый букет и суетливо отодвинули стул, помогая расположиться. - Вы сегодня одна? – осведомился метрдотель, отбирая у помощника и протягивая гостье меню.

- Почему же одна? – недовольно посмотрела на него женщина. - Всеволод Эмильевич скоро подъедет. А вы пока несите все как обычно. И поскорее! – распорядилась, небрежным движением руки отпуская обоих.

Неспешно достав папироску, Ирина аккуратно вставила ее в мундштук. Услужливая

рука официанта с зажженной спичкой немедленно появилась перед ее лицом.

- Кто это? - негромко поинтересовалась, указав взглядом на гостью.

- О-о-о! – почти простонал официант. – Это же Зинаида Райх! Жена народного артиста республики, революционера сцены, режиссера ГосТИМа Всеволода Мейерхольда и… - наклонившись к Ирине, продолжил вполголоса, - бывшая супруга Сергея Есенина… который самоубийством жизнь закончил, - совсем тихо добавил он.

Ирина заметила краем глаза, что Райх прислушивается к словам официанта и что ее лицо едва заметно дрогнуло при упоминании имени поэта.

- А что такое ГосТИМ? – поинтересовалась у любителя театрального искусства.

- Государственный театр имени Мейерхольда! – торжественно расшифровал он. - Очень рекомендую посетить.

- Спасибо, голубчик, я все поняла, - отпустила словоохотливого поклонника сцены, втянула папиросный дым и незаметно оглядела посетителей ресторана, не просто из любопытства, а потому что все время чувствовала на себе чей-то беспокоящий взгляд, хотя и не таивший опасность, но направленный именно на нее.

- Сева! Ну, наконец-то! – услышала возглас Райх и увидела улыбающегося Мейерхольда, который торопливой походкой подошел к столику жены.

«Взъерошенный, вечно спешащий и вечно опаздывающий», - вспомнила слова Софи о главном режиссере обоих Императорских театров: драмы и оперы — Александринского и Мариинского, с которым та познакомилась, когда в ее красивую взбаломошную голову однажды ненадолго залетела мысль стать актрисой. Сама Ирина Мейерхольда видела лишь пару раз, да и то издалека, первый - после лермонтовского “Маскарада”, поставленного режиссером в самом начале 1917 года на Императорской сцене, и показавшегося ей, семнадцатитилетней, не только прекрасным и романтическим, но и щемяще-мистическим и пугающим, как дурное предзнаменование, - последний – в зале Армии и Флота на Литейном, куда ходила на спектакль вместе с Ники. Сейчас отметила, что Мейерхольд почти не изменился, разве что лицо стало худее, а выдающийся нос еще выразительнее. Мейерхольда она не одобряла. В 1917 году тот безоговорочно принял большевистский переворот. Хотя, конечно, многие представители богемы в то время были очарованы революцией, показавшейся приходом царства Христова на землю, если, конечно, закрыть глаза на кровавую бойню гражданской войны и большевистский террор, расстрелы вчерашних друзей по ложным обвинениям и безо всяких обвинений, разруху, голод и одичание страны. Слышала от Софи, которая знала все обо всех, что в 1918 году Мейерхольд вступил в РСДРП большевиков и возглавил Театральный отдел Наркопросса, чтобы средствами революционного агитационного театра помогать новой власти, при этом, надел кожаную тужурку и прицепил парабеллум, с удовольствием играя роль театрального бунтаря.

«Ну, так для Севы революция – просто новый спектакль. Грандиозная постановка на огромной сцене», - снисходительно заметила тогда Софи. Впрочем, Ирина не осуждала его наивный романтизм. К тому же, он никого не убивал.

Мейерхольд плюхнулся на стул напротив жены и закрутил головой.

- Сиди уж, - махнула рукой Зинаида, подав знак поспешившему было к их столику официанту, чтобы не подходил, - я все заказала, сейчас принесут. Уж думала, не дождусь тебя! - в голосе прозвучал упрек, будто действительно давно ждала.

- Да смех сплошной! – сделав виноватое лицо, хорошо поставленным голосом воскликнул Мейерхольд. - Представь, встретил Соколова...

- Володю?

- Ну да! И он меня просто уморил. Представь, ставит в Берлине на немецком языке "Идиота", - отломил кусочек хлеба и бросил в рот, - Достоевского.

- Я поняла, что не Мариенгофа, - мгновенно вспыхнув, язвительным тоном сказала Зинаида.

- И вот, - словно не заметив реакцию жены, продолжил Мейерхольд, - читает Володька актерам пьесу, причем, заметь, в труппе - крупнейшие немецкие актеры... – прервался, увидев официанта, который поднес к столу глиняные горшочки с супом.

- Прошу, уха с расстегайчиками, - любезно улыбаясь, тот поставил блюда перед гостями.

- Отлично! – Мейерхольд потер руки, придвинул горшочек, наклонился, с наслаждением вдохнув запах и осторожно, боясь обжечься, проглотил первую ложку супа. – У-у-у, вкуснотища! – откусил расстегай, пожевал и торопливо проглотил под ожидающим продолжения взглядом Райх. - Так вот. Читает Володька первый акт, когда Рогозин рассказывает князю Мышкину, как валялся пьяный ночью на улице в Пскове - и собаки его объели... – торопливо, с видимым удовольствием съел еще пару ложек ухи. – И что же? - разломил расстегай, поднес к носу и вдохнул аромат, - Только прочел - глядит, немцы все от смеха покатываются. Спрашивает, конечно, в чем дело? Отвечают - перевод, мол, плохой, публика смеяться будет. "Почему смеяться?" - спрашивает. "А вот насчет собак очень смешно! Как собаки могли Рогозина покусать, когда они все в намордниках по улицам ходят?!" – весело глянул на жену, которая задумчиво помешивала ложкой суп, так и не начав есть. - Нет, Зиночка, ты представь только, - потряс ложкой, - пришлось ведь это место - вы-черк-нуть! Чтоб немцев не веселить, - заливисто рассмеялся.

- Не знаю, Сева, что здесь смешного, - недоуменно посмотрела на него Райх. - Выкидывать из Достоевского куски - преступление! – сказала наставительным тоном. - И собаки на улицах без намордников - преступление! Потому что Достоевский – гений, а собаки, Сева, всегда должны быть в намордниках. Чтоб знали свое место!

Мейерхольд, мгновенно состроив на живом выразительном лице шутовское выражение почтительного внимания и полного согласия, ловко спрятал улыбку.

- И прекрати корчить рожи, Всевочка! – воскликнула Райх, но, все же, не выдержала и, глядя на мужа, сначала улыбнулась, а потом рассмеялась.

- Ура-а! Мы победили грусть! - Мейерхольд несколько раз подскочил на стуле, размахивая ложкой над головой.

- Немедленно прекрати, слышишь? - Райх посмотрела на мужа ласково, как любящая мать смотрит на расшалившегося ребенка. – А то уйду! – погрозила пальчиком, сразу превратившись в капризного ребенка.

"Сразу видно - счастливая женщина" - подумала Ирина и отвела взгляд, только сейчас обратив внимание, что не слышит музыки. Повернула голову в сторону рояля и встретилась взглядом с пианистом. Тот смотрел изучающе, словно пытаясь угадать ожидания, потом замер, подняв руки над клавишами, слегка откинул голову и заиграл Шопена. Любимый ноктюрн Ники. Ирина обмерла, прикрыла глаза и откинулась на спинку стула, вслушиваясь в музыку, которая покатилась волнами и закружилась по залу, свивая вокруг невидимый кокон.

"Сколь удивительными свойствами наделена музыка, - думала Ирина, отдавшись во власть волшебным звукам. - Может успокаивать и дарить очищающие слезы, пробуждать воспоминания и избавлять от переживаний, может приземлить или, напротив, наградить волшебным ощущением полета над обыденностью. Музыке интересны не люди, а их души, да и то не все, а только способные вступить с нею в бессловесный диалог, в котором не может быть лжи, потому что в музыке невозможно скрыть фальшь. В каждом человеке с момента появления на свет живет его собственная мелодия - живительная или разрушительная, как "да" и "нет", как белые и черные клавиши рояля, которая может быть слышна или не слышна, но всегда существует - пока жив человек. Магия музыки, перенесенная рациональным человеческим умом на нотные линейки, возможно, одна из самых больших, до сих пор не разгаданных тайн».

"Сразу видно – счастливая", – подумала Райх, глянув на сидящую за столиком напротив женщину, красивую и независимую, способную вот так – отрешенно и самозабвенно слушать музыку…

Уже покидая ресторан, Ирина заметила сидящего в дальнем конце зала почти у прохода на кухню старичка Поля, который с радостным видом приподнялся и кивнул, приложив руку к груди.

 

 

Березовая роща на холме, освещенная мутным утренним солнцем. Изящный изгиб реки за лугом вдалеке. Желтые леденцы одуванчиков, щедро рассыпанные на зеленой скатерти травы. Далекий голос меланхоличной кукушки. Душистый аромат сирени. Похрустывание мелкого гравия под ногами. Сонная ворона, задумчиво взирающая с головы безрукой мраморной нимфы на веселую воробьиную суету возле лужи. Церквушка без креста с надписью "Склад инвентаря". Кумачовое полотнище с белыми буквами " Коммунист не имеет права болеть!", растянутое над входом в особняк с усадебными колоннами…

- Скажите, как пройти к главному врачу?

- Прямо по коридору - и направо. И запишите фамилию в книге регистрации посетителей.

- Гражданочка, не ступайте по ковру! Идти надобно у перилов рядом с ковром. На то и перилы, чтоб рядышком идти, а не посередке. Ковров на всех не напасешься!

- Эй, товарищ гражданка, наденьте тапочки! У нас - борьба за стерильность!

- К главврачу надо записываться за два дня. И что, что далеко? Приехали, записались, через два дня снова. Куда вы, женщина? Василь Василич, я гражданку не пускаю, а она...

- Как говорите фамилия? Ракелов? Вы, собственно, кто? Родственница? Только узнали? Издалека приехали? А-а... Да-да... В параличе. Совсем не разговаривает, но все понимает. Ну, хорошо. В виде исключения. Проходите, но недолго. Маша, проводите гражданку к Ракелову.

- А он сейчас на веранде. Кислородные ванны принимает.

- Маша, это называется "воздушные ванны", сколько раз повторять?

- Поняла, Василь Василич… Следуйте за мной, гражданка... Аккуратно… Не заденьте... Не опрокиньте... Направо... Теперь налево… Вот в эту стеклянную дверь. Проходите. Он один лежит с той стороны, а остальные - на солнце. А ему нельзя. У него мозговой удар. Сколько вам времени выделить? Полчаса? Выделяю.

- Спасибо.

- Не за что.

Металлическая кровать с серым больничным одеялом...

Худой мужчина с заострившимися чертами почти воскового лица, темными кругами под глазами и полуоткрытым перекошенным ртом...

Черная бородка с проседью и родимое пятно на щеке, похожее на насосавшуюся кровью пиявку...

Он...

Нельзя говорить "здравствуй"...

- Ну, вот и свиделись, наконец, дядюшка, любимый! – Ирина придвинула к кровати табурет, окрашенный в белый больничный цвет, и кивнула провожатой, которая отошла к перилам веранды и встала там, наблюдая.

Ракелов смотрел безразличным, неподвижным взглядом, словно Ирина была одним из немногих ничего не значащих предметов, которые в последнее время то появлялись перед ним - неизвестно зачем, то исчезали - непонятно почему. Сколько она, бывшая сестра милосердия, видела таких глаз: серых, карих, голубых, зеленых, которые, оставаясь последними каплями жизни на почти безжизненных лицах, смиренно каялись, умоляли, силились рассказать, плакали, искали прощения или прощали, замирали, страшась неведомого, или глядели отрешенно. Что скажут эти?

- Вот я и приехала, - поправила одеяло. - Вижу, что рад. Однако ж волноваться тебе никак нельзя. Болезнь у тебя серьезная. А я теперь буду за тобой ухаживать. Ты не беспокойся - сколько надо, столько здесь и пробуду, - приговаривала она. - Найдется, где на ночлег устроиться? - повернулась к провожатой.

- Этот вопрос не мне решать. Прикажут - поможем. Ну, - глянула строго, - я пойду, не буду мешать, - вышла, прикрыв за собой дверь.

- Вот и встретились, Яков Степанович, - повторила Ирина, наклоняясь к Ракелову. - Узнаешь?

Тот смотрел равнодушно.

- Помнишь осень семнадцатого года? Бологое?

Взгляд Ракелова почти неуловимо изменился, а уголок рта дернулся.

- Станцию Бологое, где ты мужа моего убил, - уточнила, неотрывно глядя в глаза.

В глазах Ракелова появилась обеспокоенность. Он пошевелил губами, будто силясь что-то сказать.

- Вижу, что тоже рад, - Ирина усмехнулась, - как и я. Если б ты знал, как я ждала нашей встречи! Иногда ночью проснусь и представляю – вот вхожу к тебе, а ты… так радуешься, так радуешься...

- Зу...вю...зю...ю... – вдруг промычал Ракелов, глаза которого широко раскрылись, а во взгляде появилась тревога.

- …прямо, как сейчас, - добавила Ирина.

На лице Ракелова проступили красноватые пятна.

«Вспомнил, - поняла она. - И что теперь?" – неожиданно спросила себя, глядя на немощное тело человека, которого столько раз убивала в мыслях, а теперь вдруг осознала, что не может решиться сделать это наяву потому, что тот болен и беззащитен.

«И чем я тогда лучше их всех? – подумала в смятении. - Но ведь Ники тоже был беззащитен перед ними! - старалась убедить себя. - У них было оружие, а у него? Что было у Ники, кроме моей любви? Прочь, жалость! Прочь! Сейчас я достану конфету и вдавлю в его поганый рот! - запустила руку в сумочку, нащупывая бумажку с конфетой, начиненной ядом. - Что дает паралич, помноженный на паралич?» - заставила подумать себя ожесточенно.

-Укольчик, укольчик, товарищ Ракелов, к вам пришел! - дверь неожиданно распахнулась и на веранде появилась молоденькая медсестра с косичками, задорно торчащими из-под косынки. - Укольчик! – подошла к кровати, поставила на тумбочку лоток со шприцами и откинула край одеяла. – Та-ак, поворачиваемся, - легко повернула больного на бок. - Поддержите же, девушка! - обратилась к Ирине. – Видите же, сам он лежать на боку не сможет, а мне не с руки. - Взяла шприц, подняла вертикально, постучала ноготком, сгоняя пузырьки воздуха, и выпустила тоненькую струйку из иголки. - Вот та-ак, даже и не почувствует ничегошеньки. У меня рука легкая. Все говорят... - ворковала, растирая место для укола ваткой, намоченной спиртом. - А вы то чего бледненькая такая? Переживаете, небось, - сочувственно покачала головой, делая укол. - Оно и понятно, - принялась растирать место укола, - за ним сейчас как за дитем малым уход нужен. Потому из городской больницы к нам и перевезли на воздух, да на природу. Да вы не тревожьтесь. Ему у нас здесь хорошо - лежи себе круглый день, птички поют. Кормежка у нас справная - все свежее. Та-ак, теперь снова на спинку ложимся.

Ракелов издал нечленораздельный звук, вперившись глазами в медсестру. Та

одобрительно глянула на Ирину.

- Ишь, как он вам обрадовался! Не помер бы от радости. От нее ведь тоже, знаете,

бывает. Глазенки-то, гляжу, блестят, вон, даже румянец появился, - понимающе улыбнулась. - Кабы не знала, что родственница вы товарища Ракелова, подумала бы, - наклонилась к уху Ирины, - что полюбовница, - хихикнула. - Уж очень рад! Ну, не буду мешать, - напевая себе под нос, направилась к выходу.

Ракелов едва заметно шевельнулся в беспомощной попытке подняться, его сухие желтоватые пальцы ответили на усилие легким подрагиванием.

"Узнал", – подумала Ирина и опустилась на край кровати.

Темные глаза Ракелова ожили, казалось, в них забились волны ненависти, выплеснув через край на впалые щеки соленые брызги бессилия.

«Узнал! - теперь уже точно поняла Ирина и наклонилась к его лицу, вглядываясь в глаза – такие знакомые и незнакомые, однажды увиденные, но оставшиеся в памяти навсегда. - А ведь он точно был счастлив! - содрогнулась от неожиданной мысли. - Фанатично веря и беззаветно служа по-своему понятой идее справедливости, разделил мир на черное и белое, считая естественным и неизбежным, что ради достижения всеобщего блага можно облачить светлую идею в кровавые одежды и избавиться от тех, кто думает иначе. Тем более, что мертвые – молчат, а победителей – не судят. Доживает в полной уверенности, что жил не зря и считает свой фанатизм жертвенным подвигом. А фанатика переубедить и уж тем более победить невозможно. Можно только убить.

- Что, дядюшка, никак сердишься? – глянула насмешливо. - А ты не сердись. Хочешь, сказку расскажу… для упокоения? - сказала, и сама удивилась, но не тому, что оттягивая последний шаг, подвергает риску и себя и дело, ради которого приехала, удивилась тому, что испытывает желание увидеть смятение в его глазах и готова продлить минуты мести, будто это уже и не она, а кто-то другой – холодный и жестокий сидит здесь, наслаждаясь ролью судьи и палача.

Выдержала взгляд Ракелова, который смотрел так, словно пытался затянуть ее в себя черными омутами ненависти и прихватить с собой в царство смерти еще хотя бы одного врага.

- Коли молчишь, Яков Степанович, значит не против, - усмехнулась она. - А коли не против - слушай. Ты же ведь как никак ребенком тоже когда-то был. Не родился же ты сразу таким злобным уродом? Так вот… - задумалась на мгновение, еще даже не зная, о чем будет говорить. - В некотором царстве, в некотором государстве, жила-была девица, умница, да раскрасавица, - начала Ирина. – Землю свою любила. Жизнь готова была за нее положить. Пришло время, отдала она сердце юноше славному с душою чистою и помыслами добрыми. Повенчались молодые, да отправились в путешествие, потому как хотелось им мир людской посмотреть, чтобы удостовериться, есть ли где на свете земля лучше родной. Много где они странствовали, многих людей видели. Да только куда ни глянут, везде хитрый норовит простодушного обмануть, лукавством да посулами добро его к рукам прибрать. Повсюду ложь правит, облачившись в одежду слов, а правда сокрыта, и не потому, что никому и не нужна, а потому, что если на свет явится - жизнь людская еще горше станет. Нет нигде царствия небесного. Долго ли, коротко ли странствовали, да только решили они в землю свою вернуться, потому что ни хуже, ни лучше ее не нашли, а все же своя земля роднее, чем чужая. Решили детишек понарожать и жизнь прожить по совести. Да только не доехали они до царства своего. Налетела по дороге на них сила нечистая, до крови людской охочая, готовая все доброе да хорошее в клочья рвать да испепелять. Слуги силы той темной, хоть в красные одежды и рядились и поганые мыслишки свои словами правильными про справедливость и равенство прикрывали, да только не о справедливости пеклись, а о собственном благе и узнать их по глазам, да по поступкам можно было.

Ракелов вдруг застонал.

- Вижу, вижу, Яков Степанович, нравится тебе моя сказка. Тогда дальше слушай. Схватили они молодых, поставили юношу перед собой да и говорят: "Не нравишься ты нам! Хоть ты на нас и похож, но глаза у тебя неправильные. Глаза-то не такими должны быть? Глянь, какие у нас. Видишь? Пустые да холодные. Вот такими и должны быть глаза. И скоро у всех людей в земле вашей глаза такими станут! А что есть белое - станет черным. А черное будет белым называться. Но глаза, известно, поменять нельзя. Посему решили мы тебя, юноша, жизни лишить!" Бросилась тут к ним девица, плачет, убивается. Не губите, говорит, счастье мое! Не виноват он ни в чем! Да не послушали ее мольбу нечестивцы и растерзали юношу. А девицу ту отдали на поругание и смерть…

Ирина помолчала.

- А девица та, видишь, все же выжила…

По руке Ракелова пробежала мелкая дрожь.

- Что дергаешься, Яков Степанович? Гляжу, перестала нравиться сказка? Так я еще не всю рассказала. Ты как думаешь, - наклонилась к его лицу, глядя с ненавистью, - наказала ли судьба этих нелюдей?

Ракелов отвел взгляд.

- А ну, гляди на меня! В глаза мне гляди! Видишь глаза-то мои? Чем не как у вас всех?! И у меня теперь глаза - пустые, да холодные. Значит, и я теперь убивать могу!

Лицо Ракелова побагровело, дыхание стало прерывистым, язык забился во рту, будто пытался он сказать что-то напоследок.

- Зю-ю-узю-а-аа-а...уза-аал... – простонал он, бешено таращя налившиеся кровью глаза, несколько раз судорожно попытался набрать воздух и вдруг затих, вперив в нее остекленевший взгляд.

Ирина прикоснулась к кисти его руки. Пульса не было. Встала и медленно пошла к

выходу...

- До свидания. Да, кажется, заснул. Да, видела, что рад. Завтра с утра снова приду. Спасибо.

- Эй, гражданка, вы что ж, так в тапочках и пойдете?

- Гражданочка, сколько разов можно говорить - не ступайте же по ковру! Идти надобно рядом с перилом. Ходют тут, ходют. Ковров на вас не напасешься...

... Похрустывание мелкого гравия под ногами… Кумачовое полотнище с белыми буквами " Коммунист не имеет права болеть!", растянутое над входом в особняк с усадебными колоннами… Церквушка без креста с надписью "Склад инвентаря"... Ворона, в задумчивости взирающая с головы безрукой мраморной нимфы на суетливых воробьев возле лужи… Далекий голос меланхоличной кукушки, бездумно отсчитывающей остаток чьей-то жизни… Изящный изгиб реки за лугом вдалеке… Желтые леденцы одуванчиков, щедро рассыпанные по зеленой молодой траве... Березовая роща на холме, залитая солнечными лучами… Приторный аромат сирени… Родина...

 

* * *

 

Часы уже показывали шесть вечера, а заседание продолжалось. На трибуну поднимались все новые люди, в разных вариациях горячо повторяя одни и те же фразы о неминуемой победе мировой революции, которая принесет освобождение угнетенным на всем земном шаре и гибель всем угнетателям и их прислужникам. Пожилой переводчик на немецкий, едва успевавший в коротких паузах между выступлениями сделать глоток воды, уже не обращая внимания на лежащие перед ним листы с отпечатанным текстом, заученно повторял однообразные слова, время от времени вместо слова "угнетатели" вставляя «эксплуататоров" или "буржуазию", и заменяя "угнетенных" на "пролетариев" или "народные массы".

- Вам не кажется, фрау Зинаида, что они все похожи на кукол с заводным механизмом? - наклонился к ее уху рыжеволосый Фридрих, несказанно обрадовавшийся в начале заседания тому, что места оказались рядом. - Утром хозяин завел их, и они, полные сил и, главное, энтузиазма, весь день энергично двигают руками, ногами и головой, неутомимо и бездумно двигаясь в заданном направлении, чтобы к вечеру, когда завод кончится, упасть в ожидании утреннего прикосновения руки хозяина, которое позволит им снова начать движение. Нет?

- Нет, - сухо ответила она, не желая вступать в разговор на эту тему с малознакомым человеком, и посмотрела на часы.

Фридрих, удивленно пожав плечами, отвернулся и сделал вид, что внимательно

слушает очередного выступающего.

Ирина начинала беспокоиться. Вот уже несколько часов она сидела в душном,

переполненном зале на торжественном собрании, которое устроили советские товарищи в честь приезда делегации "Соцрабинтерна", а в ресторан ей надо было попасть заранее, до прихода Мальцева и Тушкевича. Наконец, дружные аплодисменты известили об окончании очередного выступления, провозгласившего здравицу за пролетариев всех стран.

- Внимание, товарищи! Сейчас - перерыв на десять минут, после чего мы продолжим

наше собрание. Товарищу Петровскому из Пскова приготовиться к выступлению, -

бодрым голосом объявил уже знакомый ей Моисеев, оглядывая присутствующих усталыми покрасневшими глазами. На секунду, будто только что заметил, остановился взглядом на Ирине и кивнул как старой знакомой.

Она выскользнула из прокуренного фойе на улицу.

"Отсюда до ресторана пешком минут двадцать. Успею", - с облегчением подумала она, отходя от здания, но вдруг услышала за спиной знакомый голос.

- Мадам Зинаида! Какое замечательное собрание, не правда ли? – восторженно воскликнул старичок Поль, выходя из тени раскидистой сирени. - Какие чудесные, искренние, убежденные люди, эти советские товарищи! Как прекрасно они говорят о светлом будущем человечества! Жаль, что я не очень хорошо знаю немецкий, но, честное слово, когда я слушаю их, мне кажется, что становлюсь моложе и готов идти на баррикады.

- Дорогой мсье Поль! - Ирина нетерпеливо прервала его тираду. - Мне очень жаль, что выступления не переводят на французский, что не позволяет вам в полной мере насладиться несомненной глубиной выступлений, хотя пафос самих ораторов, без сомнения, вдохновляет.

Старичок восторженно закивал.

- Хотя, без сомнения, мсье, для людей с вашей энергией и жизнелюбием не существует

нерешаемых задач. И уверена, баррикады у вас еще впереди. Но я вынуждена извиниться и покинуть вас, мсье, у меня очень важная встреча, на которую нельзя опоздать… даже женщине. Такова жизнь, - одарила собеседника обворожительной улыбкой.

- Удачи вам, мадам! – расплылся в ответной улыбке мсье Поль. – Как жаль, что эта встреча у вас не со мной, - приложив руку к груди, склонился в полупоклоне.

 

* * *

 

Без четверти семь Ирина вошла в небольшой ресторан с громким названием «Париж» и, быстро оглядев зал, направилась мимо зазевавшегося метрдотеля в дальний угол, где заметила несколько свободных столиков. На стенах, окрашенных в сочный вишневый цвет, вероятно, чтобы оправдать название заведения, были развешаны многочисленные фотографии и картинки с видами французской столицы. Выбрала столик под фотографией Эйфелевой башни рядом с огромным раскидистым фикусом, чудесным образом пережившим семнадцатый и последовавшие за ним не менее бурные годы, и теперь терпеливо ожидающим перемен, которые могла принести его пыльные листьям чья-нибудь заботливая рука с влажной тряпкой.

Села лицом к входу.

Неторопливый круглолицый официант со скучающим видом подошел к столику и, буркнув себе под нос что-то невнятное, вероятно связанное с радостью по поводу появления гостьи, протянул меню.

Быстро пробежала глазами перечень блюд. Выбор оказался не велик. Что ж, пусть будет филе осетрины под ореховым соусом. Подняла глаза, но не обнаружила официанта. Обернулась и нашла его у себя за спиной. Круглолицый вперился в фотографию башни с таким видом, будто впервые увидел бессмертное творение инженера Эйфеля.

- Извините, товарищ, - Ирина попыталась привлечь внимание, - будьте любезны...

- Все понятно, - удовлетворенно пробубнил себе под нос официант и, неохотно оторвавшись от изучения устройства башни, медленно повернулся, не спеша извлек из кармана блокнотик и карандаш и безразлично посмотрел на нее.

- Скоро сюда придут двое важных гостей, - сказала она многозначительно.

Кислое выражение, появившееся на круглом лице официанта говорило, что именно это известие радует его меньше всего.







Дата добавления: 2015-09-07; просмотров: 333. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Теория усилителей. Схема Основная масса современных аналоговых и аналого-цифровых электронных устройств выполняется на специализированных микросхемах...

ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ САМОВОСПИТАНИЕ И САМООБРАЗОВАНИЕ ПЕДАГОГА Воспитывать сегодня подрастающее поколение на со­временном уровне требований общества нельзя без по­стоянного обновления и обогащения своего профессио­нального педагогического потенциала...

Эффективность управления. Общие понятия о сущности и критериях эффективности. Эффективность управления – это экономическая категория, отражающая вклад управленческой деятельности в конечный результат работы организации...

Мотивационная сфера личности, ее структура. Потребности и мотивы. Потребности и мотивы, их роль в организации деятельности...

Гальванического элемента При контакте двух любых фаз на границе их раздела возникает двойной электрический слой (ДЭС), состоящий из равных по величине, но противоположных по знаку электрических зарядов...

Сущность, виды и функции маркетинга персонала Перснал-маркетинг является новым понятием. В мировой практике маркетинга и управления персоналом он выделился в отдельное направление лишь в начале 90-х гг.XX века...

Разработка товарной и ценовой стратегии фирмы на российском рынке хлебопродуктов В начале 1994 г. английская фирма МОНО совместно с бельгийской ПЮРАТОС приняла решение о начале совместного проекта на российском рынке. Эти фирмы ведут деятельность в сопредельных сферах производства хлебопродуктов. МОНО – крупнейший в Великобритании...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.01 сек.) русская версия | украинская версия