Американские пирамиды

У американцев были свои пирамиды и свой мавроди. Американский словарь финансовых терминов в статье «Пирамидирование» (pyramiding) сообщает:

«Знаменитый пример представляет собой схема Понци, реализованная Чарлзом Понци во второй половине 1920-х годов. Инвесторам выплачивались «доходы» из денег, собираемых с новых инвесторов, пока схема не лопнула». Чем не знаменитая пирамида МММ? Правда, Понци в отличие от С. Мавроди отнюдь не бал­лотировался в парламент, а попал в тюрьму.

В сообщении словаря перепутаны даты: составите­ли явно отдавали дань интуитивному убеждению, что жульнические махинации в финансовой сфере США расцвели пышным цветом перед крахом 1929 г. Это, конечно, так, но проделки Чарлза, или Карло (он был по происхождению итальянец), Понци относятся к 1920 г. Понци обещал людям выплачивать по их вкладам 50% годовых (при нормальной ставке порядка 5%) и сумел за короткое время собрать около 8 миллионов долларов. Вкладчикам говорили, что у Понци есть сек­ретный план валютных спекуляций, который обеспе­чит прибыли, достаточные для выплаты высоких про­центов. В действительности деньги вкладчиков были разворованы самим Понци и его сообщниками (кото­рые, как выяснилось, обманывали не только вкладчи­ков, но и самого хозяина), и при аресте в его конторе было конфисковано всего несколько десятков долла­ров [16, р.93-94].

Есть еще одна важная черта сходства махинаций Понци с МММ, «Селенгой» и другими похожими пи­рамидами. 1920 год в США— период значительного роста цен; отдавая деньги Понци, вкладчики надеялись высоким процентом перекрыть потери от обесценения денег. Точно так действовали российские вкладчики в 1994-1995 гг.

Скромная схема Понци была ранним цветочком по сравнению с ягодками, которые созрели в 1927—1929 гг. на жирной почве большого спекулятивного бума, раз­вивавшегося в рамках нормальных экономических процессов, что не исключало наличия в нем сильных элементов криминала. Киндлебергер приводит не­сколько примеров жульнических пирамид тех лет; в целом «это была величайшая в истории эра жульни­чества в сфере больших финансов» [16, р. 101].

Самые важные события, непосредственно подгото­вившие крах 1929 г., происходили на рынке ценных бумаг (фондовом рынке) и в сфере корпоративных финансов (организации и финансирования акционер­ных обществ).

Как это обычно бывает в периоды бумов, во второй половине 1920-х годов происходил большой рост кур­сов акций. И не на пустом месте: росло производство, повышались доходы населения, безработица уменьша­лась. Термин «просперити» (prosperity), означающий «процветание» и почти вошедший в русский язык, бо­лее всего относится к этому периоду.

В январе 1929 г. индекс курсов акций был вдвое выше, чем в январе 1927 г., и в три раза выше, чем в 1923-1924 гг.; до осени 1929 г. он подскочил еще при­мерно на 20%. Многие экономисты и политики выска­зывали опасения, что повышение цен акций чрезмерно и опасно, но голоса этих скептиков заглушались побед­ными реляциями биржи, возгласами радости богатею­щих держателей ценных бумаг и благоприятными про­гнозами людей, находившихся у власти и близко к ней. Завершая свой президентский срок, президент Кэлвин Кулидж говорил в декабре 1928 г., что страна может «оценивать настоящее с удовлетворением и смотреть в будущее с оптимизмом» [64, р. I]. Ему вторил новый президент Герберт Гувер, который при инаугурации в марте 1929 г. заявлял: «У меня нет опасений за буду­щее нашей страны. Оно светится надеждой» [59, с. 145]. Оба принадлежали к республиканской партии, которая в результате Великой депрессии на двадцать лет поте­ряла Белый дом, уступив его демократам.

Рост курсов акций в большой мере стимулировался использованием кредита. В 1920-х годах огромное раз­витие получил биржевой кредит, так называемая тор­говля ценными бумагами с маржей (margin trading). Перешедшее в наш язык слово «маржа» обычно исполь­зуется в значении «разница», «доля» и т.п. В торговле ценными бумагами оно имеет следующий смысл: по­купатель ценных бумаг может в принципе полностью оплатить их наличными, но может получить на эту опе­рацию кредит брокерской фирмы; последняя кредиту­ет не полную стоимость бумаг, а определенную ее часть, требуя покрытия другой части наличными; доля сто­имости бумаг, оплачиваемая наличными, называется маржей. На пике бума 1920-х годов маржа понижа­лась до 10%; это означало, что на 90% стоимости цен­ных бумаг клиент получал кредит. Сами ценные бу­маги переходили в собственность клиента, но остава­лись в залоге у брокерской фирмы. Клиент выплачивал процент по кредиту, но его расчет заключался в том, что повышение курсов принадлежащих ему акций далеко перекроет эти затраты. В конце 1920-х годов, когда курс акций мог запросто удвоиться за несколько ме­сяцев, такая спекуляция приносила огромные прибыли, неудержимо привлекая массу охотников до легкой наживы. По оценкам экономических историков, чис­ло таких клиентских «счетов с маржой» к осени 1929 г. составляло 600 тысяч, а возможно, их было по­чти миллион [64, р.78; 19,р.356].

Естественно, брокеры не имели достаточно оборот­ного капитала, чтобы в таких размерах кредитовать сво­их клиентов. Они в свою очередь кредитовались у бан­ков, передавая им в залог те же самые ценные бумаги. Эти кредиты были ссудами до востребования, то есть банки могли истребовать свои деньги в любой момент. В связи с высоким спросом на кредит процентные став­ки по кредиту банков брокерам достигали 12-13% го­довых. Высокая доходность так называемых брокер­ских ссуд привлекала на рынок не только американ­ские коммерческие банки, но и других кредиторов, в том числе извне США.

Получалась опять-таки своего рода пирамида, в осно­вание которой положена стоимость ценных бумаг, слу­живших обеспечением всех этих кредитов. Пока эта стоимость росла, все было в порядке, все ярусы пирами­ды получали свою долю доходов. Но кто мог дать гаран­тию, что курсы акций будут повышаться бесконечно?

Важный источник биржевого бума — лихорадочный рост инвестиционных трестов (компаний). Суть опе­раций инвестиционных компаний заключается в том, что они собирают деньги массы мелких инвесторов пу­тем выпуска собственных акций, а собранные деньги вкладывают в тщательно подобранный портфель (на­бор) разных активов, особенно «голубых фишек» — ак­ций первоклассных фирм. Опытные специалисты ин­вестиционных компаний таким образом освобождают мелкого инвестора от трудностей выбора ценных бумаг для покупки, уменьшают его риск благодаря наличию обширного портфеля. Взимая скромную мзду за свои труды, менеджеры инвестиционной компании должны передавать доход от роста ценности портфеля своим акционерам. Действительность 1920-х годов была бес­конечно далека от этой красивой картинки.

Управление инвестиционными компаниями оказа­лось золотым дном для учредителей: за это взялись фирмы и люди разного калибра — от знаменитого бан­кирского Дома Морганов до ловких жуликов, сумевших уловить направление ветра. Законов, которые регулиро­вали бы эту сферу финансов, тогда не было, и менеджеры инвестиционных компаний могли распоряжаться день­гами инвесторов практически бесконтрольно. Они вып­лачивали себе огромные комиссионные за управление портфелем, за куплю-продажу ценных бумаг и неизвест­но за что еще. Акции инвестиционных компаний имели свой рынок и резко колебались в цене. Менеджеры обычно оставляли часть эмитируемых акций в своих ру­ках и в руках союзных фирм и лиц, затем, располагая ин­формацией, рекламой и финансовыми ресурсами, вздува­ли курс этих акций и продавали их по высокому курсу.

Злоупотребления в инвестиционных компаниях не просто обогащали узкий круг финансистов, но подры­вали стабильность всего рынка ценных бумаг. Вспом­ним, что говорилось в главе 4 о ливередже (принципе рычага). В данном случае он действовал следующим образом.

Менеджеры часть денег собирали не эмитируя ак­ции инвестиционной компании, а через кредит, обыч­но через эмиссию твердопроцентных бумаг — облига­ций. Представим себе такую схему: инвестиционная компания выпускает ценных бумаг на 150 миллионов долларов (из них одна треть —обыкновенные акции, две трети — облигации) и инвестирует всю сумму в порт­фель акций промышленных компаний. Предположим, рыночная цена этого портфеля удвоилась. Теперь он стоит 300 миллионов, и соответственно увеличилась ценность бумаг, выпущенных инвестиционной компанией. Но поскольку по облигациям выплачивается фиксированный процент, их ценность не может суще­ственно измениться; облигации в любом случае пога­шаются по номиналу, и чем ближе к сроку погашения, тем более курс сближается с номиналом. Весь рост до­станется акциям, точнее — тем лицам, которые их дер­жат. При прочих равных условиях ценность акций возрастет с 50 до 200 миллионов долларов, в 4 раза: сра­ботал рычаг. Но и на этом дело не кончается. Пред­ставим себе, что держателем акций этой инвестици­онной компании является другая инвестиционная компания с точно такой же структурой капитала (треть — акции, две трети — облигации). Акции второй компании имеют уже двойной ливередж и в рамках данной схемы могут возрасти в цене в 8 раз. Геометри­ческая прогрессия! Тот, кто владеет акциями компании, стоящей в голове этой цепочки (или на вершине пира­миды), может получить фантастическую прибыль.

Поэтому в реальной жизни формировались целые «династии» компаний, они владели акциями друг дру­га, переплетались сложными клубками. Известный эко­номист, автор книги о крахе 1929 г. Дж. К. Гэлбрейт образно называет это «финансовым инцестом» и при­водит легендарный факт, когда один ловкий делец, на­чавший бизнес в 1922 г. с 500 долларами, к осени 1929 г. контролировал 13 инвестиционных компаний с акти­вами более 1 миллиарда долларов [64, р. 59].

Опять-таки это была в целом пирамида, основани­ем которой служили акции производительных компа­ний, являвшиеся все же дубликатом реального капита­ла, но над этим основанием возвышались ярусы чисто бумажного капитала. Это был тот самый фиктивный капитал, понятие которого ввел в свое время Маркс.

Но при снижении курсов акций ливередж действу­ет с такой же силой в обратную сторону. В нашем цифровом примере достаточно было акциям, лежащим в основании пирамиды, упасть в два раза, и акции инве­стиционных компаний соответственно падали в 4 раза, в 8 раз и так далее.

В предкризисные годы на рынках капитала отме­чался недостаток солидных акций, спрос на них посто­янно превышал предложение. Этот спрос предъявляли инвесторы, получавшие при покупке акций до 90% кре­дита, инвестиционные компании, строившие на этих ак­циях свои пирамиды, и другие «быки» (инвесторы, рас­считывающие на рост курсов). Отсюда — то повыше­ние биржевых курсов и индексов, которому, казалось, не будет конца.

Фондовая биржа являлась источником больших до­ходов для членов биржи — банковских и брокерских фирм и их хозяев. Членом биржи можно было стать, только купив место на бирже. Цена места повысилась со 150 тысяч долларов в 1926 г. до 625 тысяч в 1929 г. [65, р. ИЗ].

Безумную гонку курсов подстегивали манипуля­ции —сговоры «быков» и их совместные действия. Вы­брав подходящие акции, они начинали демонстратив­но покупать их; наемные журналисты и биржевые ана­литики распространяли слухи о блестящем будущем компании, выпустившей эти акции. В обстановке все­общего ажиотажа с помощью таких маневров можно было обеспечить повышение курсов в несколько раз. Добившись своего, участники сговора продавали акции с большой прибылью.

Это была доэлектронная эра, и котировки акций пе­редавались в брокерские конторы, где сотни тысяч клиентов заключали сделки с помощью ленты печа­тающего телеграфного аппарата (ИсНег 1,аре). В конто­рах выставлялись школьные доски, на которых служа­щие писали мелком поступающие котировки. По всей стране в конторах и около них толпились люди, с тре­вогой и надеждой следившие за курсами. Новинкой было устройство брокерских контор на морских су­дах, куда информация поступала по радио. От тех вре­мен сохранился стишок, попавший в печать в августе 1929г., еще до большого биржевого краха [64, р. 81-82]. В переводе это звучит так:

В полночь бурную средь моря

Мы столпились у доски,

Ошалев от цифр прыгучих,

Сон и пищу позабыв.

Тут капитан входит в каюту, где это происходит, и сообщает полученное из надежного источника по ра­дио тревожное известие о делах на бирже. Людьми ов­ладевает беспокойство. Только маленькая девочка го­ворит:

Мне тревога непонятна:

Дядя Морган знает все.

Разве в море он не тот же,

Что в Нью-Йорке, на земле?

Речь идет о Джоне Пирпонте Моргане-младшем, сыне и наследнике старого Моргана, который, как считали, погасил биржевую панику 1907 года (см. главу 6).