Черные дни биржи

События осени 1929 г. напоминают басню о мальчи­ке, который, играя, столько раз кричал: «Волк!», что, ког­да волк действительно появился, крику мальчика ни­кто не поверил. На протяжении 1927-1929 гг. время от времени раздавались голоса, толковавшие о неизбеж­ности краха, но на них не обращали внимания. Потре­бовался не один грозный раскат грома, чтобы люди по­верили в наступление настоящего кризиса.

Хотя в понедельник 21 октября 1929 г. в ходе лихо­радочной биржевой сессии было продано огромное количество акций (6,1 миллиона) по падающим ценам, биржа и публика скептически отнеслись к сделанному в этот день тревожному предостережению известного аналитика Роджера Бэбсона [64, р. 97]. Между тем оно оправдалось с устрашающей силой и быстротой.

День 24 октября вошел в историю как черный чет­верг. Из многих описаний рисуется такая картина это­го памятного дня: курсы на Нью-Иоркской фондовой бирже начали падать примерно через час после откры­тия сессии, и к 12 часам дня продажа акций приобре­ла черты паники, иные акции было невозможно про­дать по любой цене. Брокеры выполняли бесчислен­ные приказы на продажу, а также, чтобы защитить свои интересы, продавали акции клиентов, которые не могли или не успели пополнить маржу — внести до­полнительное денежное обеспечение. По всей стране люди в ужасе ожидали котировок, которые, в силу пе­регрузки сетей информации и связи, уже отставали от реального времени на полтора-два часа. Распростра­нялись всевозможные слухи, то обнадеживающие, то приводящие в отчаяние. Паника распространилась на другие биржи и на небиржевой рынок, некоторые про­винциальные биржи просто закрылись.

Как и в 1907г., взоры биржевиков и банкиров об­ращались к Моргану. Сам Джон Пирпонт Морган-младший находился в Европе, и второму человеку в фирме Томасу Ламонту пришлось заменять его. В главном офисе по приглашению Ламонта срочно собрались главы пяти крупнейших нью-йоркских бан­ков, обладавших большими денежными ресурсами и занимавшихся сделками с ценными бумагами. (Кста­ти сказать, все эти банки существуют и в наше время, в нескольких случаях по причине слияний — под из­менившимися названиями.)

Банкиры скинулись на некоторую значительную сумму, размеры которой никогда так и не были оглашены и, по разным оценкам, колебались между 20 и 240 миллионами долларов [64, р. 101]. С этими в лю­бом случае большими деньгами они вышли на рынок как покупатели акций. На короткое время это задер­жало спад, однако скоро выяснилось, что их покупки как слону дробинка. Возможно, кто-то сознательно пустил слух, что сам Морган уже пересекает на ко­рабле Атлантику: ведь воздушного сообщения еще не было. Но это никак не подействовало на панически настроенный рынок [19, р. 380]. Падение курсов во­зобновилось 29 октября. В тот черный вторник на Нью-Йоркской бирже было продано 16,4 миллиона акций — рекорд, вошедший в книгу Гиннесса. Газета «Нью-Йорк тайме» писала: «Ужас царил на фондовой бирже, на неофициальной бирже и в брокерских кон­торах» [9, с. 577].

К концу года уже не могло быть никаких иллюзий. Курсы акций продолжали ползти вниз, хотя и без та­ких рывков, как в конце октября. Общий индекс упал почти вдвое. При гигантском объеме рынка, по сравне­нию с которым наш фондовый рынок даже через 70 лет выглядит карликом, это было потрясение неви­данных размеров. Под воздействием американской катастрофы падали цены акций на биржах Лондона, Парижа, Берлина. Началось снижение цен на рынках сырья и продовольствия. Симптомы спада в промыш­ленности США, наблюдавшиеся еще до биржевого кра­ха, резко усилились.

Каковы были социальные аспекты биржевого краха? Первыми его жертвами были люди; которых со­циология называет низшим средним классом; по марксистской терминологии это мелкая буржуазия. Этот слой, впрочем, включал и квалифицированных ра­бочих, интеллигенцию, трудовое фермерство. Но мас­штабы краха были таковы, что в дальнейшем обесце­нились и состояния более богатых людей, средней и даже крупной буржуазии. Сильно преувеличивая, Гэл-брейт называет эту экспроприацию «сравнимой по мас­штабам и темпам с той, которую десятилетием ранее возглавил Ленин» [64, р. ИЗ].

Все же люди, потерявшие деньги в биржевом крахе, представляли меньшинство американского народа, ши­рокие массы непосредственно были мало затронуты со­бытиями конца 1929 г. Среди людей, не игравших на бирже и не увлекавшихся пирамидами инвестиционных компаний, преобладала реакция злорадства: алчных и легкомысленных постигло заслуженное возмездие.

Если бы дело ограничилось биржевым крахом, в на­циональном сознании американцев не сложилось бы такое представление об этом годе: «Люди будут гово­рить «до 1929 года» и «после 1929 года», как, вероятно, дети Ноя говорили о временах до и после всемирного потопа» [19, р. 350]. Великая депрессия последующих лет втянула в воронку кризиса, обнищания и униже­ния десятки миллионов людей. Выход из нее был дол­гим и трудным. 1930-е годы изменили Америку, на­ложили свою печать на национальную психологию и до сих пор многое определяют в жизни американцев.