Раскаяние и прощение

 

До сих пор я анализировал их переживания и потребности, прежде всего, в терминах личного опыта и психологии. Теперь подойдем к этому с позиции христианской.

Оба человека нуждаются в исцелении. Для полного исце­ления необходимо выполнить, по крайней мере, два условия: найти путь к раскаянию и путь к прощению.

Пострадавшим для исцеления очень важно суметь простить.

С христианской точки зрения это кажется очевидным: мы призваны прощать наших врагов, тех, кто обижает нас, как Гос­подь прощает нас. Мы не свободны до тех пор, пока нами пра­вит вражда. Мы должны следовать примеру Господа.

С точки зрения практики, жизненного опыта это кажется сложной, почти невыполнимой задачей. Как мать или отец могут простить убийцу своего ребенка? Преодолимы ли гнев и жажда мести? Как тот, кто не пережил ничего подобного, осме­ливается давать такие советы? Можно ли думать о прощении до тех пор, пока не обеспечена полная безопасность? Возмож­но ли восстановить доверие к окружающему миру?

Простить, как и быть прощенным, не так легко. И те, кто не могут найти в себе силы для прощения, не должны взваливать на себя за это дополнительный груз вины. Истинное прощение не может быть результатом пожелания или насилия над собой, но должно прийти в свое время и с Божьей помощью (1). Проще­ние — это дар, оно не должно стать непосильной ношей (2).

Поясним, что мы понимаем под прощением. Часто мы ду­маем, что простить — значит забыть о случившемся, вычерк­нуть прошлое из нашей памяти, может быть, даже отпустить пре­ступника безнаказанным. Но простить — не значит забыть. Эта девушка никогда не сможет — и не должна — полностью забыть о своей травме и потере. И нельзя от нее этого ожидать. Проще­ние не подразумевает, что мы должны перестать считать пре­ступление преступлением. Мы вовсе не должны убеждать себя: «Это было не так тяжело, не так важно». И тяжело, и важно; и отрицая это, мы одновременно обесцениваем переживания и страдания жертвы и личную ответственность преступника.

Прощение — это освобождение пострадавшего из-под вла­сти преступления и преступника. Не пережив прощение, не по­ставив точку на прошлом, мы оставляем свои раны открыты­ми, позволяем преступлению взять верх над нами, нашим со­знанием и нашей жизнью. Таким образом, истинное прощение - это процесс освобождения и исцеления. Истинное проще­ние позволяет жертве выжить.

Существует несколько путей возвращения к жизни после преступления. Некоторые пострадавшие пытаются справить­ся с ситуацией «живя счастливо», считая, что лучший реванш после подобной трагедии — личный успех. «Они еще увидят» - таков ответ многих, и он психологически вполне оправдан. Но этот путь все еще оставляет преступника и преступление в фокусе внимания. Прощение же позволяет тяжелым пережи­ваниям отойти на задний план, стать лишь воспоминанием о событии, пусть существенном, но переставшем занимать глав­ное место в жизни.

Прощению содействуют некоторые условия. Существен­ную роль может сыграть признание преступником своей от­ветственности, выражение им сожаления, раскаяния. Важным условием становится и поддержка со стороны окружающих, а также ощущение восстановленной справедливости. Суще­ственный момент в «исцелении памяти» — молитва, Представители церкви могут помочь, выслушав исповедь и отпустив грехи. Все мы, особенно наши церкви, несут ответственность создание соответствующей атмосферы, в которой может произойти такое исцеление.

Как я уже отмечал, обретение ощущения восстановленной справедливости может происходить по-разному. Один из таких способов отражен в библейском образе плача, который мы встре­чаем в некоторых псалмах. Обращаясь к задачам Церкви, бого­слов Вальтер Брюгеманн очень точно определил его смысл:

 

«Зрелость — это способность открыто говорить об отрицательных сторонах явления. Я представляю себе священника, стоящего рядом со мной и спрашивающего; все ли ты высказал или что-то еще осталось? И я обнаруживаю, что, если я все открываю, ничего не утаивая, то иду домой обновленным и свободным. Но если мы не обращаемся к Богу с плачем, мы оставляем страдание в себе на всю нашу жизнь. Мы живем в мире людей, ждущих случая доверить свои страдания Господу. Тайна заключается в том, что если вы честно говорите о них Богу, Бог не пуга­ется их, не обижается, не отдаляется, но, напротив, становится ближе... Очень много людей в нашей подавленной культуре испытывают постоян­ную потребность высказывать свою ярость, ненависть, обиды и страх. Люди не могут петь акафисты с такой свободой и легким сердцем, если до этого они не имели возможности выразить во всей полноте боль по­терь и обид. Задача пастора — позволить людям говорить о том, что их волнует, чтобы потом они могли свободно славить Господа...

 

Задача Церкви не в том, чтобы говорить о хорошем, но чтобы гово­рить правду. Иногда единственная правда — та, что причиняет страда­ния. Псалом 87 написан как раз для таких ситуаций. Единственная правда, выраженная в этом псалме, — чувство боли и возможность дать ду­шевной ране открыться. Следующий день может быть днем исцеления и миропомазания, но сегодня рана нуждается только в чистом воздухе. Псалом 87 не боится той болезненной правды, что в жизни бывают тя­желые, горькие моменты». (3)

 

На Церкви лежит ответственность за этот процесс. К сожа­лению, она слишком часто пыталась избежать страдания, обой­тись без плача. Но в то же время от пострадавших требовала прощения. И неохотно прощала пострадавшим их естествен­ные чувства гнева и враждебности по отношению к преступни­ку, обществу и Богу.

Так же как жертве нужно простить, преступнику нужно полу­чить прощение. Как иначе он может справиться со своим чув­ством вины? Как еще может начать новую жизнь? Как может об­рести чувство собственного достоинства? Как может быть спасен?

Преступники, вопреки общему мнению, нередко испыты­вают раскаяние в содеянном. Но чувство вины представляет со­бой угрозу для самооценки и чувства собственного достоинства. Одно исследование показало, что преступникам свойственны сильные приступы страха, среди основных причин которого — ощущение собственной «никчемности», незначительности (4). Отсюда, преступники прибегают к различным способам, лишь бы заглушить чувство вины и сохранить самоуважение.

Один из таких способов содействует формированию у пре­ступников того, что Михаил Игнатьев определил как «страте­гия самооправдания» (5). Они могут оправдывать себя тем, что «все так делают», что жертва «заслужила» это или вполне может спра­виться с причиненным ущербом, что они были спровоцирова­ны на подобные действия. Они обращаются к языку социаль­ного и психологического детерминизма, утверждая «я развра­щен, потому что обделен». Точно так же склонность преступ­ников придавать столько значения несправедливости, которой они подвергаются в ходе судебного процесса, нередко оказы­вается лишь попыткой забыть о собственной вине.

Чтобы примириться с собственной совестью, некоторые преступники даже выдумывают замысловатые истории о себе и о том, что совершили. Некоторые испытывают чуть ли не раздвоение личности, проводя строгую грань между Я-виновным и Я-подлинным.

Думаю, в основе переживаемых преступниками таких силь­ных эмоций, как гнев и ярость, лежит чувство вины. Призна­ние вины оборачивается ненавистью к себе. Отрицание вины может обернуться ненавистью к окружающим. В любом случае подобная ненависть крайне разрушительна.

Некоторые утверждают, что чувство вины преодолевается через понесенное наказание: принимая наказание, преступник выплачивает свой долг и освобождается от чувства вины. Тео­ретически трудно определить, так ли это, но практика почти не дает положительных примеров. Чтобы наказание могло снять чувство вины, оно в глазах преступника должно быть законным и заслуженным. Однако такое случается нечасто. Больше того, преступнику трудно понять и согласиться с тем, что вред нане­сен обществу и что долг, следовательно, должен быть выплачен обществу. Это слишком абстрактно, и к тому же преступники видят мало связи между собой и обществом.

У нас нет ритуалов, символизирующих, что долг выплачен и вина искуплена. Как отмечает Игнатьев, прощение снимает бремя долга в той же степени, если не больше, что и наказание. Однако обычно считают, что наказание должно предшествовать прощению. На деле же наказание приносит только больший вред и кажется преступнику незаслуженным, тем самым зак­рывая возможность испытать прощение.

Новая жизнь требует одновременно прощения и исповеди. Для полного восстановления преступники должны исповедать­ся в совершенном зле, почувствовать свою ответственность и признать нанесенный вред. Лишь после возможно раскаяние, ведущее к началу новой жизни. Исповедь и раскаяние — таков путь исцеления преступников, но этот путь может принести исцеление и пострадавшему.

Но ничто: ни раскаяние, ни исповедь, ни прощение со сто­роны Бога или жертвы — не может уничтожить последствий действий преступника. Благодать, милость не даются так про­сто. Остаются еще обязательства по отношению к жертве. И тем не менее, спасение и свобода возможны.

Путь к такому спасению, по утверждению многих тюремных священников и посетителей, лежит в признании собствен­ной глубокой греховности и недостойности, так как грех коре­нится в себялюбии (6).

Преступникам часто недостает представлений о нравствен­ности, они больше заняты собственными проблемами и не спо­собны разделить переживания окружающих. Однако, как я уже отмечал, эта озабоченность своими проблемами коренится в не­уверенности в себе, а возможно, и ненависти. Но если это гак, условием исцеления может стать открытие того, что их ценят и любят, а вовсе не дальнейшее подтверждение их никчемности.

И жертва и преступник нуждаются в исцелении; последнее возможно лишь через прощение, исповедь, раскаяние и при­мирение. Некоторые из этих актов осуществляются в отноше­ниях между личностью и Богом, личностью и церковью, лич­ностью и общиной. Но точно также прощение, исповедь, рас­каяние и примирение должны быть включены и в отношения — которых, возможно, и не было до преступления — между жер­твой и преступником.

К сожалению, наша современная система уголовной юстиции ничему такому не способствует; даже напротив, делает примирение почти невозможным. В ходе уголовного процесса нет места для раскаяния, тем более — прощения. Больше того, сво­им характером процесс способствует тому, что преступники от­рицают свою вину и сосредотачиваются на собственном поло­жении. Такой процесс создает барьер между преступником и жертвой, подталкивая их к противостоянию, и тем самым пре­пятствует поиску точек соприкосновения в понимании проис­шедшего и в разрешении конфликта.

Мое последнее утверждение можно наглядно проиллюст­рировать случаем с молодым преступником, которого я встре­тил много лет назад. Отбывая срок наказания в тюрьме, он стал христианином. Когда он был досрочно освобожден, его пре­дупредили: «Мы понимаем, что теперь вы стали христианином. Возможно, вы намереваетесь вернуться к вашей жертве и вос­становить справедливость. Если вы только приблизитесь к жер­тве, немедленно снова окажетесь здесь!» Такая реакция понят­на, но все-таки это трагедия.