Установление виновности

 

Вопрос виновности — центральный для уголовного процес­са. Установление виновности — основная задача, вокруг кото­рой и из которой разворачивается весь уголовный процесс.

Важность этой задачи, серьезность вытекающих из ее реше­ния последствий настолько существенны, что все здесь регули­руется специально разработанными законами. Как только ви­новность установлена, забота о соблюдении процессуальных гарантий и прав обвиняемого идет на убыль.

Центральное место, которое виновность занимает в право­судии, приводит к тому, что решению суда о наказании прида­ется меньшее значение. Обучение в юридических институтах фокусируется на законах и процедурах, относящихся прежде всего к установлению виновности, что же касается вынесения приговоров, то в этой области подготовке студентов уделяется недостаточное внимание. Соответственно, лишь немногие су­дьи и еще меньше процессуальные стороны профессионально оснащены в части определения наказания по уголовным делам.

Такая озабоченность установлением виновности свидетель­ствует о вполне определенной тенденции: прошлое интересует нас больше, чем будущее. «Что случилось? И кто виноват в этом?» — эти вопросы стоят на первом месте, предваряя обсуж­дение проблем, возникших в результате преступления (или ока­завшихся его причиной). Профессиональные юристы посвяща­ют мало времени обсуждению того, что может быть сделано для предотвращения новых проблем в будущем.

Понятие виновности, которое конституирует судебный про­цесс*, —довольно узкая, в высшей степени юридико-техническая конструкция, предполагающая «объективное» или описа­тельное содержание. Совершило ли данное лицо преступление в том виде, как оно описано в законе? Было ли деяние умыш­ленным? Был ли в данном случае нарушен закон? Установле­ние виновности в ее юридическом смысле дает лишь ответы на вопросы, было ли данное действие совершено обвиняемым, и если да, подлежит ли он по закону наказанию.

В юриспруденции понятия преступления и виновности об­лекаются в особые формы и трактуются иначе, чем их пережива­ют пострадавший и преступник. Вердикт суда о признании под­судимого виновным может очевидным образом и не отражать настоящее преступление. Нередко складывается впечатление, что судебная трактовка виновности-невиновности имеет мало отно­шения к тому, что произошло реально. Как недавно признали некоторые апологеты этой системы, «юридическая виновность, а не фактическая... является основой уголовного процесса» (3).

Подсудимый довольно скоро сталкивается с такой ситуаци­ей. Его могут обвинить в чем-то, что звучит совсем иначе, чем то, что он совершил на самом деле. Официальное обвинение может быть результатом переговоров между его адвокатом и прокурором. Даже если он и совершил преступление, юриди­чески он может оказаться невиновным*, поэтому ему могут по­советовать виновным себя не признавать. И он может поверить, что и в самом деле невиновен. Даже если по закону он виновен, адвокат, чаще всего (на определенной стадии процесса) сове­тует ему вину не признавать. В переводе с юридического на обы­денный язык «не признавать себя виновным» означает «я тре­бую суда»** или «мне нужно больше времени»***. Все это ведет к сокрытию истины и затемняет нравственную подоплеку фено­мена виновности-невиновности.

В правовом отношении вопрос виновности — это вопрос «или-или». Степень опасности преступления может быть разной, в то время как степень виновности (в юридическом смысле) ни­как не измеряется: вы либо виновны, либо не виновны. Кто-то должен выигрывать, кто-то проигрывать. Нильс Кристи точно определил смысл этого:

«Мы рассматриваем суды как воспитательные учреждения, защища­ющие общественные нормы, но реально они в скрытой форме учат оце­нивать людей, исходя из примитивной дихотомии» (4).

 

Процессуальное понятие виновности является техническим и описательным, констатирующим (descriptive), в то время как преступник может иметь дело и с другими профессионалами, чей подход богослов Том Йодер Нефильд назвал «предписыва­ющим» («prescriptive»). Соответствующая концепция объясня­ет преступление в логике причинно-следственных связей, по­зволяющей указать на его предсказуемость, предопределен­ность. В этом плане преступление рассматривается чаще всего в социальном и психологическом контексте (5).

Психолог, например, может подойти к понятию виновнос­ти с точки зрения, отличной и от юридической, и от этической. Он может вообще обойти обсуждение этого понятия. Скорее, он сосредоточит внимание на психологических факторах, ко­торые привели к тому или иному действию, и возможно, станет рассматривать поведение обвиняемого как показатель его бо­лезни или какого-либо серьезного функционального наруше­ния. Социолог, в свою очередь, сосредоточится на паттернах и причинах поведения с точки зрения социальных факторов: се­мья, близкое окружение и общество в целом. Если юрист обра­щается с преступником как с самостоятельным индивидом, при­нимающим более или менее сознательные решения, социологи и психологи будут рассматривать его, хотя бы отчасти, как реа­гирующего на разнообразные внешние обстоятельства. При подобном подходе встает вопрос о том, в какой мере преступник несет личную ответственность за нарушение закона и вообще, в какой степени он является нарушителем, а в какой — жертвой.

В то время как специалисты в области юриспруденции и социальных наук вкладывают в понятие виновности каждый свое содержание, большинство людей, включая и многих офи­циальных лиц из сферы уголовной юстиции, придерживаются третьего подхода. Такой подход можно было бы назвать морализаторским или «приписывающим» (ascriptive). В массовом сознании бытует мнение, что вина (виновность) не столько ха­рактеризует поведение человека, сколько свидетельствует о его моральных качествах. Вина совершившего преступление как бы указывает на наличие у него некоего несмываемого отрицатель­ного свойства. Вина «прилипает» к нему чуть ли не на всю жизнь, и от нее почти невозможно избавиться. Однажды обви­ненный в воровстве в глазах людей навсегда останется вором, попавший в тюрьму - бывшим заключенным, бывшим пре­ступником, уркой. Это приписывается ему как неотъемлемое свойство и забывается с трудом.

Молодой преступник, о котором я говорил вначале, так и останется с плохой репутацией и в сознании людей будет свя­зан с этим преступлением независимо от того, какие положи­тельные качества у него есть или разовьются в будущем. Тот факт, что он совершил преступление, скажется на возможно­стях его трудоустройства, карьере, на всей его жизни. Вина, а вовсе не индивидуальные свойства будут играть определяю­щую роль в его жизни. И ничто в процессе уголовного право­судия не поможет ему преодолеть это — даже если он отдаст «долг обществу», отсидев срок.

Процессуальное понятие виновности, таким образом, в выс­шей степени технично и удалено от реальной жизни. В тоже вре­мя при рассмотрении одного и того же дела сталкиваются раз­ные концепции виновности, что может просто-напросто сбить обвиняемого с толку. Его адвокат будет говорить с ним о винов­ности в чисто процессуальном смысле и, вероятно, в ходе про­цесса посоветует отрицать вину, если тот юридически не вино­вен или у него не будет другого выхода. Возможно, обвиняемый встретится с психологом или психоаналитиком, которые поста­раются помочь ему увидеть свое поведение с психологической точки зрения, и не исключено, что они заглушат в нем чувство личной ответственности. Он может натолкнуться на священни­ка, который заведет с ним речь о нравственной вине, но также и о милосердии, благодати, прощении. Такой священник может сказать обвиняемому, что вина его реальна, и не только фор­мально-юридически, но выход есть. Будут и другие, как напри­мер, тюремные надзиратели, отражающие массовое сознание, в соответствии с которым вина не только реальна, но и несмывае­ма, и он действительно «плохой человек».

Что же такое виновность? Как может ее объяснить себе тот, кто совершил преступление? Является ли он (или она) преступ­ником или жертвой обстоятельств? Виновен ли он в самом деле? И в чем его вина? Можно ли оставить случившееся в прошлом и начать все сначала? Как сказал Нефилд, преступники постоян­но сталкиваются с терминологией вины, но им отказано в яс­ном и доступном языке, который мог бы разъяснить это поня­тие. И даже нет механизмов для разрешения этой проблемы.

Юридическое и массовое представления о виновности, ко­торые определяют нашу реакцию на преступление, перемеша­ны и даже противостоят друг другу, но у них есть общая черта: они в высшей степени индивидуалистичны. Западные законы и ценности основаны на вере в человека как свободного и нрав­ственного члена общества. Если кто-то совершает преступле­ние, мы считаем, что оно совершено по собственной воле. Та­ким образом, и наказание вполне заслуженно, так как оно есть следствие свободного выбора. Люди несут личную ответствен­ность. Виновность индивидуальна.

Итак, западные законы и ценности исходят из фундамен­тального утверждения о человеческой свободе и личной ответ­ственности, и примитивный детерминизм здесь явно неадек­ватен. И все же в западной культуре возникают проблемы с тем, в какой форме воплощаются наши представления о свободе и ответственности.

Немало фактов указывает на то, что довольно часто чело­век, совершивший преступление, был лишен свободного вы­бора или, по крайней мере, считал себя ограниченным в необ­ходимой свободе. Как я указывал в предыдущей главе, многие люди в нашем обществе отнюдь не считают себя свободными и ответственными за собственную жизнь. Напротив, они рассмат­ривают себя как продукт действия почти непреодолимых сил — социально-экономических или провиденциальных. В таком контексте понятия человеческой свободы и ответственности приобретают иное значение.

Кроме того, индивидуалистическое понимание виновнос­ти и ответственности упускает из виду обстоятельства, влияю­щие на поведение. Хотя все мы несем ответственность за со­вершенные поступки, социальный и психологический фон, на котором протекает наша жизнь, бесспорно влияет на наш акту­альный и потенциальный выбор. Социальные, экономические, политические и психологические факторы оказывают суще­ственное влияние на поведение, но индивидуалистический под­ход к пониманию виновности игнорирует это обстоятельство.

Мотивы, побуждающие к совершению предосудительных действий, намного сложнее, чем мы соглашаемся признать при индивидуалистическом подходе. Апостол Павел бесспорно учи­тывал сложность решения вопроса об ответственности, кото­рую человек несет за свои проступки. Хотя он считал, что люди делают самостоятельный выбор и несут ответственность за свое поведение, он признавал, что представление о человеке как су­ществе абсолютно свободном в своих действиях не отдает дол­жное власти и вездесущности зла. В Послании к Римлянам, в главе 7, Павел с болью говорит о борьбе с силами зла в соб­ственной жизни, о своей склонности поступать не так, как сле­дует. Он полагает, что существует разница между реальной и потенциальной свободой, рассматривая свободу как дар, а не качество, присущее человеку. Преступление может служить не­коей моделью поведения, формируемого различными силами, и лишь отчасти есть результат свободного выбора. Сломать по­добную модель очень трудно.

С точки зрения индивидуалистического подхода к вопросам вины и свободы личность свободна в выборе и предвидит по­следствия своего выбора. Мы предполагаем, что человек меняет свое поведение, ориентируясь на возможные последствия. Но подобные посылки не принимают во внимание тот факт, что люди могут вовсе не считать себя свободными. Индивидуалистичекий подход приписывает людям способность связывать в сознании поведение и его последствия, более того, предвидеть отдаленные результаты. Он вообще не учитывает характер пре­ступления во всей его сложности. Он, наконец, не принимает во внимание социальный, экономический и психологический фон, на котором разворачивается конкретное событие. Следо­вательно, правосудие, с позиции преступников, осуществляет­ся без учета социальной справедливости и, тем самым, сохра­няет существующее положение, status quo. Наказание считает­ся, справедливым и заслуженным независимо оттого, существует ли справедливость в обществе, где преступление совершено.

Возможно, подобный взгляд на виновность и ответствен­ность неизбежен в индивидуалистическом обществе, основан­ном на конкуренции, где людей оценивают в соответствии с их материальным и общественным успехом, а достижения или поражения рассматриваются как личное дело каждого. Люди оцениваются с точки зрения их доступа к богатству и власти. Считается, что те, кому не удается достичь соответствующего уровня, сами в этом виноваты. Они не просто потерпели не­удачу, они стали неудачниками. То же касается и вины. Вина определяется как личное поражение. Контекст поведения иг­норируется. Правонарушитель стоял перед выбором и, сделав неправильный выбор, отнесен к категории виновных.

В итоге, наше представление о правосудии прежде всего свя­зано с установлением виновности. Отправление правосудия — своего рода театр, в котором вопросы виновности-невиновности играют главную роль. Судебное разбирательство либо при­знание преступником своей вины образует кульминацию драмы*, с развязкой в виде приговора. Тем самым правосудие больше за­нято прошлым и не уделяет достаточного внимания будущему.

Юридическое понятие виновности, которое определяет су­дебный процесс, в высшей степени технично, оторвано от жиз­ни. Это позволяет преступникам уходить от сознания личной от­ветственности за свое поведение и, с другой стороны, оскорбля­ет пострадавших, которым трудно примириться с юридическим описанием события, столь расходящимся с их собственными пе­реживаниями. Обе стороны — и преступник, и пострадавший — вынуждены для описания суду соответствующих событий изъяс­няться на языке «системы», вместо своего собственного.

Достаточно узкое представление о виновности, которое ис­пользуется в правосудии, и акцент на индивидуальном поведе­нии позволяет пренебречь социальными и экономическими причинами и контекстами преступления. Иными словами, мы пытаемся воплотить в жизнь справедливость, не замечая мно­гих существенных факторов. А так как виновность рассматри­вается с точки зрения «или-или», это приводит к упрощенному видению мира, в котором все делится на хорошее и плохое, на них и нас. Правосудие становится драмой виновности, театром морали, где перед нами разыгрывают примитивное представ­ление о мире.

Но юридическое понятие виновности действует совокупно с некоторыми другими концепциями. Сам по себе этот факт создает некоторое замешательство среди участников процесса и может способствовать тому, что преступник будет отрицать ответственность за свои поступки. Некоторые из таких концеп­ций — как, например, концепция несмываемой и пожизнен­ной вины — имеет серьезные и далеко идущие последствия для подсудимого.

Преступники должны нести ответственность за то, что со­вершили. Один из аспектов ответственности состоит в пони­мании и признании своего преступления. Однако бытующие у нас трактовки виновности, в лучшем случае, не поощряют по­добного сознания ответственности за преступление, в худшем — способствуют обратному. Отсутствие механизма по разреше­нию проблемы виновности способствует «стратегии самооправ­дания», когда преступник прибегает к разного рода рационализациям и стереотипам, чтобы облегчить тяжелое бремя вины. Иногда преступника подталкивают к поведению, сообразую­щемуся с социальными ожиданиями и стереотипами, которые ему приписываются в соответствии с его положением.

При том, что уголовный процесс сосредоточен на вопросах виновности и ответственности подсудимого, он еще стремится распространить ответственность за окончательное решение суда на систему правосудия в целом, в то же время отрицая нашу об­щую ответственность за преступления. У тех, кто принимает клю­чевые решения (адвокаты, прокуроры, судьи, должностные лица службы пробации*), формируется образ защитника закона, вы­полняющего свой долг; и такие взгляды поощряются. Им вну­шают, что ответственность за исход дела лежит на «системе». Это означает, что свою личную ответственность за результаты судеб­ного разбирательства «вершители» правосудия могут отрицать; их ограждают от возможности увидеть нечто общее между со­бой и преступником, увидеть в преступнике такого же человека.

Рената Мор в своей работе, посвященной уголовному праву Канады, точно подметила:

 

«Каким же образом мы осуществляем наказание? Таким, что ни одно конкретное лицо не может взять на себя ответственность за ограничение свободы другого лица. Система уголовного правосудия... хитро разрабо­тана в виде рада автономных подразделений. Те, кто предъявляют обви­нение, те, кто вступают в прения по этому делу, те, кто выносят приговор и приводят этот приговор в исполнение, — все это разные люди, мало или почти совсем не связанные как между собой, так и с обвиняемым. У нас есть даже специальное слово, подчеркивающее особую изолирован­ность судей. После того, как они исполнили свои функции по вынесе­нию приговора, они становятся "functus". Это означает, что им не стоит или даже не следует... более отягощать себя мыслями и беспокойством о тяжести наказания, которое они наложили на человеческое существо. Таким образом весь процесс обеспечивает ежедневное совершение на­силия над другими, при том, что ни один человек не несет личную ответ­ственность за это» (6).