Кто жертва?
Я попытался составить список, состоящий из пяти утверждений о преступлении и правосудии. Принято считать, что:
1) преступление по сути своей есть нарушение закона; 2) нарушение закона влечет установление виновности; 3) с тем, чтобы было справедливо отмерено заслуженное наказание; 4) через причинение страдания; 5) в ходе состязания, где правила и намерения превыше результатов.
Эти утверждения и их смысл помогают объяснить некоторые недостатки сложившейся системы, но есть один существенный вопрос: кого считать жертвой. В уголовном законе преступление определено как вред, причиненный государству. Именно государство, а не человек, считается жертвой. Государство — и только государство — имеет право на ответную реакцию. В силу того, что государство считается жертвой, уголовный закон противопоставляет преступника государству. На деле это значит, что один профессионал, представляющий преступника (адвокат), противопоставляется другому профессионалу, представляющему государство (прокурору), перед третьим профессионалом (судьей) в качестве рефери или арбитра. Поскольку власть государства столь велика, а значение гражданских свобод столь существенно, точное соблюдение всей судебной процедуры чрезвычайно важно. Из-за обезличенности и абстрактности государства прощение и милосердие почти невозможны. Так как государство выступает в роли пострадавшей стороны, не удивительно, что истинные жертвы оказываются вне поля зрения процесса, а их нуждам и пожеланиям уделяется так мало внимания. С какой стати кто-то должен обращать внимание на их нужды? Они даже не имеют отношения к «составу преступления». Пострадавшие служат лишь некоторым «приложением» к уголовному процессу, закон в них нуждается лишь как в свидетелях. За последние несколько лет некоторую популярность приобрели программы по возмещению ущерба и помощи пострадавшим. Им и следовало бы быть популярными. И тем не менее, мы не можем ждать от них сколь-нибудь серьезных и долговременных результатов до тех пор, пока не будет переосмыслено наше понимание преступления: пока пострадавший не будет считаться неотъемлемым элементом в определении преступления, он так и останется скорее пешкой, чем фигурой в судебном процессе. Процесс отправления правосудия не ставит своей задачей примирение между жертвой и преступником, так как их отношения не рассматриваются как существенная проблема. И в самом деле, как их чувства друг к другу могут быть приняты всерьез, если обе стороны не являются членами «судебного уравнения»? Следовательно, шестое и, возможно, наиболее существенное утверждение, которым следует дополнить приведенный список, состоит в том, что именно государство является подлинной жертвой. Это утверждение приводит к далеко идущим последствиям. Итак: нарушение закона означает преступление против государства; правосудие состоит в установлении виновности и определении «дозы» страдания в ходе состязания, регулируемого определенными правилами; ответственность за этот процесс (фактически — монополию) присвоило государство. До тех пор, пока мы не начнем пересматривать эти утверждения, любые вводимые изменения вряд ли принесут какие- либо результаты. В основе нашего правосудия лежит карательная модель, и именно в ней коренится большинство наших проблем. Примечания: (1)Сформировался значительный корпус литературы об истории и значении «альтернативных форм». См., например, David Т. Rothman, Conscience and Convenience: The Asylum and Its Alternatives in Progressive America (Boston: Little, Brown, and Co., 1980) and M. Kay Harris, «Strategies, Values, and the Emerging Generation of Alternatives to Incarceration», New York University Review of Law and Social Change, XII, No.l (1983- 84), pp. 141—170.
(2) Анализ либерального и консервативного подходов см. Elliott Currie, Confronting Crime: An American Dilemma (New York: Pantheon Books, 1985). Сравни Nils Christie, «Crime, Pain, and Death» in New Perspectives on Crime and Justice, Issue No.l (Akron, Pennsylvania: Mennonite Central Committee, 1984). (3) Donald R. Ranish and David Shichor, «The Victim's Role in the Penal Process: Recent Developments in California», Federal Probation, XLIX, No.l (March 1985), p.55.
(4) Nils Christie, Limits to Pain (Oslo, Norway: Universitetsforlaget, 1981), p.45.
(5) Основные точки зрения в дискуссии о виновности см. Tom Yoder Neufeld, Guilt and Humanness: The Significance of Guilt for the Humanization of the Judicial-Correctional System (Kingston, Ontario: Queen's Theological College, 1982). Сравни McHugh, Christian Faith and Criminal Justice, Chapter 7, and Patrick Kerans, Punishment vs. Reconciliation: Retributive Justice and Social Justice in the Light of Social Ethics (Kingston, Ontario: Queen's Theological College, 1982).
(6) Renate М. Mohr, «А Feminist's Analysis of the Objectives and Alternatives Re: Punishment», неопубликованный доклад на конференции «Феминистские подходы к реформе уголовного правосудия», Оттава, Канада, 1987.
(7) Christie, Limits to Pain.
(8) Christie, Crime, Pain and Death.
(9) John Lampen, Mending Hurts (London, England: Quaker Home Service, 1987), pp. 61, 67ff.
(10) См., например, William J. Bowers and Glenn L. Pierce, «Deterrence or Brutalization: What Is the Effect of Executions?» Crime and Delinquency, 26, No. 4 (October 1980), pp. 453-484.
(11) J. W. Mohr, «Causes of Violence: A Socio-Legal Perspective.» Неопубликованный доклад на конференции Общества Джона Ховарда «Насилие в современном канадском обществе», Оттава, Канада, июнь 1986.
(12) По этому и другим допросам см. труды Herman Bianchi, в том числе рукопись «Justice as Sanctuary».
(13) Jerold S. Auerbach, Justice Without Law? (New York: Oxford University Press, 1983), pp. 138ff.
(14) Сравни John Griffiths, «Ideology in Criminal Procedure or a Third 'Model’ of the Criminal Process», The Yale Law Journal, 79, No. 3 (January 1970), pp. 359-415.
(15) Christie, Limits to Pain, p. 57.
|