XVIII век. Эпоха Просвещения 2 страница

Вместе с тем пьеса исключала активную борьбу против бесчеловечных форм жизни. Великодушный, гуманный герой бюргерской литературы демонстрировал свое нравственное «величие», смиренно неся ярмо политического и социального рабства. В дальнейшем своем творчестве Лессинг стремится преодолеть слабости бюргерского гуманизма 50-х гг. — его пассивность, сентиментальность. Он ставит перед собой задачу ввести в драматургию волевого гражданина, сопротивляющегося неблагоприятным обстоятельствам жизни, но не утрачивающего при этом простых человеческих черт. Лессинг 60—70-х гг. борется за совмещение в одном герое и «человеческих» и «гражданских» качеств.

Выступая против пассивно-гуманистических, сентиментальных настроений, широко распространенных в бюргерской среде XVIII в., Лессинг решал дело большой исторической важности. Социальная пассивность бюргерства и других демократических слоев немецкого общества мешала развернуть активные действия против феодально-абсолютистских порядков за экономическое и духовное освобождение немецкого народа. Энгельс в письме к В. Боргиусу отмечает, что «... смертельная усталость и бессилие немецкого мещанина, обусловленные жалким экономическим положением Германии в период с 1648 по 1830 год и выразившиеся сначала в пиетизме, затем в сентиментальности и в рабском пресмыкательстве перед князьями и Дворянством, не остались без влияния на экономику. Это было одним из величайших препятствий для нового подъема»2.

Борьба за гражданственность, высокую идейность искусства, которую предпринял Лессинг, одновременно поднимала его творчество в эстетическом, художественном плане. Она давала возможность ввести в литературу героя внутренне противоречивого, психологически сложного, сочетающего в себе различные черты.

Новый подход Лессинга к решению идейно-эстетических вопросов обнаруживается в журнале «Письма о новейшей литературе». Здесь уже отчетливо сквозит тенденция еще больше сблизить искусство с жизнью. Лессинг показывает гибельность подражания иностранным авторам. Он говорит о необходимости воспроизведения действительности, критикует тех писателей, которые, отрываясь от земли, заносятся в «небесные сферы». Образцом выразительности и правдивости Лессинг считает творчество драматургов античности. Он страстно пропагандирует также театр Шекспира, объявляя творца «Гамлета» творческим продолжателем традиций античной драматургии. Лессинг остро критикует классицистов (Готшеда и Корнеля), подчеркивая, что они отошли от античных мастеров, хотя и стремились подражать им в соблюдении правил построения пьесы (17-е письмо, 1759). В «Письмах о новейшей литературе» Лессинг уже борется за реализм. Он указывает, что художественной полнокровности достигают те писатели, которые идут в своем творчестве от реальной действительности, а не превращают образ в средство пропаганды моральных истин. В 63-м письме (1759) Лессннг подверг сокрушительной критике пьесу Виланда «Леди Иоганна Грей», в которой ее автор поставил перед собой цель «изобразить в трогательной манере величие, красоту и героику добродетелей». Подобный замысел, как доказывает дальше Лессинг, пагубным образом сказался на героях произведения. «Большинство из них, — пишет он, — с моральной точки зрения хороши, по что за печаль такому поэту, как господин Виланд, если они дурны в поэтическом отношении».

Рецензия на «Леди Иоганну Грей» — свидетельство большого прогресса в эстетических взглядах Лессинга: ведь «Мисс Сару Сампсон» он построил исходя, подобно Виланду, из морального задания, превратив героев в персонификации определенных нравственных истин. И результат был тот же, что и у Виланда, — схематизм и однолинейность персонажей.

Значительным явлением в литературной жизни Германии были «Басни» (Fabeln) Лессинга, появившиеся в свет в 1759 г. Они имеют ярко выраженную демократическую направленность. Подходя к решению вопроса прежде всего как просветитель, Лессинг требует от баснописца не занимательности, а поучения.

Басенное творчество Лессинга не равноценно в идейном и художественном отношении. Во многих баснях осмеиваются общечеловеческие пороки — тщеславие, глупость и др., в связи с чем они лишены социального своеобразия, отличаются абстрактностью. Но в отдельных случаях Лессинг разоблачает конкретные пороки немецкого общества. Он издевается над страстью Готшеда и его последователей к подражанию иноземным образцам («Обезьяна и лисица» — Der Affe und der Fuchs); высмеивает хвастливость бездарных поэтов, уверяющих в своей способности взлететь в небеса, но не могущих оторваться от грешной земли («Страус» — Der Straup); обличает заносчивость немецких феодалов, оборачивающуюся трусостью перед лицом храброго противника («Воинственный волк» — Der kriegerische Wolf);критикует безграничное самодурство князей, безнаказанно истребляющих своих подданных, как согласных, так и не согласных с их образом правления («Водяная змея» — Die Wasserschlange). В басне «Ослы» (Die Esel) предметом насмешки являются бюргеры, их долготерпение и толстокожесть.

Следуя традициям Эзопа и Федра, Лессинг писал басни прозой, стремясь к простоте выражения замысла, к максимальной обнаженности идеи.

В 60-е гг. Лессинг разрабатывает теорию реализма, борется за изображение жизни такой, какова она есть, со всеми ее комическими и трагическими сторонами. Задачу писателя он видит не в том, чтобы иллюстрировать в образах те или иные понятия и идеи, а чтобы «подражать природе», правдиво раскрывая ее сущность.

Глубокая разработка принципов реалистического искусства осуществлена Лессингом в его замечательном трактате «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии». Примечателен сам подход критика к решению теоретических вопросов. Он решает их не абстрактно, а исходя из запросов демократической массы общества. В его воззрениях есть элементы историзма.

Будучи выразителем интересов народа, Лессинг стремится ниспровергнуть эстетические нормы, установленные в европейской и немецкой литературе в период господства классицизма и отражающие вкусы привилегированных классов. Классицисты мыслили метафизически, неисторично. Они полагали, что существует абсолютный, независимый от времени идеал красоты, получивший свое совершенное воплощение в творчестве античных художников (Гомера, Фидия, Эсхила, Софокла и др.). Отсюда они делали вывод о необходимости подражания античным образцам. Тем самым искусство отрывалось от непосредственного воспроизведения современности. Ему вменялось в обязанность изображение прежде всего возвышенных, прекрасных явлений жизни. Безобразное отодвигалось на периферию художественного творчества. Именно такой характер носило эстетическое учение Буало и его единомышленников, в котором не Находила себе места реалистическая комедия Мольера, все то, что было направлено на развенчание уродливых явлений феодально-монархического общества. Необходимо было разбить эту догматическую теорию, тормозившую развитие реалистического искусства, а для этого нужно было широко распахнуть двери «храма эстетики», смести накопившуюся в нем пыль метафизических, антиисторических представлений. Нужно было доказать, что эстетические вкусы и идеалы — явление подвижное, изменяющееся в зависимости от тех перемен, которые совершаются в истории человечества. То, что было нормой для одной эпохи, утрачивает свою нормативность в другую. Лессинг оказался тем теоретиком, которому надлежало решить эту историческую задачу, и решил он ее с большим блеском.

В обоснование своего исторического взгляда на искусство Лессингу пришлось вступить в полемику с Винкельманом, защищавшим в своих работах близкие к классицизму эстетические воззрения. Иоганн Иоахим Винкельман (Johann Joachim Winckelmann, 1717—1768) был страстным пропагандистом художественных достижений античности, прежде всего Древней Греции. В своих статьях и в главном труде «История искусства древности» (Geschichte der Kunst des Altertums, 1764) он стремится вскрыть причины, обусловившие небывалый расцвет культуры в Элладе. Он видит ее в свободном, демократическом строе древнегреческих городов-полисов, стимулировавших развитие спортивных игр, состязаний, в результате чего эллинские ваятели получили возможность часто наблюдать контуры гармонично сложенного человеческого тела. Из непосредственных наблюдений в их воображении возник идеал физически совершенного человека, которого они стремились запечатлеть в своем творчестве. Греческие скульпторы не допускали в свои произведения ничего дисгармоничного, несовершенного, они отсекали все индивидуально неповторимое. «Прообразом, — пишет Винкельман,— сделалась для них творимая только разумом духовная природа».

Творческий принцип, применяемый в античной Греции, причем только в изобразительном искусстве, Винкельман пытается, во-первых, распространить на все формы творчества и, во-вторых, без каких-либо модификаций пересадить на почву современности. Тут он отходит от исторического взгляда на эстетику и смыкается в своих воззрениях с классицистами.

Подобно Буало и Готшеду, Винкельман препятствует проникновению в искусство, в том числе и поэтическое, безобразного. Не считаясь с тем, что европейское общество со времен античности претерпело серьезные изменения, он призывает к подражанию античным художникам, т. е. ориентирует на изображение только прекрасных явлений жизни. «Единственный путь для пас сделаться великими и, если возможно, неподражаемыми,— заявляет он, — это путь подражания древним».

Эстетика Винкельмана уводила современного писателя от дисгармоничной современности в идеально гармоничный мир древности. Она не могла служить теоретической основой искусства нового времени и потому вызвала критическое отношение к себе Лессинга. Автор «Лаокоона» доказывает неправомерность перенесения эстетических законов античности в современную эпоху. В Древней Греции, по его мысли, поэзия была идеальной вследствие идеального характера жизни, отличавшейся гармоничностью. В современной Германии ома должна быть реальной, поскольку действительность стала изобиловать противоречиями. Доминирующее положение в ней заняло безобразное, а «красота составляет лишь малую частицу». Поэтому перед современным писателем стоит задача изображения жизни такой, какова она есть, а не только ее прекрасных явлений. «Искусство в новейшее время, — пишет Лессинг, — чрезвычайно расширило свои границы. Оно подражает теперь всей видимой природе. Правда и выразительность являются его главным законом».

Это замечательное положение свидетельствует о материалистическом складе эстетического мышления Лессинга. Критик правильно решает основной вопрос эстетики. Главное для художника, по его мнению, правдиво отражать жизнь, — это единственный путь к большим художественным успехам. Руководствуясь законом правдивости, он получает доступ к самым неэстетическим явлениям действительности. «... Благодаря правде и выразительности, — пишет Лессинг, — самое отвратительное в природе превращается в прекрасное в искусстве». Так автор «Лаокоона» вплотную подходит к пониманию решающей роли обобщения в художественном освоении мира.

Но Лессингу надо было определить не только основную задачу искусства, но также решить, какой из его видов способен наиболее успешно ее выполнить. Путем сопоставительного анализа он приходит к выводу, что наибольшими возможностями в широком и правдивом изображении жизни обладает поэтическое творчество. «Лаокоон» — это трактат, написанный в защиту не только реалистического метода, но и поэзии. Лессинг убедительно доказывает, что лишь поэзия способна отразить Действительность во всех ее противоречиях. Живописец и ваятель берут, по его мнению, из жизни только один момент, воспроизводят предмет как бы в застывшем состоянии. Они не в силах изобразить то или иное явление в развитии. В подтверждение своей мысли Лессинг рассматривает скульптурную группу «Лаокоон», где изображен греческий жрец и два его сына, которых душат змеи. Он задает себе вопрос, почему Лаокоон не кричит, а издает только сдавленный стон? Винкельман объяснял это обстоятельство тем, что древние греки были стоиками, умели подавлять свои страдания, поэтому в произведениях греческого изобразительного искусства и пластики царит «благородная простота и спокойное величие».

Лессинг придерживается совершенно иного взгляда. Сдержанность Лаокоона в выражении страдания он объясняет не бесчувственностью, не стоицизмом древних эллинов, а их эстетическими воззрениями. Они изображали человеческие переживания лишь в меру их эстетичности. Все безобразное выводилось ими за пределы искусства. «Применяя сказанное к Лаокоону,— пишет Лессинг, — мы найдем объяснение, которое, ищем: художник стремится к изображению высшей красоты, связанной с телесной болью». Учитывая, что крик может неприятно исказить лицо, скульптор превратил его в стон.

Это обстоятельство Лессинг связывает также с ограниченными возможностями ваяния как искусства пространственного. Оно не может изобразить одно и то же явление с разных сторон. Авторы скульптурной группы «Лаокоон» хотели запечатлеть мужество жреца. Поэтому они не могли показать его кричащим, так как это противоречило бы идее произведения, сняло бы присущие образу Лаокоона черты героичности. Поэзия, как доказывает Лессинг, обладает несравненно большими потенциями, чем живопись и скульптура. Это искусство временное, имеющее дело с действиями. Поэзия способна изобразить тот или иной предмет с разных сторон, показать чувства человека в развитии. Ничто не принуждает поэта, указывает Лессинг, «ограничивать изображаемое на картине одним моментом. Он берет, если может, каждое действие в самом его начале и доводит его, всячески изменяя, до конца».

В европейской эстетике со времен Горация считался непогрешимым тезис: «поэзия подобна живописи». Лессинг первый провел между ними четкую демаркационную линию. Его выводы представляли не только теоретический, но и практический интерес. В XVIII в. было немало художников, которые не учитывали специфических возможностей того или иного вида искусства, допускали серьезные творческие просчеты. Так, в немецкой литературе, например, процветала описательная поэзия (Галлер и др.), хотя в описании природы она не могла успешно соперничать с живописью. С другой стороны, некоторые писатели уподоблялись скульпторам, создавая образы внутренне однолинейных героев, построенные по принципу господства одной страсти. Такие недостатки Лессинг обнаруживает в классицистской трагедии.

Плодотворные идеи Лессинга были высоко оценены в литературных кругах Германии и всей Европы. Гете в VIII книге своей автобиографии хорошо передает тот восторг, с которым было встречено появление «Лаокоона» прогрессивно настроенной немецкой молодежью, искавшей новых путей развития литературы. «Надо превратиться в юношу, — писал Гете, — чтобы понять, какое потрясающее впечатление произвел на нас Лессинг своим «Лаокоопом», переселив наш ум из области туманных и печальных созерцаний в светлый и свободный мир мысли. Непонимаемое до того at pictura poesis («поэзия подобна живописи».— Н. Г.) было отброшено в сторону, и разница между видимой формой и слышимой речью объяснена. Художник должен держаться в границах прекрасного, тогда как поэту... дозволено вступать и в сферу действительности. Прекрасные эти мысли осветили наши понятия точно лучом молнии».

«Лаокоон» явился также шагом вперед в разработке проблемы положительного героя. Отвергнув «бесчувственных», «скульптурных», напоминающих «мраморную статую» персонажей классицистской трагедии, Лессинг 60-х гг. не принял и «чувствительную» Иоганну Грей Виланда. И в том и в другом случае его не устраивает однолинейность, схематизм образа. Лессинг призывает современных ему драматургов к введению в драматургию героя психологически сложного, совмещающего «человеческие» и «гражданские» начала. В качестве образца он указывает на Филоктета у Софокла, в котором синтезированы героичность и обыкновенность. Филоктет страдает от незаживающей раны, оглашая пустынный остров криками боли, в нем нет ничего стоического, но он готов и дальше страдать, но не поступиться своими убеждениями. У Филоктета героический дух совмещается с чувствами, свойственными обыкновенным людям. «Его стоны, — пишет Лессинг, — принадлежат человеку, а действия — герою. Из того и другого вместе составляется образ героя — человека, который и не изнежен и не бесчувствен, а является тем или другим смотря по тому, уступает ли он требованиям природы или подчиняется голосу своих убеждений и долга. Он представляет высочайший идеал, до какого только может довести мудрость и какому когда-либо подражало искусство». Высоко ценя героичность в общественном плане, Лессинг отвергает ее с эстетической точки зрения: она не сценична, ибо связана с подавлением естественных страстей. Критик не принимает и «чувствительность», ибо, выигрышная в сценическом отношении, она совершенно неприемлема для него в общественном плане. Лессинг-просветитель — решительный противник сентиментальной бесхарактерности. Его гражданским идеалом является человек волевой, умеющий повелевать своими чувствами.

Борьба с сентиментальностью ведется Лессингом до конца жизни. Он даже не принимает гетевского «Вертера». В письме к Эшенбургу от 26 октября 1774 г. Лессинг дает уничтожающую оценку герою романа, высоко ценя произведение с художественной точки зрения. Он не прощает Вертеру самоубийства, подчеркивая, что во времена античности его поступок не простили бы и девчонке. Лессинг полагает, что роману нужна иная, дидактическая концовка, предостерегающая молодых людей от рокового шага, сделанного Вертером. «Итак, милый Гете, еще главку в заключение, и чем циничнее, тем лучше». Лессинг хотел написать даже своего собственного «Вертера», но из всего замысла ему удалось осуществить лишь небольшое вступление.

Важнейшие вопросы реализма рассматриваются Лессингом и в «Гамбургской драматургии». Сборник, как уже отмечалось, состоял из рецензий на спектакли и репертуар Гамбургского театра. Лессинг попутно ставит и решает такие теоретические проблемы, которые не входили в его обязанность театрального критика. Большое внимание он уделяет специфике драмы. Развивая мысли Аристотеля, Лессинг подчеркивает, что драматург раскрывает закономерное в нравственном облике людей и тем отличается от историка, который повествует о жизни отдельной исторической личности. «В театре, — пишет Лессинг, — нам следует узнавать не то, что сделал тот или другой человек, но что сделает каждый человек с известным характером при известных обстоятельствах. Цель трагедии гораздо более философская, чем цель исторической пауки» (ст. XIX).

Лессинг подходит к решению вопросов эстетики как типичный просветитель, убежденный в том, что будущее человечества подготавливается нравственным совершенствованием современного общества. Поэтому в центре его внимания находятся общественные нравы, поведение людей, их характеры, понимаемые опять-таки в нравственно-этическом плане. Лессинг придает исключительно большое значение силе морального примера. Воспитательную ценность драмы он ставит в прямую зависимость от того, насколько выразительно и поучительно изображены в ней характеры.

Лессинг исходит из той мысли, что человек — творец своей судьбы. Отсюда естественно то большое внимание, которое он уделяет закаливанию воли, выработке стойких убеждений, необходимых каждому индивиду в его борьбе за свободу. Все это свидетельствует о революционности Лессинга. Однако критик упускает из виду другую важную сторону дела — необходимость изменения социального строя жизни. Все общественные проблемы он решает лишь нравственным путем, и в этом состоит его историческая ограниченность. В эстетическом плане она проявляется в тенденции свести общественно-политические конфликты к моральным, идеологическим.

Лессинг полагает, что предметом трагедии может быть только «естественный», а не «исторический» человек. Он испытывает явную антипатию ко всему «историческому» (придворным интригам, военным распрям и т. д.) как явлению, явно не интересному демократическому зрителю. «Я уже давно держусь мнения, — пишет Лессинг, — что двор вовсе не такое место, где поэт может изучать природу. Если пышность и этикет превращают людей в машины, то дело поэтов снова превратить машины в людей» (ст. LIX). Исходя из этих эстетических требований, Лессинг в «Гамбургской драматургии» развернул острую и резкую критику французского классицизма. Объектом его нападок служит главным образом трагедийное творчество Корнеля и Вольтера и их немецких последователей. Он критикует классицистов за то, что их трагедии строятся не на моральном конфликте, а на интригах, «внешнем действии», что самым пагубным образом сказывается на эстетических достоинствах произведений. Они не волнуют зрителя, оставляют его холодным. Именно на таких основаниях покоится знаменитый анализ «Родогуны» на страницах «Гамбургской драматургии». Лессинг упрекает Корнеля в том, что тот в образе Клеопатры запечатлел черты не оскорбленной, страдающей от ревности женщины, а властолюбивой правительницы восточного деспотического государства. Отсюда, по мнению Лессинга, неправдивость Клеопатры и всей трагедии в целом. Однако легко заметить, что критик сугубо по-просветительски понимает правду, сводя ее лишь к изображению естественных, «природных» страстей и не видя ее там, где человек выступает в своем историческом содержании. По-своему была правдива и столь порицаемая Лессингом Клеопатра. Корнель проявил определенное историческое понимание, изобразив ее как интриганку.

Критические выступления Лессинга против классицизма сопровождаются похвалами Шекспиру, которого он противопоставляет Корнелю и Вольтеру как образец естественности и правдивости. Творчество английского драматурга его привлекает тем, что в нем действуют не лица исторические, а «люди», которые изъясняются на языке, «подсказанном» их сердцем, а не общественным положением. Лессинг несколько узко понимает реализм Шекспира, истолковывая его прежде всего как правдивое воспроизведение человеческих характеров, чувств и не замечая в нем другого — конкретного изображения исторических, социальных конфликтов определенной эпохи, преломившихся в личных судьбах людей. Лессинг стремится подвести Шекспира под эстетический ранжир своего времени, он видит в нем главным образом художника-моралиста и пытается извлечь из его творчества прежде всего назидательный смысл. сравнивая «Заиру» -Вольтера с шекспировским «Отелло», Лессинг замечает: «Из слов Оросмана мы узнаем, что он ревнив. Но что касается самой его ревности, то о ней мы не узнаем в конце концов ничего. Напротив, «Отелло» — подробнейший учебник этого пагубного безумия. Здесь мы можем научиться всему: и как вызывать эту страсть, и как избегать ее» (ст. XV). Однако внимание к моральным вопросам, ко всему человеческому, отрицательное отношение к «интригам политическим» совсем не означало того, что Лессингу была чужда драматургия большого социального содержания. В период своей художнической зрелости он стремился вывести немецкий театр из круга отвлеченной семейной проблематики на широкую арену общественной жизни. Его историческая заслуга главным образом и состояла в том, что он придал немецкой литературе характер социальный, остро обличительный. А для этого нужно было раскрыть антигуманистическую сущность феодально-монархических порядков. Поэтому в центре драматургии Лессинга всегда оказывается человек просветительского образа мыслей в его столкновении с обществом. Это своеобразие отчетливо видно в «Минне фон Барнхельм», первой немецкой реалистической комедии. События в ней развертываются в живой современности, выхвачены из национальной жизни. Они совершаются сразу после Семилетней войны и исторически правдиво раскрывают условия, в которых приходилось жить и страдать людям передовых взглядов и убеждений.

Пьеса построена по принципу антитезы. На одной стороне — герои-гуманисты (Телльхейм, Минна, Вернер, граф фон Брухзаль, Юст, Франциска), на другой — лица, представляющие реальный мир, жестокий и черствый (хозяин гостиницы, Рикко де Марлиньер), бесчеловечную сущность прусской государственности. Рисуя тяжелую судьбу людей просветительского склада мыслей, Лессинг резко критикует обстоятельства их жизни. Основной конфликт комедии (столкновение майора Телльхейма с прусскими военными властями) остро социален и лишен какого-либо комического звучания.

Телльхейм представляет собой тип офицера, каких немного было в прусской армии XVIII в., состоявшей из наемников, живших исключительно за счет своего военного ремесла. Во время вторжения Фридриха II в Саксонию, когда прусские солдаты чинили неслыханные грабежи и насилия, Телльхейм снискал уважение жителей одного города тем, что заплатил за них часть контрибуции, взяв вместо внесенной суммы вексель, подлежащий погашению после объявления мира. Такая гуманность показалась столь странной правящим кругам Пруссии, что майора заподозрили во взяточничестве и уволили из армии без средств к существованию.

«Минна фон Барнхельм» обращена против националистических настроений, распространившихся в Пруссии во время Семилетней войны.

Все положительные герои комедии — противники пруссачества. При первой же встрече с Телльхеймом граф Брухзаль заявляет: «Я не особенно люблю офицеров в этой форме. Но вы, Телльхейм, честный человек, а честных людей следует любить, в какой бы они ни были одежде». Лессинг убежден, что со временем с общества сойдет кора национальных и сословных предубеждений и в нем восторжествуют идеалы любви и братства.

Идею пьесы символизирует брак прусского офицера Телльхейма и саксонской дворянки Минны, заключенный в то время, когда Пруссия и Саксония только что вышли из состояния войны.

Положительные герои Лессинга свободны не только от националистических, но и от сословных предрассудков. И слуги и господа в комедии в равной степени гуманны и соревнуются в душевном благородстве. Юст остается служить у Телльхейма даже тогда, когда последний больше не может оплачивать его услуги. Он сам характеризует себя как слугу, «который пойдет просить милостыню и красть для своего господина». Однако в Юсте нет и следа лакейской угодливости. Он горд и независим и предан Телльхейму потому, что тот в свое время оплачивал его лечение в лазарете и подарил его разоренному отцу пару лошадей. Столь же сердечно относится к Минне Франциска.

Однако Телльхейм, являя пример доброты и великодушия, отвергает всякое участие по отношению к себе. Он слишком горд. Майор готов расстаться со своей богатой невестой Минной, так как считает для себя унизительным находиться в материальной зависимости от жены. Чтобы наказать Телльхейма за ложную гордость, Минна решает прикинуться разоренной, несчастной девушкой. Ее замысел таков: «Человек, который теперь отказывается от меня и всех моих богатств, будет бороться из-за меня со всем светом, как только услышит, что я несчастна и покинута». Телльхейм попадается в расставленные сети.

Телльхейм освобождается от своего недостатка — гордости. Потеряв свое солдатское счастье, он обретает любовь и дружбу Минны. Комедия завершается торжеством гуманистических идей.

В 1772 г. Лессинг завершает «Эмилию Галотти», имевшую большой сценический успех. По силе обличения княжеского деспотизма пьеса — непосредственная предшественница штюрмерской драматургии Шиллера. Бичуя феодальный произвол, Лессинг создал в ней образы людей большого гражданского мужества, предпочитающих смерть позору рабского существования. В этом состояло воспитательное значение трагедии.

Творческая история «Эмилии Галотти» начинается с середины XVIII в. Она была вначале задумана в сентиментальном антиклассицистском духе. В пей, как и в «Мисс Саре Сампсон», ие должно было быть политики, возвышенной героики. Вновь обратившись к заброшенному материалу в период жизни в Брауншвейге, Лессинг сильно изменил план произведения, увязав семейные мотивы с социально-политической проблематикой. Конфликт трагедии стал носить не узкокамерный, а широкий общественный характер, что принципиально отличает ее от пьес бытового направления.

«Эмилия Галотти» интересна также в том отношении, что Лессинг сделал в ней попытку практически применить основные принципы поэтического искусства, теоретически разработанные в «Лаокооне» и в «Гамбургской драматургии». Прежде всего в лице Эмилии и Одоардо он стремился создать принципиально новый образ трагического героя, совмещающего, подобно софокловскому Филоктету, сентиментальное (природное) начало с героическим. В результате «Эмилия Галотти» приобрела черты трагедии особого бюргерско-классицистского типа.

Героиня Лессинга появляется на сцене как самая обыкновенная девушка. Она набожна, суеверна. Обыкновенность Эмилии имеет принципиальное значение. Она служит тому, чтобы демократическая публика прониклась доверием к Эмилии, увидела в ней человека своей среды, своего психического склада. Однако, столкнувшись с насилием, Эмилия обнаруживает такие героические качества, каким мог бы позавидовать любой герой классицистской трагедии.

Эмилия, с точки зрения Лессинга, является идеальным трагическим образом потому, что она без вины виновата. Ее трагическая вина состоит в том, что она невольно, ввиду своей молодости, поддалась очарованию блеска придворной жизни. На придворном балу на нее обратил внимание сам принц Гонзаго. Эмилия также чувствует к нему влечение, по она невеста графа Аппиани и хочет сохранить верность своему жениху. Насильно привезенная в княжеский дворец, Эмилия внутренне перерождается. Все силы ее неиспорченной, естественной натуры восстают против насилия. Однако, боясь как-нибудь проявить слабость и уступить ухаживаниям принца, Эмилия просит отца помочь ей разрешить этот конфликт духа и плоти. Одоардо убивает ее ударом кинжала, полностью разделяя ее решение. Лессинг в «Эмилии Галотти» стремился показать, что не только возвеличенные классицизмом «люди исторические» (короли, придворные, сановники и др.), но и «лица частные», самые обыкновенные способны подчинять «чувства» велению «долга», быть героями. Пьеса учила немецкого бюргера жертвенному служению идеалам свободы. Объективно она была направлена против настроений рабской покорности и обреченности, широко распространенных в бюргерской Германии XVIII в. Лессинг борется за то, чтобы человек, страдающий от деспотизма князей, проявил непокорства и стал хозяином своей судьбы. В своей трагедии он развенчивает не только княжеский произвол, но и сентиментальную «размагниченность», трусливость бюргерства, мешающие в борьбе с тиранией.