Геополитика стран региона

Россия и Иран. В геополитикеРоссиипо отношению к Черноморско-Каспийскому региону можно наметить некоторые ориентиры, направленные на конструирование в нем ситуации политической многополярности. При этом ключевым здесь будет вопрос эффективного противостояния стратегии США в этом регионе. Американская стратегия объявила зоной своих национальных интересов пространство всего мира, и поэтому у США есть набор стратегий перераспределения регионального баланса сил в свою пользу для каждой точки политического пространства Земли.

В частности, для Ближнего Востока у США имеется «Greater Middle East Project» (G. Achcar). Он предусматривает «демократизацию» и «модернизацию» ближневосточных обществ и изменение структуры национальных государств в регионе (вероятный распад Ирака, появление нового государства Курдистан, возможное расчленение Турции и т.д.). В целом смысл проекта – усилить военное присутствие США и НАТО в регионе, ослабить позиции исламских режимов и стран с сильно развитым арабским национализмом (Сирия) и способствовать углубленному внедрению глобалистских паттернов в традиционную религиозную структуру обществ данного региона.

Россия заинтересована в прямо противоположном сценарии, а именно в: 1) сохранении традиционных обществ и их естественном развитии; 2) поддержке арабских стран в их стремлении к построению обществ на основании уникальной этнической и религиозной культуры; 3) сокращении количества или полном отсутствии американских военных баз на всем Ближнем Востоке; 4) развитии двухсторонних связей со всеми региональными державами этой зоны – в первую очередь, с Турцией, Египтом, Саудовской Аравией, Израилем, Сирией.

Оптимальным для России был бы выход Турции из состава НАТО, что позволило бы резко интенсифицировать стратегическое партнерство с этой евразийской по своей идентичности страной, пропорции между традиционным обществом и современностью в которой весьма напоминают российское общество. Турция за последнее десятилетие резко изменила манеру геополитического поведения, из надежного оплота атлантизма превращаясь в самостоятельную региональную державу, способную проводить независимую политику даже тогда, когда она расходится с интересами США и НАТО и противоречит им. Поэтому сегодня вполне может идти речь о создании оси «Москва–Анкара», о которой пятнадцать-двадцать лет назад и речи быть не могло ( A. Дугин).

Далее к Востоку располагается самый главный элемент многополярной модели евразийского сектора – континентальный Иран, страна с многотысячелетней историей, уникальной духовной культурой, ключевым географическим месторасположением. Ось «Москва–Тегеран» является главной линией в выстраивании того, что еще К. Хаусхофер называл евразийской «пан-идеей». Иран является тем стратегическим пространством, которое автоматически решает задачу превращения Heartland’а в глобальную мировую силу. Если интеграция с Украиной является необходимым условием для этого, то стратегическое партнерство с Ираном – достаточным.

Совершенно очевидно, что в настоящее время Россия не имеет ни желания, ни возможности самостоятельно аннексировать эти территории, чего никогда не удавалось ей исторически и в более выигрышных условиях (все русско-персидские войны давали России лишь частичный перевес и способствовали реорганизации в ее пользу территорий Южного Кавказа и Дагестана). Кроме того, российское и иранское общества различны и представляют собой далеко отстоящие друг от друга культуры. Поэтому ось «Москва–Тегеран» должна представлять собой основанное на рациональном стратегическом расчете и геополитическом прагматизме партнерство во имя реализации многополярной модели мироустройства – единственной, которая устраивала бы и современный Иран, и современную Россию.

Иран как любая «береговая зона» евразийского материка теоретически обладает двойной идентичностью: он может сделать выбор в пользу атлантизма, а может – в пользу евразийства. Уникальность сегодняшней ситуации заключается в том, что политическое руководство Ирана, в первую очередь, националистически и эсхатологически настроенное шиитское духовенство, стоит на крайних антиатлантистских позициях, категорически отрицает американскую гегемонию и жестко выступает против глобализации. Действуя в этом ключе более радикально и последовательно, нежели Россия, Иран закономерно стал «врагом США номер 1». В этой ситуации у Ирана нет никакой возможности далее настаивать на такой позиции без опоры на солидную военно-техническую силу: своего потенциала Ирану в случае конфронтации с США явно не хватит. Поэтому Россию и Иран объединяет в общее стратегическое пространство сам исторический момент. Ось «Москва–Тегеран» решает для двух стран все принципиальные проблемы: дает России выход к теплым морям, а Ирану – гарантию ядерной безопасности.

Сухопутная сущность России как Heartland’а и сухопутный (евразийский) выбор современного Ирана ставят обе державы в одно и то же положение по отношению к стратегии США во всем Центрально-Азиатском регионе. И Россия, и Иран жизненно заинтересованы в отсутствии американцев поблизости от своих границ и в срыве перераспределения баланса сил в этой зоне в пользу американских интересов.

У США также имеется план «Великой Центральной Азии», смысл которого сводится к дроблению этой зоны, превращению ее в «евразийские Балканы» и вытеснению отсюда иранского и российского влияния (P. Firat). Этот план представляет собой создание «санитарного кордона» на южных границах России, который призван отделить ее от Ирана. В этот «санитарный кордон» должны входить страны «Великого шелкового пути» – Армения, Грузия, Азербайджан, Афганистан, Узбекистан, Киргизия и Казахстан, которые планируется поставить под американское влияние. Первым аккордом этого сценария является размещение военных баз в Средней Азии и развертывание американского военного присутствия в Афганистане.

Задача России и Ирана – сорвать это проект и реорганизовать политическое пространство Центральной Азии таким образом, чтобы удалить оттуда американское военное присутствие, прорвать азиатский «санитарный кордон» и совместно выстроить геополитическую архитектуру Прикаспийского региона и Афганистана. У России и Ирана здесь полностью совпадают стратегические интересы: то, что выгодно России, выгодно Ирану, и наоборот.

Но эта ситуация становится прозрачной только в том случае, если мы посмотрим на этот регион геополитически и с учетом императива построения конкретной многополярности. Если же рассматривать Российскую Федерацию и Исламскую Республику Иран как два национальных государства с эгоистическими и меркантильными целями, то картина станет менее очевидной. В этом случае создастся поле для разнообразного обыгрывания различий между иранским и российским обществами в целях политических манипуляций. Так, для российского общественного мнения глобалистскими центрами заготовлен инструментальный миф об «агрессивном исламском фундаментализме» иранской политической системы и о том, что со стороны иранских религиозных «фанатиков» Россия может получить в какой-то момент «прямой удар», в том числе и «военный». Этот тезис несостоятелен по нескольким причинам: реальные стратегические интересы Ирана, если и выходят за национальные границы, то только в западном направлении.

Иран самым серьезным образом относится к шиитскому сегменту общества в Ираке (а это большинство), к Сирии, ливанской Хезболле и к палестинскому сопротивлению (особенно к его шиитской фракции «Джижад-уль ислами»). Российские мусульмане практически все шииты (кроме представителей не особенно религиозной азербайджанской диаспоры), никакой идеологической пропаганды Иран в России и в исламских странах СНГ не ведет. При этом иранское руководство прекрасно осознает, что только Россия способна по-настоящему предупредить жесткие формы американского вторжения. И наконец, никаких территориальных споров – даже отложенных – у Ирана и России на сегодняшний момент нет.

Аналогичные мифы относительно России (с цитированием эпизодов из истории царистского империализма и советской идеологической пропаганды) запускаются в иранское общество с теми же целями – воспрепятствовать, насколько это возможно, созданию главной несущей конструкции всей потенциальной квадриполярной структуры. Странно было бы ожидать от глобалистов и атлантистских геополитиков, что они будут спокойно наблюдать за тем, как на их глазах создается смертельно опасное для их мировой гегемонии российско-иранское стратегическое партнерство.

Все пространство Средней (или Центральной) Азии геополитически представляет собой ромб, на двух – северной и южной – вершинах которого можно расположить Москву и Тегеран (Россию и Иран). Между ними располагаются (с запада на восток) Южный Кавказ (Армения, Грузия, Азербайджан), Туркмения, Афганистан, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия. В этой зоне располагаются несколько консолидированных политически и экономически государств с региональными амбициями (Армения, Азербайджан, Казахстан, Узбекистан, Туркмения) и несколько более хрупких и зависимых образований (Грузия, Таджикистан, Киргизия). Оккупированный США и войсками НАТО Афганистан представляет собой совершенно отдельное явление.

В перспективе многополярного мира у России и Ирана рамочные условия (удовлетворяющие их стратегическим интересам) той стратегической модели, которую следует выстроить из этих стран, полностью совпадают. Допустимо все, кроме реализации проекта «Великой Центральной Азии» или «Великого шелкового пути». Например, и Россию, и Иран категорически не устраивает проамериканская ориентация современной Грузии и расположение на ее территории американских военных баз. В этом смысле Грузия противопоставляет себя всей региональной модели и выступает форпостом атлантизма, глобализации и однополярного мира. А в спорных вопросах, где нет очевидных геополитических интересов США (например, в Карабахском вопросе), картина более сложная, и ни у Ирана, ни у России нет однозначных фаворитов. Иран по внутриполитическим соображениям, сохраняя нейтралитет, больше помогал Армении, равно, как и Россия. Но и у Ирана, и у России, тем не менее, сохранились ровные отношения с Азербайджаном.

Эта конструкция несколько меняется в последние годы в силу трансформации турецкой политики, которая все больше выходит из-под контроля США. Следовательно, турецкое влияние в Азербайджане перестает носить однозначно атлантистский характер. Вместе с тем часть армянских элит все теснее взаимодействует с США и глобалистскими инстанциями, что также не проходит бесследно для российско-армянских и иранско-армянских отношений. Но все эти изменения не превышают пока уровня флуктуаций, не меняющих принципиальной расстановки сил. Такая ситуация сохранится вплоть до решительных сдвигов в Карабахском вопросе – в какую бы то ни было сторону.

Турция. Базовым импульсом турецкой геополитики в регионе являются древнейшие пласты тюркского этногенеза, которые и лежат в основе исторического возвышения турок, создавших гигантскую мировую империю. Ее сердцевинным фрагментом остается современная Турция.

Степные кочевники, древние тюрки, были, как известно, носителями ярко выраженного континентального, сухопутного начала. Они сложились в этнос в просторах Евразии и там же впитали энергию экспансии, воли и власти. Как и другие евразийские кочевники – монголы, скифы, гунны, авары, готы, аланы и т.д., тюрки несли в своей культуре принцип кочевой империи, объединяющей под своим контролем и пустынные пастбища, и районы, заселенные оседлыми – более миролюбивыми – народами.

Кочевые империи являются постоянным интегрирующим элементом всей евразийской истории. В этом смысле предыстория современной Турции и даже предыстория Османской империи уходят корнями в чистую стихию евразийства. Глубинное архаическое евразийское начало следует считать потенциальной «закваской» турецкой геополитики.

Второй уровень – это собственно османская геополитика. Здесь происходит существенное изменение изначального тюркского импульса: вступают в действие исламский фактор и этнически и культурно сложная структура завоеванных турками территорий. Здесь мы имеем геополитический симбиоз между исторической геополитикой ислама и сложнейшей многовековой геополитической системой Средиземноморья и Ближнего Востока.

Арабские завоевания, положившие начало исламской ойкумене, в своем истоке являются, безусловно, сухопутными и континентальными. Само же Средиземноморье было клубком противоположных геополитических тенденций, где сухопутный принцип вечно сражался с морским. Причем, помимо прямого противостояния сухопутного Рима морскому Карфагену, эти же начала более завуалированно и тонко сходились и в каждой отдельно взятой цивилизации этого ареала – в Египте, Сирии, Месопотамии, Греции, Антиохии, Персии. Оттоманская империя собрала весь этот сложный геополитический конгломерат под евразийским контролем жестких степняков. Именно они за счет своей имперостроительной энергетики и простой, но жестокой воинской этики смогли сплавить эту разнородную массу в единую геополитическую систему. Но, установив свой контроль над огромными пространствами от Магриба до Балкан и Кавказа, турки сами постепенно впитывали геополитические тенденции, свойственные покоренным цивилизациям.

Третий фундаментальный этап геополитической истории Турции можно назвать современным, национальным или постимперским. После чрезвычайного растяжения по бескрайним пространствам Средиземноморья геополитический импульс управленческого ядра империи сжался до размеров компактного национального государства. Это сразу же породило множество новых проблем: когда турки были этническим ядром имперской администрации, национальное начало совпадало с геополитической, социальной и религиозной миссией. Но при переходе к кемалистской модели государства-нации с преобладанием одного титульного этноса вопрос о национальных меньшинствах – в частности, греках, болгарах, армянах и курдах – встал в новом свете.

Современная Турция была скреплена железной волей младотурков и основана на преобладании жесткого военного начала, сопряженного с принципами светскости и национализма. Но данное национально-государственное единство диктовало уже совершенно новую геополитическую линию: отныне Турция не могла претендовать на лидерство в исламском мире, так как большинство других исламских стран возникло в результате антитурецкой национальной политики (поддерживаемой и даже активно провоцируемой Великобританией). Имперские функции турок также были утрачены. Вокруг государства располагались старые и новые враги – арабские страны, Россия, Греция, Болгария, Югославия, Иран. В такой ситуации требовалась внешняя опора. В качестве такого геополитического союзника в первой половине ХХ в. Анкара обращалась к Германии, но после Второй мировой войны этим «внешним легким» стали США.

С геополитической точки зрения это означает, что Турция перешла от большой геополитики (континентальной и имперской) к малой геополитике (ситуативной и прагматичной). Но следует учитывать и то, что вхождение в НАТО как в атлантический по форме и содержанию блок и концептуально, и исторически, и цивилизационно не могло не сталкиваться с проявлением глубинных геополитических факторов, которые, собственно, и составили историю турок. А эти факторы были, безусловно, преимущественно сухопутными и евразийскими.

Альянс с НАТО решает тактические задачи, но не может быть основой масштабной геополитической перспективы. Иными словами, для того чтобы Турция вновь стала весомым игроком в большой (а не в малой) геополитике, она должна всерьез переосмыслить свою историю, наметить новые перспективы, найти надежных и верных партнеров, с чьими масштабными геополитическими проектами Анкара могла бы быть солидарна.

Почему в Турции наибольший интерес представляют именно потенциальные евразийские тенденции? На этой базе для России возможно не просто достичь сиюминутной общности интересов, но и положить конец многовековому русско-турецкому соперничеству в Причерноморье и на Кавказе, предложить для всего континента новый многополярный проект стратегической переконфигурации.

Конечно, как государство-нация и член НАТО Турция представляет собой довольно антагонистическое для евразийского проекта образование: с такой Турцией у России гораздо больше геополитических противоречий, нежели общих задач. Надо быть реалистами и трезво оценивать ситуацию – отношение к чеченскому сепаратизму, давние турецко-армянские трения, позиция относительно строительства нефтепровода Баку–Джейхан явно вписываются в параметры атлантистской и антиевразийской стратегии.

В такой ситуации Россия автоматически подталкивается к системе традиционных ответных ходов. Но все это тактический уровень. Неоевразийский же проект предполагает нечто совершенно другое. Неоевразийство предлагает осмыслить современную ситуацию глобально: мы стоим на пороге однополярного мира, создания глобальной атлантистской империи под прямым американским контролем и с доминацией англосаксонской системы политических, экономических и религиозных ценностей. С геополитической точки зрения, речь идет о планетарной победе Моря. А значит, в жертву «нового мирового порядка» будут принесены не просто политико-стратегические интересы сухопутных держав, но и вся система традиционных ценностей, не укладывающихся в прокрустово ложе космополитической эрзац-культуры.

Борьба за отстаивание собственной идентичности обусловливает потребность в геополитическом союзе даже с теми, кто еще совсем недавно был нашим соперником. Необходимо искать то, что нас на самом деле и глубинно сближает. Геополитический фундамент Турции дает серьезную базу для открытия новой страницы российско-турецких отношений.

Грузия. По своей историко-культурной, религиозной и этнической идентичности Грузия принадлежит к исконно евразийским государствам, укорененным в сухопутных парадигмах. Как бы ни менялись настроения правящих элит, в какую бы сторону не влекло тех или иных политиков, Грузия как историческое явление, как «пространственно-культурный организм», включающий поколения предков и грядущих потомков, в масштабной перспективе была, есть и останется важным элементом евразийского ансамбля.

Из этой констатации можно сделать ряд выводов. Но основным является вывод об абсолютной необходимости ориентации грузинского государства на Россию, на равноправное и симфоническое единство православных евразийских народов в лоне общего стратегического, континентального проекта. Такое геополитическое «русофильство» отнюдь не является простой исторической инерцией. Это – императив сохранения грузинами своей национальной идентичности, которая даже чисто теоретически способна сохраниться в грядущем мире только в рамках многокультурного и полиэтнического евразийского ансамбля, тогда как в «едином космополитическом мире», который стремится установить победивший Запад, грузинский этнос и грузинская культура будут неминуемо обречены на космополитическое распыление, растворение в «едином человечестве» без наций, культур, народов. Если на узко-политическом уровне промосковские тенденции подчас воспринимаются в самой Грузии как «предательство национализма», как недо­статок «национальной гордости», то на более глубоком собственно геополитическом уровне, наоборот, единственным надежным залогом самого существования грузинской национальной идеи будет являться активное соучастие в строительстве Новой Евразии с исторически и географически предопределенным центром в Москве.

Грузинское православие является важнейшим культурным фактором, предопределяющим геополитическую идентичность Грузии. Грузия находится в окружении народов и стран, имеющих разнообразную религиозную специфику и связанную с ней геополитическую ориентацию. По мере усиления и автономизации этих соседних с Грузией полюсов будут активизироваться и пробуждаться исторические трения, вспыхивать новые конфликты. Но так как в современных условиях эффективно и силовым образом отстаивать свои позиции способны только блоки государств, то вполне можно предположить несколько конфликтных сценариев развития ситуации на Кавказе. Судя по прошедшим событиям, это вполне очевидно.

Исходя из общей геополитической картины мира, новая потенциальная Кавказская война будет иметь (за кулисами или открыто) все тех же главных соперников: евразийский полюс и атлантистский полюс. Евразийский полюс складывается вокруг России с пассивным или активным соучастием некоторых иных держав – Белоруссии, Армении, Сербии, Украины, Таджикистана, Киргизии, а также Ирана, Индии (отчасти Китая, все более ущемляемого в правах США) и даже Греции. Это – потенциальный евразийский альянс. Противоположный полюс организуется вокруг США. На Кавказе он представлен вассалами США и НАТО (в этом отношении амбивалентную роль играет Турция) и ваххабитским исламским движением, опирающимся на лояльную США Саудовскую Аравию, плюс, естественно, поддержка европейских стран НАТО. И тюркско-националистический и религиозно-ваххабитский факторы будут активно задействованы в этой провокативной политике «богатого Севера» против стран Евразии. Далекой целью этой потенциальной войны станет дальнейшее ослабление России, вывод из-под сферы влияния Москвы и всего евразийского блока новых приграничных зон.

Какую бы позицию ни заняли официальные власти Тбилиси при таком геополитическом раскладе, рано или поздно сама культурно-историческая идентичность Грузии войдет в противоречие с логикой атлантистского лагеря, который опирается на силы, органично противные православию, исторической и этнической судьбе евразийских народов. А это значит, что начиная с определенного момента сама Грузия (даже оставаясь вполне лояльной Западу) станет очередным «козлом отпущения» в большой игре США по перераспределению зон влияния в мире. Так происходит всегда: по законам геополитики положительные сценарии имеются у двух полюсов только для промежуточных береговых зон. Для коренных атлантистских или евразийских структур у противников есть только негативные сценарии –расчленение, подрыв стабильности, уничтожение. Теми же правителями, кто наивно поддается на «гуманистическую» риторику и мировоззренческую пропаганду, основные игроки жертвуют легко и непринужденно.

Из анализа геополитики и истории Грузии с очевидностью вытекает ее логичное и естественное пребывание в евразийском лагере – рядом с православной Россией, с христианской Арменией, с арийским Ираном, с сербами и греками. Альянсы с проатлантистскими силами в регионе ни к чему хорошему не приведут. Осознать эту геополитическую истину должны не только традиционно пророссийские силы Грузии, но особенно сторонники национальной идеи, грузинские патриоты, которые могут, движимые инерцией «антиколониального», «антимосковского» пафоса, испытывать иллюзии и относительно Запада, и относительно его геополитических клевретов в регионе – турков и чеченских ваххабитов.

Второй важный аспект геополитики Грузии состоит в ее многонациональности. Грузия есть своего рода мини-империя. Это не просто констатация ее многонациональной структуры, это еще и характеристика наиболее органичной формы политического правления. Страшные конфликты в Осетии и Абхазии (потенциальная возможность в Аджарии и других районах, где проживают этнические меньшинства) возникли по той причине, что Грузия, выйдя из состава СССР, стала строить унитарное государство-нацию, для чего у нее не было никаких социальных, политических и исторических предпосылок. Такой путь является тупиковым, и никакое насилие в данном случае не сможет исправить положение дел. Грузия, чтобы сохранить свое геополитическое единство, должна тонко балансировать между принципом стратегического унитаризма и культурного плюрализма, предоставляя своим органичным и своеобразным частям максимум культурной, религиозной, экономической и языковой автономии. В силу определенных обстоятельств самый безболезненный путь к этому – конфедералистское объ­единение с Россией (предпосылкой этого является общность веры и общность исторической судьбы), при котором межэтнические конфликты решались бы путем обоюдных автономий для малых составных частей, а гарантии стратегического единства обоих государств были бы центральными жизненными интересами и тех и других. Этот принцип общеевразийского федерализма, выражающегося в формуле: «максимальное стратегическое единство + максимальная культурная автономия частей», применим и в большом, и в малом масштабе. Это спасительно для России, это спасительно для Грузии. Это спасительно для Евразии.

Армения. Армения проводит свою собственную геополитику. Эта политика довольно аккуратно вписывалась в 90-е гг. ХХ в., когда Турция была активным проводником атлантистской политики в регионе. В этом отношении определенные антитурецкие настроения Армении были на руку России. Так завязалось партнерство между Москвой и Ереваном, исходя из стратегических интересов обеих стран. Хотя, довольно быстро забылось, что Армения стояла в авангарде сторонников распада СССР.

В тот период довольно напряженных отношений России с Турцией, Армения была приоритетным российским союзником в этом регионе. С этим, кстати, связан тот факт, что Армения больше интегрировалась с Россией, чем Азербайджан, и в значительной степени то, что Россия не противостояла армянской оккупации Нагорного Карабаха.

Сейчас ситуация меняется на глазах, потому что изменилась позиция Турции. Соответственно, Армения, при всей своей дружественной политике по отношению к России, несколько утрачивает свое значение для Москвы. И наоборот, все больше усиливается российско-турецкое и российско-азербайджанское партнерство. Это прекрасно понимают в Ереване, который старается любым образом подчеркнуть свое значение в глазах России.

Армяне же действуют, исходя из своей внутренней логики, и реагируют на изменение геополитической конъюнктуры. Они чувствуют, что в условиях значительного улучшения отношений между Москвой и Анкарой, Москвой и Баку, их значение для России несколько меняется. Однако необходимо сразу же отметить, что Россия все равно не сдаст Армению, которая остается нашим стратегическим партнером и членом ОДКБ. Другое дело, что Россия в регионе будет действовать исходя исключительно из собственных интересов. В этом плане наивно будет полагать, что Россию можно использовать извне в вопросах Южного Кавказа, особенно по карабахской проблеме.

В текущей ситуации попытки Армении как-то повлиять на российско-турецкое сближение являются переоценкой своих возможностей. Армения просто не сможет затормозить этот процесс, у нее для этого просто нет таких ресурсов. Тем не менее нет ничего страшного в том, что во внутриполитической ситуации Еревану необходимо подчеркнуть особенности своей позиции и донести ее каким-то образом до Москвы.

В Карабахском урегулировании следует менять формат решения проблемы. Надо создать «группу пяти», которая будет представлять естественно Армению и Азербайджан, а также Турцию, Иран и Россию. Это те страны, которые по-настоящему могут повлиять на решение проблемы.

Азербайджан. Азербайджан выбрал сбалансированный путь развития и интеграции в мировое сообщество. Руководство Азербайджана, опираясь на принципы, заложенные Г. Алиевым, продолжает вести умеренную внешнюю политику, с одной стороны, сдерживая идеологическую экспансию Запада, а с другой – ведя несколько дистанционную комплементарную политику с Россией и развивая в первую очередь прагматичные экономические связи с другими странами мира.

Основным региональным партнером Азербайджана является Турция. Еще одним серьезным политическим актором, имеющим общие границы, является Исламская Республика Иран, в которой довольно значительную часть населения составляют азербайджанцы. Азербайджан частично столкнулся с теми же проблема, что и Турция. Турецкие власти успешно защищают свои интересы и открывают новую дорогу в международной практике построения отношений с Западом. Азербайджан, учитывая опыт Турции, также теоретически может эффективнее осуществлять свои будущие политические и экономические планы. Для этого руководству страны необходимо наладить максимально теплые отношения с соседним Ираном, несмотря на неадекватное поведение тегеранских властей и их боязнь фактора многомиллионного азербайджанского населения в своей стране.

В сложившейся геополитической ситуации Азербайджану следует продолжать проведение взвешенной национальной политики. Итоги голосования в ООН по резолюции «Положение на оккупированных территориях Азербайджана» должны быть серьезно проанализированы отдельно по каждой стране, выступившей «против». Азербайджан может эффективно использовать в дальнейшем диалоге с Западом тот факт, что США и Франция проголосовали против принятия резолюции. Попытки сближения Армении и Турции также могут привести к пересмотру взаимоотношений Баку и Анкары, которые ранее были традиционными союзниками в регионе, в том числе и в военной сфере. Официальный Баку умело использует затянувшийся кризисный процесс по Нагорному Карабаху и регулярно получает военно-техническую помощь со стороны США и НАТО.