Глава 4. – Ох! – Я ударилась головой о крышу, когда машина стукнулась об ограждение

– Ох! – Я ударилась головой о крышу, когда машина стукнулась об ограждение. Волна боль прокатилась по всему телу.

Машина подпрыгнула. Потом еще и еще раз.

И начала постепенно останавливаться.

У меня тряслись руки, да и все остальное.

Я ловила воздух ртом, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Потерла голову, которая все еще болела.

– Ива…

– Прости меня, Марта! – воскликнул он.

– Мы живы, – пробормотала я. Все мысли смешались, да и перед глазами стояло сплошное темное пятно.

– Мы живы, Иван…

– Прости меня, – всхлипнул он.

И, не отдавая себе отчета, я повернулась к нему и обняла его.

– Мы живы.

– Я повернул руль, но ничего не мог поделать, – выдавил он.

Я еще крепче прижалась к нему, продолжая повторять:

– Мы живы, мы живы…

– Я не собирался этого делать, – пробормотал Иван дрожащим голосом. – Правда. Я совсем не хотел этого делать.

Он начал успокаиваться. А мое сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди!

– Все нормально, – сказал Иван почти холодно и оттолкнул меня. – Все нормально, Марта. В самом деле.

Я откинулась на спинку сиденья и уставилась в окно. Мы оказались на каком-то дворе, который освещала лампочка, висевшая над дверью дома. А в окнах было темно.

– Иван, может быть, тебе не стоит ехать дальше, – сказала я.

– Да говорю же, все нормально, – ответил он.

Его глаза сузились. Красивое лицо сделалось каменным. Как будто ему приходилось бороться с какими-то сильными чувствами.

Наконец Иван дал задний ход и мы снова оказались на проезжей части.

Его лицо всю дорогу оставалось неподвижным.

Больше он ничего не сказал.

 

* * *

 

– Кажется, твой брат совершенно не в себе, – сказала я Адриане.

Мы с ней сидели в моей комнате субботним вечером. За окном валил снег. Несмотря на холод, я открыла окно. У меня в комнате всегда жарко, и так приятно, когда дует прохладный ветерок.

– Что? – Адриана сидела за туалетным столиком, развлекаясь с косметикой, которую мне подарила мама. – Как думаешь, для меня это бледновато?

Я освободила место на письменном столе и положила на него альбом, собираясь заняться набросками. Может быть, автопортретом. Мне хотелось спросить, что у подруги на душе, да было как-то неловко.

– Иван в ужасном состоянии, – сказала я. – Вчера вечером…

– А кто в хорошем состоянии? – оборвала Адриана с горечью и стала стирать румяна с лица. – У меня такая смуглая кожа, поэтому для меня это не годится.

– Ты выглядишь усталой, – сказала я, глядя на ее отражение в зеркале.

– Я так и не могу спать. – Она покачала головой и принялась разрисовывать свои полные губы. Порыв ветра разлохматил ее волосы.

– Иван сказал, что ты ходила к врачу, – произнесла я осторожно. Адриана не любила жаловаться даже лучшей подруге.

Странное дело – она постоянно докладывала мне о том, что творилось у нее дома, но не хотела, чтобы я ее расспрашивала.

Адриана вздохнула, разглядывая свое отражение.

– Ее зовут доктор Корбен. Она пыталась обучить меня самогипнозу. Чтобы я смогла засыпать. Но ничего не выходит.

Адриана зевнула и принялась вытирать губы.

– Нужно потренироваться…

Потом она взялась за другую помаду. А я достала из стола угольные карандаши, собираясь приняться за рисунок.

– Ты записывала что-нибудь по истории? – спросила Адриана, обернувшись ко мне.

– Что? – Я не смогла скрыть изумления. – Тебе понадобились мои записи?

Еще бы – ведь она была круглой отличницей, не то что я. И никогда прежде не просила у меня тетрадей.

– Я… я не могла сосредоточиться на уроке. – Адриана отвернулась, зардевшись. – Половину прослушала.

Она казалась такой растерянной. И такой… озабоченной.

– Ладно уж, держи.

Я достала тетрадь по истории и протянула ей.

– Спасибо. – Адриана поднялась на ноги. Она намного выше меня, и рядом с ней я всегда ощущаю себя десятилетней.

Я проводила ее до двери, думая об Иване. Мне все еще хотелось рассказать подруге о недавнем происшествии.

– Иван подвозил меня вчера, – начала я. – Кажется, ему необходима помощь. Он сам не свой. То есть…

– Давай без обиняков, – сказала Адриана. – Ты же знаешь, в чем тут дело.

– А? – Я посмотрела ей в глаза, пытаясь понять, что она имеет в виду.

– Иван страдает из-за Лауры, – объяснила Адриана.

– Ты хочешь сказать…

– С тех пор как она его бросила, он совсем сошел с ума. Иногда мне хочется просто прибить его! – Она взмахнула тетрадью, словно дубинкой.

Да, я действительно знала, в чем дело. Лаура Уинтер тоже была нашей подругой. Длинные черные волосы, сверкающие синевато-серые глаза и высокие скулы делали ее одной из первых красавиц Шейдисайдской школы.

Благодаря своей красоте Лаура даже подрабатывала моделью. Ей прочили блестящее будущее на подиумах Нью-Йорка.

Когда они с Иваном начали встречаться, вся школа только об этом и гудела.

Я всегда считала, что Иван относится к этим отношениям намного серьезнее, чем Лаура. Ведь они помогали ему забыть о семейных неурядицах. Я толком не знаю, почему Лаура выбрала именно его – по ней сохли чуть ли не все парни в нашей школе.

А нынешней зимой она его неожиданно бросила, стала к нему совершенно холодна – вот о чем вспоминала сейчас Адриана.

Иван же никогда не заговаривал со мной на эту тему.

– Он все еще в шоке, – сказала Адриана, прижав тетрадь к груди. – Прошел уже месяц, а ему все не верится, что Лаура его бросила.

– А он ей звонил? – спросила я.

Адриана покачала головой:

– Ни разу. Кажется, дожидается, пока она ему позвонит!

И моя подруга рассмеялась, но как-то совсем невесело.

Я промолчала. Иван чуть было не угробил нас обоих, и мне было ясно, что тут совсем не до смеху.

– Послушай, кто-то должен с ним поговорить, – сказала я. – Лучше всего, если ты.

– Да с ним невозможно разговаривать! – воскликнула Адриана сердито. – Этого еще никому не удавалось.

– Но, Адриана… – возразила было я.

– Да не бери в голову. – Ее лицо смягчилось. – Иван сам о себе позаботится. А ты такая бескорыстная – тебе есть дело до всех, кроме себя самой.

Адриана сжала тетрадь обеими руками и пристально посмотрела на меня.

– Мы все хотим, чтобы тебе было хорошо. Так что не волнуйся за Ивана.

Она повернулась и исчезла за дверью.

– И все-таки я волнуюсь за него, – ответила я, выйдя следом. – И мне совсем не кажется, что он способен сам о себе позаботится. Ты даже не представляешь, насколько он не в себе.

Нет, я этого не сказала, а лишь собиралась, но со вздохом отстала. Моей подруге явно не хотелось обсуждать состояние своего брата. И вообще чтобы я вмешивалась в ее семейные дела.

Я вернулась в свою комнату. Облака за окном сделались угольно-черными. Ветер трепал занавески.

Становилось все прохладнее, я захлопнула окно, потом поправила занавески. И наконец уселась за стол перед чистым, нетронутым альбомом.

Я перевернула обложку, потом стала рыться в куче карандашей, пока не нашла достаточно тонкий.

Каждый раз, начиная новый альбом, я испытываю некоторый трепет. Подумать только – передо мной чистые листы, ожидающие, что их заполнят чем-то невиданным прежде.

Без лишней скромности скажу, что обладаю талантом к живописи. У меня наметанный глаз, а рука выводит линию совершенно четко.

Я беру уроки рисования в Уэйнсбриджском колледже, и все педагоги думают, что мой талант необходимо развивать. Видимо, буду заниматься летом по специальной программе.

Я стараюсь держать все свои рисунки вместе. Более всего мне удаются портреты.

Сейчас я отодвинула стул от стола и прислонилась к стене. Люблю рисовать стоя.

Я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Забыть про Ивана и Адриану, вообще про все на свете.

Потом снова посмотрела на стол и чистый лист. Подняла карандаш. И начала рисовать.

«Лицо, – подумала я. – Нарисую свое лицо».

Карандаш мягко заскрипел по бумаге. Я начинала с глаз. Всегда так поступаю.

Ой! Глаза оказались не моими.

Они были овальными, а мои – круглые.

Привалившись к столу, я стала внимательно разглядывать их. Казалось, будто они смотрят на меня. Я затемнила зрачки. Они оказались серьезными. Стала набрасывать овал лица. Нет, это явно была не моя голова.

Молчаливое лицо. С темными серьезными глазами.

– Что происходит? – произнесла я вслух. – Кто ты?

Моя рука двигалась все быстрее, прорисовывая детали.

Постойте-ка. Нет.

Что же это твориться?

Карандаш все скрипел по бумаге. И казалось, будто он движется самостоятельно.

Не подчиняясь моей воле.

Моя рука кружилась по листу, поднимаясь и опускаясь.

Как будто я ею совсем не управляла.

Как будто ею двигала другая, призрачная рука. Я смотрела на нее с изумлением и страхом.

Я понимала, что не могу остановить ее.