Глава 3 21 страница

 

– Убью, убью, убью…

 

– И съем! Лапы еще вытяни, урод! Тоже мне… реквизит из дешевого ужастика, зомби недоделанный! Не, ну как я тебя купил, роскошно просто. Хорошо быть сдвинутым на гранатах психом, а? Безобидным таким… типа все ж знают, что контуженный ветеран учебку в кармане таскает… а что в лесу под елочкой настоящая была прикопана, это секрет фирмы, ха-ха. Не, ну какой чуркой безмозглой надо быть, чтобы поверить, будто Саня Топляков так вот запросто…

 

Договорить я не успел. «Вадим» подошел вплотную, и вот теперь я взвыл, потому что сдерживаться больше не было сил – все они ушли на один-единственный рывок. А еще через миг я заорал в два раза громче, потому что сбитый подсечкой бес рухнул как раз на мои ноги – а-а-а, сука, какого ж хрена ты такой тяжелый! – придавив их словно бетонной плитой.

 

– Убью!

 

– Сдохни!

 

Нож вошел удивительно легко, словно я ударил не человека, а подтаявшего снеговика. «Вадим» мотнул головой – выпавшее из паза кольцо тихо звякнуло на полу – выгнулся, вновь упал на бок, замер! И это было последнее, что я увидел.

 

Прошла, наверное, вечность – не меньше минуты, – прежде чем багровая пелена перед глазами распалась на лоскуты. Беглый переучет конечностей показал, что все по-прежнему на месте, но попытка взгромоздиться на колени закончилась весьма болезненным упадением – нормально работать соглашалась только левая рука. Опираясь на нее, я кое-как обполз вокруг Вадима, выдернул нож, аккуратно спрятал его и начал кашлять.

 

Это называлось – вот и приплыли. От взрыва, оказывается, начала тлеть наваленная в углу подвала груда мусора. Пламени видно пока не было, но дыму набралось уже изрядно, причем гадского – явно горел пластик или чего-то столь же паршивое.

 

Откашлявшись, я уже не рискнул ползти обратно, а попросту перетащился через труп и подобрал кольцо – холодное, словно его только что щедро полили жидким азотом и, кажется, потяжелевшее. Надеюсь, еще на тыщу лет этой тюряги для беса хватит, ну а потом… видно будет.

 

С кольцом пришлось возиться долго, но риск был слишком велик – если придуркам из больницы… да чего уж там, из морга придет в голову светлая идея сложить вместе личные вещи покойника и лезвие вновь коснется… Додумывать эту мысль я не стал, сосредоточившись на более важной задаче: пока наконец не решил, что теперь хренов артефакт можно снять с меня, лишь отрезав палец.

 

Затем я закрыл глаза. Один фиг, из-за дыма уже почти ничего не было видно, зато жгло их – будто кислотой плеснули. Вообще, хотелось прилечь и отдохнуть, ведь главная работа была выполнена, но то ли переизбыток глупости, то ли неожиданно прорезавшийся мазохизм заставили бренную тушку ползти дальше, к выходу.

 

Я прополз метра три. Очнулся, пополз дальше… наткнулся на стену. Долго пытался вспомнить, в каком направлении должен быть выход… так и не сумел и наугад выбрал правую сторону. Еще пара-тройка метров, очередной хлоп об пол… ничего, все фигня, двигаемся дальше… не-спать-не-спать-не-спать.

 

Я и не спал. С удовольствием бы уснул, но шило в заднице не давало. Левую руку вперед, подтащить остальное тело, отдышаться. Левую руку вперед, подтянуться, отдышаться, свернуться-прокашляться. Левую руку вперед, потерять сознание, очнуться, левую руку вперед…

 

В первый момент, ощутив под пальцами что-то тряпично-липко-влажное, я вообще не понял, в чем дело. Провел вдоль… нащупал лицо… глаза давно уже ни фига не видели, но вряд ли в этом подвале валялось такое уж множество трупов.

 

Конечно, могло быть и так, что Вадим встал, обогнал меня и вновь улегся в той же самой позе, – но в чудеса мне верилось слабо. Версия про кретина, сумевшего незаметно для себя развернуться и приползти обратно, выглядела куда более убедительной.

 

Да и в любом случае сил у меня уже не осталось.

 

Надеюсь, Лена меня простит.

 

И – все у нее будет хорошо.

 

Двадцать девятый дом не любили ни милиция, ни я. Наш райончик вообще был стареньким, хрущевской застройки: пятиэтажки без лифта, мусоропровода и гарантии, что если я выйду на балкон, то лифтом не поработает он – причем скоростным. Сейчас, правда, домики начали потихоньку реставрировать, сделав из трех или четырех настоящие картинки: белоснежные стены, ярко-алые крыши, надстройки-мансарды с большими окнами. Но двадцать девятый дом капремонту не подлежал: его боковую стену перечеркивала здоровенная, все шире расползающаяся трещина. Так что власти отселили из него жильцов, поставили вокруг здания дощатую ограду и напрочь о нем забыли – на радость бомжам, как живым, так и не очень.

 

Вообще-то двадцать девятый проходил по другому участку, но грех не воспользоваться добротой коллеги и, позвонив эдак часиков в девять вечера, жалобно взмолиться: «Леночка, солнышко, подойди к клоповнику, а? Там наши клиенты опять общественный порядок нарушают…» Коллега отзывчиво скрипела зубами, но признавала, что перейти двор действительно легче и быстрее, чем тащиться в Центральный район из Чижовки. Нежить использовала заброшенный дом как гостиницу-общежитие, а то и проводила там конвенты по обмену опытом, сопровождавшиеся такими скрипами и скрежетами, словно здание вот-вот рухнет. Я подозревала, что оно и держится-то лишь благодаря мешам[6] – треснувшая стена с каждым днем выглядела все зловещее.

 

Поэтому удивляться какой-то там петарде мне бы не стоило… однако сердце так защемило, что я без колебаний оставила будку и, плюнув на конспирацию, напрямки побежала через двор.

 

Калитка в заборе была наглухо заколочена, но я знала, что чуть подальше есть небольшая, доски на три, дыра, за которую шла яростная борьба между ЖЭСом и несознательными гражданами, восстанавливающими статус-кво чуть ли не через пятнадцать минут после ухода плотника.

 

Дом неприветливо уставился на меня пустыми глазницами оконных проемов – стекла частью растащили хозяйственные соседи, частью повыбивали мальчишки. Неосвещенные подъезды казались голодными ртами. Все вроде бы спокойно… разве что из ближайшего подвального окошка, скорее даже отдушины двадцать на тридцать сантиметров, струится дым. Не очень сильный, но заметный. Может, какие-нибудь бродяги костер жгут, греются? Случайного пожара нежить бы не допустила.

 

Я присела на корточки и попыталась заглянуть внутрь, но с тем же успехом можно было сунуть голову в ведро. Глухая темень и воняет не то жженой пластмассой, не то… В подвале что-то ворохнулось, заставив меня поспешно отшатнуться. Из дыма вынырнула черная кошкообразная тварь размером со спаниеля и, злобно чихая, бросилась наутек.

 

– Стоять! Госнежохрана! – машинально рявкнула я, но меша поджал хвост и припустил еще быстрее.

 

Что ж там могло случиться?!

 

Рядом со мной тюкнулся в асфальт кусочек бетона. Я покосилась на угрожающе нависающий над головой балкон и перебралась вправо от окошка.

 

Дым усилился, как будто с той стороны на него махнули полотенцем. Неужели все-таки пожар? Надо бы звякнуть 01 на всякий случай… как вдруг из глубин подвала донеся глухой стон, смяв все мои мысли в комок и закинув куда-то во тьму.

 

Попасть в подвал можно было из первого или третьего подъезда, возле которого я как раз сидела. Низкое сырое подземелье наподобие Критского лабиринта в исполнении труб и кладовок тянулось под всем домом, но за год регулярных визитов я так хорошо его изучила, что, наверное, не заплутала бы даже с завязанными глазами. Однако соваться туда без фонаря не рискнула бы и днем: пол был завален мусором, а выставленные вперед руки могли уткнуться во что угодно – от доски с ржавыми гвоздями до пьяного бомжа.

 

Господи, что я делаю?!

 

Уличного света хватило только до подвальной двери. Когда я дернула за болтавшуюся скобу, наружу вырвался клуб едкого дыма и несколько крыс, промчавшихся прямо по моим кроссовкам. Даже первой ступеньки не видать… Я щелкнула зажигалкой, поводила рукой из стороны в сторону. Слишком резко – язычок пламени трепыхнулся и погас. Щелкнула еще раз. Хорошо, что я купила кнопочную, а не кремниевую, с которой так мучился Саня… Выставив подачу газа на максимум, я спустилась по лестнице и, после некоторого колебания свернула вправо, двинувшись вдоль дома. Узкий коридор был полностью задымлен, но не до такой степени, чтобы с хрипом хвататься за горло. Куда большую проблему представляла окончательно упавшая видимость – идти приходилось по стеночке, а пол нашаривать ногами, чтобы ежесекундно не наклоняться к нему с зажигалкой.

 

В глазах и носу щипало все сильнее. По обеим сторонам коридора тянулись кладовочки, одни запертые, другие вообще с выломанными дверцами. Но хуже всего были просто открытые: я подспудно ожидала, что стоит мне коснуться загородившей дорогу створки, как из-за нее кто-нибудь выскочит. И я ему определенно не обрадуюсь.

 

Зажигалка ощутимо раскалилась, пришлось отпустить палец и помотать рукой, остужая и пластик, и обожженную кожу. Но вместо ожидаемой кромешной тьмы впереди и слева замаячил свет – нехороший, багровый. Видно, там-то и горело. Прислушавшись, я различила даже потрескивание пламени, а еще – какой-то странный, зарождающийся в стенах скрип, как если бы дом был деревом и мог покачиваться на ветру.

 

Сунув зажигалку в карман, я крадучись добралась до поворота и осторожно из-за него выглянула. Мама родная… Центр подвала выглядел так, словно в нем рванула граната: горело сразу в десятке мест, и хлам на полу, и распотрошенная обмотка тянущихся под потолком труб. Здесь дыма было еще больше, да такого едкого, что я не сдержала кашель. Поспешно закрыла рот ладонью, огляделась – но, кажется, кроме меня здесь никого не было.

 

Живого – никого.

 

А неподвижно лежащий между двумя кострами предмет напоминал тряпичный мешок.

 

Я впилась зубами в кулак, чтобы не закричать. Лена-Лена-Лена… не сейчас… надо отпустить стенку и подойти… на негнущихся ногах, едва удерживая равновесие… наклониться… тронуть за плечо, потянуть…

 

Ох!

 

Никогда бы не подумала, что испытаю такую жгучую радость при виде мертвого Вадима. Слава богу!!! Значит, Саня…

 

…и заметила чуть подальше еще одно тело.

 

Не вцепись она аккурат в рану на боку – черта с два бы я очнулся!

 

– Б-б-б…

 

– Саня, ты жив?!

 

Нет, хотел сказать я, умер и в раю. Ведь ты не можешь быть здесь, не должна – любимая, мой белокурый ангел… Лена-Леночка…

 

Потом в глазах еще немного посветлело, и я понял, что на райские кущи задымленный подвал не тянет.

 

– Б-больно, блин! Отпусти…

 

Разумеется, девушка и не подумала меня послушать.

 

– Что с тобой случилось?!

 

– Лен… все нормально.

 

– Нормально?!

 

– Да… с бесом все…

 

Рядом с нами что-то гулко ухнуло, подняв целую тучу пыли. Кусок штукатурки… здоровый…

 

– Хрен с ним – с тобой что?!

 

– Я тоже… почти в порядке, кха-кха-кха… Лен?

 

– ЧТО?!

 

– Беги отсюда!

 

Девушка на миг отстранилась – разобрать выражение ее лица сквозь дымовое марево мне не удалось, – а потом решительно вцепилась в мой ватник.

 

– А раз в порядке – тогда вставай!

 

– Уходи живо, дура! Оба сдохнем. Ну же… …! И мать твою растак! Ленка! Вали на хрен! …! Да, …, я тебя сейчас сам урою, если не уйдешь!

 

Были бы силы… ох, я б тебя так пнул… пулей бы из этого подвала улетела!

 

– Ага, – задумчиво сказала Леночка. – Ну что ж…

 

И… легла рядом со мной, прямо в кровь и мусор.

 

– Эй, ты чего?!

 

– И жили они долго и счастливо… – пробормотала девушка, уставившись в потолок. – И умерли в один день… Сань, я тебя не брошу.

 

Дом гулко застонал, одна из труб обломилась у выходящего из стены основания и с грохотом уронила конец на пол.

 

Лена закрыла глаза и прикусила губу, но даже не шелохнулась. Вот же послал господь блондинку в любимые женщины, тоскливо подумал я. Ведь в самом деле не уйдет…

 

– … хрен с тобой… помоги ватник содрать!

 

Девушка тут же вскочила и начала трясущимися руками расстегивать на мне пуговицы.

 

– Все… давай, приподнимись немного…

 

– Сейчас… – В следующую секунду в руках у Лены остался изорванный осколками ватник, а орущий во весь голос от боли Саня Топляков снова оказался на полу.

 

– Ой, Сань, прости, пожалуйста… – не на шутку перепугалась девушка.

 

– Ничего… – через силу прохрипел я.

 

Без ватника и с опорой на Леночку я даже сумел встать. Правда, первый же шаг аукнулся в ногах очередной волной боли – но это можно было терпеть… а-а-а-а!

 

– Русалочка…

 

– Что? – растерянно переспросила девушка, видно, решив, что я начал заговариваться.

 

– Русалочка, блин… она ведь как по ножам ходила?

 

– Сань… а где нож?!

 

– При мне, не волнуйся. И кольцо тоже.

 

– Ты их разнял?

 

Вместо ответа я зашелся в очередном приступе кашля – да так, что мы едва не свалились.

 

– Сами…

 

– Чего?! Саня, не молчи! И давай ноги переставляй, чуть-чуть уже осталось!

 

– Сами, говорю, развалились, – вяло пробормотал я, а затем Лена почему-то споткнулась, и мы все-таки упали.

 

Это было чертовски обидно… еще бы немного… и потом…

 

…я так и не сказал…

 

… что я ее…

 

… люблю.

 

Мы упали у самой лестницы. Нет, я не спотыкалась – просто не выдержала Саниного веса, целиком переложившегося на мои плечи.

 

– Сань?! – испуганно окликнула я, еще толком не разобравшись, не переломала ли ног сама.

 

Ну точно – потерял сознание! Гос-с-с-споди… а впереди самое трудное…

 

Десять ступенек. Вверх.

 

Позади загрохотало, ощутимо пихнуло в спину воздухом. Что будет следующим – балконы? Крыша? Потолок над нашими головами? Испуганная бесом и пожаром нежить разбежалась без оглядки, и больше ничто не держало дом на этом свете.

 

Всего десять ступенек, Леночка. ВСЕГО, а не АЖ.

 

Санина камуфляжка была липкой и мокрой насквозь. Я попробовала ухватить парня под мышки, но так приходилось держать на весу чуть ли не половину его тяжеленного тела. Лучше просто за воротник, хоть бы он выдержал…

 

Вначале было еще ничего – пока я не затащила Саню на лестницу полностью. Теперь почти все мои силы уходили только на то, чтобы не дать ему скатиться вниз, а на жалкий остаток я рывками пыталась подтянуть его хоть на пару сантиметров за раз.

 

Лучше бы меня по балконам лазить заставили…

 

На восьмой ступеньке оказалась глубокая выщербина, носок кроссовки клюнул воздух, и я почувствовала, что заваливаюсь вперед. Страшное видение кульбита через голову, а пуще того – мысль, что ПРИДЕТСЯ НАЧИНАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, добавили мне адреналина не хуже, чем Вадиму – засевший внутри бес. Я не только сумела отшатнуться назад, но и нечеловеческим усилием втянула парня еще на одну ступеньку. Последний рывок… и еще последний… Санино тело наконец-то перестало тянуть вниз, перевалившись животом через верхнюю ступеньку.

 

Не успела я обрадоваться, как почувствовала, что сейчас у меня внутри что-то порвется. Разжать руки я еще успела, ноги подогнулись сами. Дикая боль в спине настигла меня уже на полу, в глазах потемнело. Я судорожно хватанула ртом горького дымного воздуха и надрывно раскашлялась.

 

Все, больше не могу. Хоть убейте, не могу, мне бы самой как-нибудь подняться.

 

– Саня! – Я отчаянно потеребила его за окровавленную камуфляжку. – Санечка, любимый, ну, пожалуйста…

 

И поняла, что он не дышит.

 

– Сань…

 

У меня не осталось сил даже заплакать.

 

Рассыпающийся дом стонал, как человек. Вверху что-то трескалось, проламывалось, осыпалось, барабанило в перекрытия. По ступенькам лавиной текли обломки цемента и штукатурки.

 

Ты сам не оставил мне выбора, слышишь?! Тебе уже все равно, а я безумно хочу жить. Ходить на работу, пить чай из любимой кружки со львенком, гулять на закате вдоль Минского моря, завести себе нормального – да, нормального! – парня и забыть эту неделю, как страшный сон…

 

Сейчас я встану, развернусь к тебе спиной, выйду на улицу, окликну кого-нибудь из прохожих мужчин… Они сильные, они смелые, они помогут измученной испуганной девушке… Ты бы непременно помог…

 

Пальцы сами стиснулись на воротнике камуфляжки.

 

Мы умрем здесь вместе. Нас откопают только через трое суток – или вообще недель, когда у городских властей наконец дойдут руки разобрать невесть с чего рухнувшую развалюху…

 

Боль в спине вернулась, тянуще отдалась в животе – мол, я же предупреждала. Но мне было плевать. Я уже целую вечность лежала под обломками, а какая-то незнакомая растрепанная женщина, спотыкаясь и всхлипывая, еще пыталась спорить с судьбой и здравым смыслом…

 

…За порогом к нам тут же подскочили двое плечистых мужиков в темно-серой форме (что это спецназовцы, я поняла лишь после того, как заехала одному из них локтем в живот), отодрали меня от Сани и поволокли прочь. Кажется, я орала. Или визжала, не знаю, потому что рвущий горло звук утонул в громоподобном реве и грохоте, а через мгновение нас накрыло пылевой волной, и дальше я могла только кашлять.

 

Двадцать девятого дома не стало.

 

За рухнувшим куском забора нас ожидала встреча на высшем уровне: милиция, пожарные, Госнежконтроль. Красные и синие отблески мигалок плясали по стенам и деревьям, как на дискотеке. В соседних домах светились почти все окна.

 

– Елена Викторовна, вы в порядке?! – встревоженно поинтересовались за моей спиной.

 

– Саня!!!

 

Но «скорая помощь», осатанело воя, уже выруливала со двора, и я бессильно обвисла в чьих-то руках.

* * *

 

Я согласилась осмысленно взглянуть на следователя Госнежконтроля, только когда он собственным здоровьем поклялся, что Саню увезли в больницу, а не в морг. И что сейчас ему делают операцию, а не вскрытие, – хотя дела, честно говоря, очень плохи и врачи пока ничего не обещают…

 

Как раз это виноватое «не обещают» меня убедило. Если бы следователь начал жизнерадостно уверять – дескать, ничего страшного, помажут Саню йодом, и будет как новенький, – я бы вцепилась ногтями в его лживую рожу.

 

А так – есть еще на что надеяться.

 

Никакой потребности выговориться я не ощущала, но доброжелательная настойчивость следователя сделала свое дело. Попутно и я получила ответы на некоторые вопросы, хотя задавала их скорее машинально, чем действительно желая что-то узнать. Больше всего мне сейчас хотелось раствориться в воздухе, как привидению, чтобы ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. А главное – не думать.

 

Поднятая телевизионщиками шумиха сыграла только во вред следствию: Александр Топляков как в воду канул, зачем-то прихватив с собой меня. Хотя его «кандидатура» на роль убийцы отпала практически сразу же: как Наумов и говорил, милиция активно разрабатывала версию убийства из ревности, быстро выйдя на Игоря. Улик против него, кроме показаний коллег Валеры, не было, и оперативникам пришлось изрядно потрудиться, составляя список контактов врача до и сразу после убийства.

 

«Засветился» там, кстати, и Вадим – он пересекся с Игорем в больнице, куда его вызвали чинить закоротившую средь ночи проводку. ЧП пришлось как раз на дежурство «эльфа», а мой бывший никогда не отличался сдержанностью и, заметив, что врач как-то мрачен, попытался его «развеселить», поделившись своим горем: «Прикинь, инспекторша в какой-то паршивой Госнежохране, а самомнения, как у Мисс Вселенной!» Усталый, погруженный в свои мысли Игорь пропустил треп электрика мимо ушей, зато бес небось заскакал от радости и тут же сменил «оболочку».

 

При разговоре присутствовала медсестра, она-то и пересказала его следователю. А потом добавила, что болтливый электрик приходил и во вторник, уже после отъезда Игоря с работы. История про сбежавшую беременную, мигом разлетевшаяся по роддому, так его впечатлила, что он бросил все свои приборы-инструменты и тоже куда-то умчался.

 

«Сдал» же нас – и одновременно спас… Славик, который при виде выламывающего стекло беса драпанул прямиком в Госнежконтроль, поставив его на уши. Нас немедленно объявили в розыск как особо ценных свидетелей, за моим домом установили скрытое наблюдение, и стоило мне объявиться у подъезда, как агент тут же вызвал группу захвата, а заодно и «скорую».

 

Единственное, о чем Госнежконтроль до последнего пребывал в неведении, – личность одержимого. Славику, разумеется, Вадим документов не показывал, а фоторобот почти не помог – внешность у моего бывшего была самая заурядная. Перестрелку возле дома бывшего хоть и удалось связать с нами (нашлись глазастые свидетели), но владелец квартиры, как на грех, уехал отдыхать куда-то на юга, не удосужившись предварительно сообщить милиции, кому сдал жилплощадь.

 

Так что если бы не глупая случайность в виде нас с Саней…

 

– Ну пожалуй, все на сегодня, – заключил следователь. – Мы, конечно, еще обязательно побеседуем, вам придется дать официальные показания, но предварительная карти…

 

– Где моя машина? – устало перебила я.

 

– Вот там, за домом стоит. Но вы не волнуйтесь, за ней присмотрят, а в больницу я вас на служебной отвезу…

 

– Я не в больницу. – Что мне там делать? В операционную меня все равно не пустят, а сидеть под ее дверью – нет, в таком виде меня прогонят и оттуда! – повторяя свой рассказ рыдающей тете Маше и бледному, осунувшемуся Серафиму, я не смогу, окончательно сойду с ума….

 

– А куда?!

 

– Домой.

 

– Так ведь… – Мужчина недоуменно оглянулся на двадцать пятый дом.

 

– Я к нам домой.

 

– Но, Елена Викторовна, вам тоже не помешает показаться врачу! – Заботливый тон следователя намекал, что не только хирургу.

 

– Вы имеете право меня задержать?

 

– Нет, но…

 

– Тогда до свидания.

 

– Елена Викторовна, ну куда вы в таком состоянии поедете?! – не терял надежды образумить меня мужчина. – У вас нервный шок, возможно, вы даже ранены, просто пока этого не чувствуете…

 

…Я хочу домой…

 

Догонять и останавливать меня действительно никто не стал.

* * *

 

Я долго стояла в ванной, опершись руками об умывальник и глядя на отражение в зеркале – но не узнавая этого серого, страшного, осунувшегося лица.

 

Наверное, мне действительно нужно было в больницу. И чудо, что я не попала туда уже в качестве жертвы автокатастрофы: машину я вела абы как, уделяя дороге внимание, только когда встречные машины начинали яростно сигналить.

 

Но как-то доехала.

 

– Лен… – Домовой робко замер в дверях.

 

– Все плохо, Федь.

 

– Лен, я…

 

– Сделай мне чайку, а?

 

– Конечно, – с запинкой согласился Федька и исчез.

 

Подставленные под холодную струю ладони уже закоченели, а стекающая с них вода по-прежнему казалась мне розоватой.

 

– Леночка, пошли, я все приготовил… – жалобно запищал домовой, дергая меня за штанину.

 

– Ага. – Я напоследок плеснула водой в лицо и завернула кран.

 

Без Сани на даче было тихо, пусто и пронзительно-холодно. Но на столе по-прежнему лежала его рация, в чашке – окурки… Как будто он просто вышел и скоро вернется. Надо только немножко посидеть, подождать…

 

Руки согрелись о чашку с чаем, а вслед за ними и я начала понемногу оттаивать, даже сумела более-менее связно и спокойно рассказать Федьке о событиях этой ночи. Вот только мышцы болели все сильнее, особенно спины, а с ними и голова за компанию.

 

Но это была такая ерунда…

 

Саня, МОЙ Саня сейчас боролся со смертью, а я только и могла сжимать за него кулаки. Ну еще звонить в больницу через каждые десять минут. Иногда – огромным усилием воли – через пятнадцать.

 

Задерганная дежурная монотонно отвечала, что состояние больного без изменений, в сознание он пока не приходил.

 

В полпятого мне сообщили, что Александру Топлякову стало немного хуже. Но повода для паники нет, ему вкололи какое-то лекарство и поставили еще одну капельницу, утром его осмотрит лучший хирург Минска, которого специально ради этого вызвали из отпуска…

 

Больше я не звонила. Просто сидела за кухонным столом – по правую руку телефон, по левую стакан с остывшим горьким чаем, посредине замусоленная книга – и тупо ждала.

 

– Иди спать, страдалица, – безнадежно нудил Федька. – Все равно ничего не высидишь.

 

– Что-то не хочется, – отмахивалась я, для вида перелистывая страницу – мне не удавалось сосредоточиться даже на буквах, не говоря уж о сюжете.

 

Есть такая компьютерная игра, пошаговая стратегия. Можно дотошно проходить ее ход за ходом, вручную очищая каждый сектор от затаившихся в нем врагов, а можно сберечь нервы и просто промотать игровое время вперед. Вот только компьютер – штука бездушная. Он не знает, что ты чувствуешь иррациональную, дурацкую ответственность за двумерных человечков, он не станет прятать их за нарисованными деревьями, двигая вперед короткими перебежками. Он просто посчитает: двое против троих, столько-то вооружения, столько-то аптечек. Расставит соответствующие коэффициенты и вычтет наших из ваших. Все логично, все правильно… убийственно точно.

 

Я страшно боялась проматывать эту ночь.

 

Казалось, стоит мне только заснуть, и затрезвонит телефон. И голос дежурной будет не сдержанно-раздраженным, а соболезнующим, и секунды перестанут растягиваться в ломкие карамельные нити, хрустя на зубах… и уже не надо будет таращиться на двенадцать кнопок в три ряда, единица и тройка полустертые… И вообще ничего не надо…

 

– Ну хоть поплачь тогда, – неожиданно предложил домовой. – Все легче станет.

 

– Федя, отцепись. Со мной уже все нормально, правда.

 

Серый овчар тяжело вздохнул и клубком свернулся у моих ног.

 

Без четверти шесть я сдалась. Аккуратно, как стеклянную, закрыла книгу, так и не узнав, о чем она. Отнесла кружку на кухню, вымыла – под изумленным Федькиным взглядом – и убрала в шкафчик.

 

Поднялась в спальню, разделась, щелкнула выключателем. Как курком. Сердце противно екнуло, я опустилась на кровать, нашарила край одеяла. Медленно-медленно, стараясь не дышать, вытянула ноги, откинулась на подушку, еще хранившую Санин запах, закрыла глаза, расслабилась…

 

И почти сразу же раздался звонок.

 

«Не бери! – отчаянно взмолился внутренний голос. – Не бери, не надо, это не туда попали, пусть надежда останется с тобой хотя бы до пробуждения…»

 

Трубка была холодной, как лед.

 

– Алло?

 

Звук набатом отразился в прижатом к уху динамике.

 

Все. Конец.

 

– Привет, – с трудом пробился сквозь помехи на линии слабый хрипловатый голос. – Ты меня еще ждешь?

 

Я стиснула трубку обеими руками и заплакала.

 

Четыре

 

Обещания надо выполнять!

 

Все устаканится, все сложится,Судьба повозку тронет в путь,И мы – такие невозможные —В пути притремся как-нибудь.Все утрясется, перемелетсяУ совершенно разных нас —Ведь плюс и плюс вовек не склеятся,А плюс и минус – в добрый час!Мы побунтуем для приличия,На подлость сетуя богов,На непомерное количествоОбъединивших нас врагов.А после – стерпится и слюбится,Оставив нас гадать вдали,Как раньше в серых дней распутицеМы друг без друга жить могли…