Игра в бабки.

Бабки у греков носили название астрагалов. Обыкновенно пользовались натуральными бабками, но часто их выделывали искусственно из слоновой кости, бронзы и золота. Форма их была такова, что они не могли при с. 273 падении лечь на два крайних конца; поэтому в счет шли только четыре стороны, а не шесть, как в предыдущей игре. Хотя на сторонах и не было обозначено количество очков, однако каждая из них имела определенное численное значение: 1, 3, 4 и 6. Сторона, получившая значение одного очка, называлась собакой или Хиосом; противоположная сторона, означавшая 6, носила наименование Коса. Бабки бросались или рукой или из стаканчика.

Игры в бабки и в кости были азартными. Игра велась четырьмя бабками. Насчитывалось 35 комбинаций, которые могли произойти при ударах, а поэтому последние делились на счастливые, несчастливые и посредственные. Каждый удар имел свое особое название. Например, если все бабки падали на различные стороны, то это называлось «ударом Афродиты»; он считался самым удачным, тогда как худшим был тот удар, при котором бабки давали четыре стороны с одним очком.

(Becq de Fouquières. Les jeux des anciens, стр. 51, 84, 185—189, 309 и сл., 327 и сл.).

Коттаб.

Эта игра, заимствованная из Сицилии, сделалась необходимой принадлежностью каждого пира. Ею занимались во время той части пиршества, которая носила название симпосиона⁸. Коттаб состоял в следующем: пирующий, выпивая свой кубок, оставлял всегда на дне немного вина; затем, придерживая кубок одним пальцем, просунутым в отверстие ручки, он делал рукой движение, как при метании пращи; вино выплескивалось со дна кубка и попадало или в противоположную стену пиршеской залы или в определенную цель. В это время задумывали или произносили громко имя любимой особы и следили, насколько точно жидкость попадала в намеченную цель, или какова была сила звука, производимого при с. 274падении вина; в зависимости от этого играющий надеялся узнать, платят ли ему взаимностью или он должен рассчитывать только на равнодушие.

Игра в коттаб.

Из такого первоначального способа игры воображение пьющих создало сотни различных комбинаций. Выбирался распорядитель коттаба, царь; устраивалось своего рода состязание, где были и победители и призы, даже ставки и штрафы. Вино выплескивали в такт звукам флейты. Мишенью иногда служили весы, на чашки которых надо было попасть вином и таким образом раскачать их; иногда же воздвигалось целое сооружение из разных предметов с таким расчетом, что, когда один из них падал под ударом жидкости, то вызывал падение и ряда других.

Коттаб сделался модной игрой, и им очень с. 275 увлекались в течение целого столетия Афины, Коринф, Фивы и все города, которые любили удовольствия и кичились своим изяществом. Ни один хорошо устроенный пир не обходился без этой игры; для нее стремились заводить самые дорогие и красивые кубки, а еще более роскошные чаши служили наградой победителям.

(Rayet et Collignon. Hist. de la céram. grecque, стр. 161—162).

Петушиные бои.

Греки страстно любили этот вид развлечений. И юноши и взрослые мужчины всех возрастов воспитывали и обучали петухов для боев. Танагрские и родосские петухи, считавшиеся самыми воинственными, ценились особенно высоко; за ними шли мелосские и халкидские. Для возбуждения в них воинственного пыла их кормили чесноком и луком.

Во время борьбы их ставили друг против друга на особом столе или на платформе с возвышенными краями, а на шпоры им надевали бронзовые наконечники. По постановлению закона в Афинах ежегодно устраивались в театре петушиные бои; молодые люди должны были присутствовать при этом зрелище, чтобы учиться на примере этих птиц вести борьбу до последней крайности. Воспоминание об этом установлении запечатлено на одной афинской монете (тетрадрахме) изображением петуха с пальмой. Подобные символы встречаются и на монетах других городов, как Дарданы Троадской, Кариста на о. Эвбее, Антиохии Писидийской, Клазомен, Галатии, Калеса и Неаполя.

Иногда устраивали еще сражения перепелов; греки питали не меньшую страсть и к этим птицам, которые не уступали в воинственном пыле петухам. Были люди, создавшие себе специальное занятие из ловли, вскармливания и обучения перепелов бою. Для птичьих боев употребляли также куропаток. Призом победителя былас. 276 или побежденная птица или деньги; ставки часто были очень высоки и даже разорительны для проигравшего.

(Saglio. Dict. des antiquités, т. I, стр. 180—181).

Танцы.

Танцы занимали у греков очень важное место среди других искусств. Эллинов приводили в восторг ритмические, стройные и выразительные движения. И лирика, и затем драма, стремясь придать себе больше блеска, ввели в свой обиход танцы. Атеней (XIV, стр. 629) и Лукиан — («О танцах») знакомят нас со множеством традиционных танцев. Их было несколько видов: одни исполнялись отдельными танцорами, другие — целыми хорами; одни были печальными, другие — веселыми; одни — мирными, другие — воинственными. Кроме танцев в собственном смысле этого слова, были в ходу еще марши, которые иногда очень напоминали танцы. Можно было бы сделать бесконечное перечисление всякого рода ритмических движений, применявшихся греками.

Греки предъявляли к этим танцам два требования: во-первых, они должны были отличаться красотой пластики, во-вторых — ясно выражать различные чувства и известные мысли.

Пластическая красота танца воплощалась прежде всего в каждом танцоре, взятом в отдельности. «Есть танцы, — говорит Платон, — имеющие в виду по преимуществу самое тело; они служат развитию силы, гибкости, красоты; они учат каждый член сгибаться и расправляться, в легких, грациозных движениях послушно выполнять всякие фигуры и принимать всякие положения, какие только можно требовать». Это был вид гимнастики, но гимнастики ритмической, в такт музыке.

Развитие телесной красоты являлось главной целью не только некоторых отдельных танцев, но можно сказать, что это само собой разумелось по отношению ко с. 277 всем танцам. Греческие писатели говорят об этом совершенно определенно. Танцор не должен быть ни слишком высоким ни слишком низким, ни толстым ни худым; необходимо было, чтобы движения его отличались красотой и правильностью; если он взмахивал руками, то в этот момент должен был напоминать ловкостью и силой Гермеса, Геркулеса или Поллукса, занимающихся кулачным боем.

В хоровых лирических танцах к красоте каждого отдельного танцора присоединялась прелесть движений хора, который развертывался то в прямые, то в волнистые линии, то в параллельные и встречные, причем эти движения устраивались и разнообразились на тысячи ладов; иногда хор состоял наполовину из юношей, наполовину из девушек; группы их переплетались, стройно и в такт исполняя простые и сложные фигуры.

Лукиан дает красивое описание двух таких хоровых танцев. Эти танцы — спартанские, т. е. дорические по преимуществу; кроме того, они носят характер лирических, потому что речь идет об аккомпанементе пения. Один из этих танцев исполнялся только юношами. Он начинался борьбой, которая постепенно переходила в танцы. «Флейтист садится тогда среди хора и играет, ударяя ногой о пол. Танцоры двигаются рядами и танцуют в такт; они выполняют самые разнообразные фигуры, которые сначала носят воинственный характер, но, — впрочем, вскоре изменяются под влиянием Диониса и Афродиты». — Другой танец носил название «ожерелья». Хор составлялся пополам из эфебов и из девушек. «Все танцоры, — говорит Лукиан, — следуют друг за другом вереницей, как бы образовывая ожерелье; один из юношей ведет танец, причем принимает воинственные позы, вроде тех, какие он должен был бы иметь на войне; одна девушка грациозно следует за ним, подавая пример своим подругам; таким образом, ожерелье сплетается из девической скромности и мужской силы».

с. 278 Танец должен отличаться не только красотой, но и выразительностью. Он, согласно словам Платона, «подражает речам Музы». Аристотель говорит о танцах почти в тех же выражениях: «Они в ритмических движениях выражают переживания, страсти, действия». «Танец, — говорит Лукиан, — есть подражательное искусство, которое как бы дает воплощение нашим идеям, служит их выражением и придает видимую форму невидимым мыслям».

Что надо разуметь под этим? Идет ли здесь речь о пантомиме, т. е. о точном воспроизведении движений, которые соответствуют известным, выраженным словами положениям, или же говорится о подражании более общего характера?

Несомненно, что танец очень часто носил чисто подражательный характер в самом точном значении этого слова. Например, танцоры изображали подобие битвы: они совершали в такт все движения, какие имеют место в сражении: делали вид, что мечут стрелы или уклоняются от них, бросают копье и отражают удар; они бежали вперед, отступали, нагибались, падали на землю, как бы раненые или убитые, быстро подымались и меняли фронт.

В сочинении Ксенофонта «Пир» два лица — юноша и девушка — изображают в танце свадьбу Диониса и Ариадны. Они танцуют и поют под звуки флейты. Своими позами, движениями, жестами они воспроизводят всю сцену; это настоящая маленькая драма, разыгрываемая перед пирующими.

Подражание в танце может быть и иного рода. Медленность или быстрота движений танца, более или менее строгая гармоничность их могут просто пробудить в душе чувства, соответствующие общему характеру этих движений. В таком смысле это также подражание: спокойный, благородный танец как бы подражает нравственной красоте, благородству, спокойствию не смущаемой страстями души. Наоборот, чересчур разнообразные с. 279 движения, быстро сменяющие друг друга, служат выражением величайшей радости или сильных страстей, какова бы ни была, впрочем, сущность и этих страстей и этой радости.

Но даже и в вышеописанных танцах подражание заключается не только в отдельных жестах, с помощью которых танцоры изображают действие во всей его реальности, заставляя его как бы оживать перед глазами зрителей; оно зависит еще — и, пожалуй, в гораздо большей степени — от общего характера этих движений и от печальных или веселых, нежных или страстных чувств, которые они вызывают в душе зрителя своей особой гармоничностью, независимо от всякого специального отношения их к тому или иному частному событию.

Среди бесконечного разнообразия греческих танцев можно выделить небольшое число основных типов, к которым примыкали все второстепенные разновидности их. Одни танцы носили важный, спокойный, религиозный характер; другие — живой и веселый; были, наконец, танцы страстные, стремительные, увлекающие.

В драме эти три основных типа находили воплощение в эммелии, кордаке и сикинниде. В лирических представлениях в собственном значении этого слова они назывались гимнопедией, гипорхемой и пиррихой.

Эммелия — это танец хора в трагедии, дышавший благородством и достоинством; спартанская гимнопедия была, несомненно, лишь разновидностью эммелии. Кордак исполнялся хором в комедии и своим живым и легким темпом напоминал гипорхему; но часто в этот танец, в зависимости от общего духа греческой комедии, вносился оттенок известной вольности, тогда как в гипорхеме ничего подобного не было.

Равным образом, пирриха и сикиннида походили друг на друга захватывающей стремительностью движений; но первая была чисто воинственным танцем и возбуждала лишь с. 280 гордые страсти; вторая же, исполняемая хором в сатирической драме, выражала часто опьянение совсем другого рода.

(A. Croiset. La Poésie de Pindare, стр. 65—70).