Рассказ Анны Дмитриевны Прохоровой
Матренушка моей матери тетка родная. На Сходне, где она последнее время жила (мы там потом были), все сломали, и дядя Сережа, у которого она жила, умер. Я не знала, как ее называть, и смущалась из-за этого. Но она мне сказала: «Что ж ты меня никак не называешь? Кем я тебе довожусь? Бабушка. Хоть я и не выходила замуж, я все равно тебе бабушка». Я приехала в Москву в тридцать седьмом году, жила на Котляковской улице, дом двадцать восемь. И у дяди Вани жила, маминого брата, на Комсомольской площади, и в Ногинске, у военных. Мне было тринадцать лет, пять классов кончила и уехала — голод был. Я вернулась в сентябре, а места в шестом классе были заняты. Когда началась война, я собралась в Себино. Взяла билет и перед отъездом зашла к Матрене. «Я еду домой». — «Нет, ты домой не езди». — «А я уже билет взяла». — «А кто тебе разрешил?» — «Я боюсь, тут бомбежки». — «Там еще хуже будет». Я упрямая была, не слушалась. А Матрена говорит: «Ну, потужишь и обратно приедешь». Так и вышло, как Матрена сказала. Вернулась я в Москву в сорок седьмом году. А через пять лет взяла на работе отпуск и поехала в Себино и там собралась замуж за Васю, а хотела за другого. Приехала в Москву к Матрене (она тогда жила на Сходне, улица Курганная, дом двадцать три, у дяди Сережи Курочкина) сказать ей, что уезжаю в Себино.
Там уже свадьбу готовят, стол накрывают. А она говорит: «Ты Богу молилась? Подожди, не езжай». Я возразила: «Он за мной приехал, а я не поеду? Уже билеты взяли». — «Ты сейчас поедешь, и опять тебе приезжать. Сдай билеты». Я не послушалась. Приехали мы домой, а нас догоняет телеграмма: Матренушка умерла. И поехали мы обратно. Мать собралась корову покупать. Матрена тогда жила в Москве. Мать приходит к ней, а Матрена говорит: «Ты эту корову не бери». Мать не послушалась: «А я уже договорилась». И купила корову. На последние деньги купила, все тряпочки продала, а через год корова сдохла. Вот умер отец. Мать говорит: «Лошадь нам не нужна совсем. Она молодая». — «А ты ее переменяй на старую», — велела Матрена. Мать не послушалась: «Как же я ее переменяю?» А лошадь никого к себе не подпускала. (Когда умер отец, Ваньке было годов восемь, брату моему.) Все равно она ее продала. Еще до Сходни Матрена жила в Загорске, у тети Поли. Я к ним часто приезжала. Однажды из Царицына приехала одна больная, муж ее был полковником. Она четырнадцать лет лежала. Ее на носилках внесли, когда они первый раз приехали. Во второй раз она уже сидела, а в третий раз уже сама шла. Муж ее не знал, как отблагодарить Матрену: «Я тебе хоть машину куплю». А Матрена от всего отказалась: «И машина мне твоя не нужна».
А одну больную привезли, порченая была двадцать восемь лет, у нее двое детей. Ее на носилках втаскивали, а она ругалась: «Слепая, иди, иди!» А Матрена ей рукой по голове водит, другой крестит, а сама читает. Больную вырвало в таз — враг вышел, ящерица с рожками, и кружит по тазу. Мать плеснула в таз кипятку — ящерица сдохла, она ее в туалет спустила. А Матрена потом сказала: «Надо было ее посадить в баночку и закрыть крышечкой — ведьма бы сама и пришла». А еще одна женщина приходила к ней - Лена. Вышла замуж со школьной скамьи. Восемнадцать лет было сыну, когда муж ее бросил и женился на другой. Она пришла к Матушке: «Матренушка, что мне делать? Он меня не хочет видеть». — «Ну и ладно». Лет через пять он заболел и лег в больницу. Лена приходит: «Матушка, как мне быть? Сходить в больницу?» — «Ступай, иди». Она пришла в больницу, а он уже помер. Она снова к Матрене: «Как же мне теперь плакать о нем?» — «Как хочешь». Жена плачет: «Милый мой, хороший мой!» Потом спрашивает: «Куда мне записать?» - «Ну, записывай его во все церкви». Она записала и каждый выходной к бабушке ходит, спрашивает: «Как он там?» А Матрена ей говорит: «Я вижу его каждый день: в костюме, в серой рубашечке и лысый. Однажды влетел в окно, как голубь. И говорит: «Какой прекрасный там рай! Как бы мне туда попасть?» Ты ему закажи еще сорокоуст». Она заказала. Однажды приходит, а Матрена сидит на койке и улыбается: «А что же, вы не видели, как я с ним разговаривала?» И спустя еще некоторое время сказала: «Ну вот, теперь твой Богдан из шкуры вышел. И это все благодаря тебе». В Загорске бабушка Матрена жила у тети Поли (тетя Поля — дяди Вани моего жены сестра). Я приезжала на выходные. У тети Поли жила еще тетка Настасья Устьинская. Ей было сделано на смерть: под исход месяца Настасья начинала все говорить, говорить, то лежит в лежку, то пойдет плясать, песни петь — шутник играет. Отпляшется и лежит как мертвая. Бабушка Матрена отчитывала ее, облегчала ее страдания. Однажды на Сходне, у тети Груши и дяди Сережи, бабушка Матрена говорит: «Идите все домой». И сделалось темно, поднялся ветер, все летит мимо окон: и железо, и кирпичи, и крыши; электрички переворачивало, березки в обхват все скосило. Это был смерч 1951 года. Мы все испугались, а Матрена успокаивает: «Не бойтесь!» Наш дом как стоял, так и стоит, а у всех вокруг разрушения. У кого крышу приподняло, у кого сарай, у кого во дворе все перевернуло. На ключе, за линией, где колодец был, все березы скосило, как косой. А у нас — ни кирпичика. И враз все просветлело. Она все знала наперед. Про себинскую церковь говорила: «Откроется церковь, куда она денется, откроется». Мне она говорила: «Хотя я умру, а все равно я буду с тобой, живая. Никогда про меня не забывай». Говорила мне: «Поезжай в деревню, хлебушек да и мясо будешь есть». Так и получилось — живем в достатке. А я ей не поверила тогда: «Какое мясо? Да я сроду его не ела».
Матрена все время сидела на койке. Ручки маленькие, ножки коротенькие. Я за нее боялась и хвататься. Она меня звала Семка, тетю Дашу — Петька, тетю Таню звала Ванькой, тетю Грушу — Андрей, всех звата на прозвище. За Матреной ухаживала Пелагея, которая потом умерла, тетя Поля краснопольская, порченая. После тети Поли — тетя Даша и тетя Таня. На Сходне — тетя Груша (Агриппина Ивановна) и дядя Сережа ракитинекие. Вторая тетя Поля (ракитинская) тоже была порченая. Многие приходили к Матрене. Всякие ходили; бывало, на машинах приедут... Порченую на носилках несут, а она упрется в притолоку и не идет. А сама все рассказывает, кто ей что сделал. Матрена ножки поджимала под себя, под юбку. Люди встанут на колени, она одной рукой по голове водит, а другой крестит. А та кричит: «Слепая, дурочка, урод, куда ты меня прешь, на улице дождь!» Она жила, примерно в 1938 году, на Пятницкой улице у Павелецкого вокзала, у церкви. Трамвайная линия, и рядышком их домик. Мне было лет пятнадцать (сейчас шестьдесят четыре).
Матрена из Себина уехала еще молоденькая. Как она начала с восьми лет предсказывать, так ее и начали везде возить. Рассказ Прасковьи Кузьминичны из Бпифани (она раньше жила в Щепине и знала Парашу, о которой рассказ) Из деревни Себино Матренина подруга Прасковья вышла замуж в Щепино и там заболела; занемогла, вся пожелтела. И вот тогда она сказала: «Пойду к Матрене, своей подруге, может, она поможет мне». И вот пришла Прасковья и жалуется на здоровье: по всему телу какой-то кусок ходит, колет, как ни повернешься, ощущаешь, как он ходит по всему телу. «Что мне делать, Матренушка?» — спрашивает. Ей Матрена говорит: «Ты ночуй у матери своей, здесь, в Себине. Завтра утром в церковь пойдешь, причастишься там, а то весь народ говорит про тебя, что умрешь. Ты вся желтая. Молодая, жалко тебя. После причастия должна быть у тебя рвота, а ты не жалей покрышку-то на голове и прямо в нее, и после этого все вместе с платком бросишь в печку». Прасковья все так и сделала — вышел кусок кровяной запеченный — и бросила в огонь. И когда горел, из трубы шел столб черного дыма, высоко-высоко шел. И Прасковья стала поправляться. После Матренушка ей сказал: «Ты будешь лечить людей». Она была такая крупная, здоровая женщина, вывихи выправляла даже скотине — овцам, коровам, лошадям. Шли к ней с больными зубами, нарывами, со всеми болячками. Она исцеляла. Анна Ивановна Меняева, староста церкви в Епифани, рассказывала, что в 1951 году она устроилась работать счетоводом в райпотребсоюз. И как-то было ей не по себе там работать. Тогда она решила поехать к Матрене на совет: «Матренушка, я устроилась в штат бухгалтерии». Матрена трижды перед глазами помахала ручкой: «Ад-ад-ад!» И девять раз так сказала. Анна Ивановна поняла, что работа эта плохая, не для верующего человека, и ушла с работы. Побыла дома и думает: «Куда же мне дальше идти?» По молитве, наверное, Матренушкиной приходят к ней домой и зовут работать в церковь помощником старосты, где и по настоящее время она работает — уже старостой. Мать Анны Ивановны хотела купить себе дом, чтобы уехать из Ховани. Пошла к Матрене на совет. И еще с ней шли двое. Одна из них говорит: «Да что она нам даст? Воды святой? Давай возьмем из речки, все равно такая же вода». Матренушка им воды дала, а этой женщине не хотела, но ради того, что у нее дочь больная, она ей все-таки дала воды. И дала совет, как купить дом. Еще Анна Ивановна рассказывала, как к Матрене шли однажды из Ховани три женщины и дорогой рассуждали: «Что мы будем ноги забивать свои к слепой девчонке (Матрене было двенадцать лет) из-за тухлой воды, когда у нас в Ховани под церковью есть источник Троеручицы, где Матерь Божия явилась?» — а другая женщина ее остановила: «Будет говорить-то». И вот которая все это говорила подошла к Матрене первая. Она ей из окна сказала: «У, вода-то тухлая, а у нас хорошая вода». А вторая женщина подошла: «У меня дочка припадочная, слюна изо рта вдет, и все лежит в постели». Матрена дала ей воды и сказала: «Покропи ее и дай попить, и будет она здорова и выйдет замуж». Она все это сделала, дала дочери воды, и та после этого три дня спала. Третья подошла к ней: дочь этой женщины нашла жениха, а родители не хотели за него отдавать. Матрена узнала ее мысли и спросила: «Что, дочка твоя нашла жениха и вы не хотите ее отдавать? А вот пусть она за него выходит, а то она на вас будет обижаться, если вы будете за другого сватать». Одна женщина живет в Москве, недалеко от могилы Матрены, зовут ее Клавдия. Она всегда ходила на могилу к Матрене до восхода солнца, клала продукты на могилу, пока они покроются росой, как бы мелким дождем. Этими продуктами она дома всех кормила. У нее был сын пьяница и в семье скандалы. А как начала кормить семью этими продуктами — так тишина у нее. Как кончались эти продукты, она опять на кладбище. И так до сего времени.
|