Доходы регионального Отделения ПФР в первом полугодии 65 страница

тронулся с места, чтобы помочь даме. Эмилия в отчаянии оглянулась на меня,

но и я не мог прийти ей на помощь - для этого пришлось бы положить шар.

-Aufmachen! (Открыть (нем.)) - угрожающе крикнул я и поднял бомбу

повыше.

С видимой неохотой один из бандитов отодвинул мадемуазель и легко,

одной рукой откинул крышку.

Открылся проем, но не черный, как я ожидал, а наполненный трепещущим

светом - очевидно, в подземелье тоже горел масляный фонарь. Оттуда пахнуло

сыростью и плесенью.

Бедный Михаил Георгиевич! Неужто его продержали в этой дыре столько

дней!

Подобрав подол, мадемуазель стала спускаться. Один из верзил последовал

за ней. У меня шумно и часто стучало в висках.

Я услышал донесшийся снизу шум голосов, а потом пронзительный крик

Эмилии:

- Mon bebe, mon pauvre petit! Tas de salauds! (Мой крошка, мой бедный

малыш! Мерзавцы!)

- Его высочество мертв? - взревел я, готовый бросить бомбу на пол и

будь что будет.

- Нет, он жив! - услышал я. - Но совсем плохой!

Не могу передать, какое облегчение я испытал в эту минуту. Ну конечно,

его высочество простужен, ранен, одурманен опиумом, но главное - он жив.

Ювелир протянул руку.

- Дайте камень. Сейчас ваша спутница вынесет ребенка.

- Пусть сначала вынесет, - пробормотал я, вдруг сообразив, что не имею

представления, как вести себя дальше - в инструкциях Фандорина на сей счет

ничего не содержалось. Отдавать камень или нет?

Внезапно оставшийся телохранитель с неожиданным проворством прыгнул ко

мне и обеими руками сжал мои ладони, державшие шар. Толчок вышел совсем

незначительный, и взрывной механизм не сработал, но бриллиант выкатился из

ниши и с щелкающим стуком поскакал по полу. Ювелир подхватил его и сунул в

карман.

Бороться с верзилой было бесполезно, а сзади уже подошел чернобородый

кучер, в нечеловеческой силе которого я имел возможность убедиться. Господи,

я все погубил!

- Вот и сюрприз номер два, - шепнул мне в ухо глухонемой и в ту же

секунду стукнул бандита кулаком по лбу. Мне показалось, что не так уж

сильно, но глаза немца закатились, он разжал свои ручищи и осел на пол.

- Держите крепче, - сказал кучер голосом Фандорина.

В один скачок оказался подле ювелира и зажал ему рукой рот,

одновременно приставив снизу к подбородку стилет.

- Taisez-vous! Un mot, et vous etes mort! (Молчите! Одно слово, и вы

труп!(фр.) - Зюкин, отключите кнопку, бомба нам больше не понадобится.

От стремительности, с которой происходили события, я был в оцепенении и

неожиданному превращению кучера в Фандорина совсем не удивился - куда больше

меня почему-то поразило то, что Эраст Петрович совершенно перестал

заикаться.

Я послушно подцепил ногтями утопленную кнопку и потянул - она с легким

щелчком выскочила.

- Крикните, что камень у вас и что ребенка можно выпускать, - тихо

сказал Фандорин по-французски.

Ювелир захлопал глазами с противоестественной быстротой - кивнуть он не

мог, потому что этим жестом насадил бы свою голову на клинок.

Фандорин убрал руку с его рта, но кинжал по-прежнему держал вертикально

вверх.

Пожевав проваленным ртом и облизнувшись, пленник запрокинул голову

назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и вдруг громко закричал:

- Alarme! Fuiez-vous! (Тревога! Бегите! (фр.))

Он хотел крикнуть что-то еще, но узкая полоска стали вошла ему между

горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир захрипел. Я охнул.

Убитый еще не успел рухнуть на пол, а из люка уже высунулась голова -

кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз с мадемуазель.

Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его ногой по лицу.

Послышался тяжелый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды не

медля, спрыгнул вниз.

- Господи! - вырвалось у меня. - Господи Боже!

Снизу доносился грохот, кто-то кричал по-немецки и по-французски.

Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к проему и заглянул вниз.

Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с занесенным ножом в руке

подмял под себя Фандорина, а еще ниже лежал недвижный телохранитель. Эраст

Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая нож, а другой

тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего статского

советника следовало спасать.

Я бросил шар, метя в затылок великану, и превосходным образом попал -

послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне всякого сомнения проломил

бы череп, этот же лишь качнулся вперед. Но этого оказалось достаточно, чтобы

Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что именно сделали пальцы

Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и детина завалился на

сторону.

Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил на ноги и озирался по

сторонам.

Мы находились в квадратном помещении, углы которого тонули во мраке.

Посередине склепа возвышалось поросшее мохом надгробье, на котором горела

масляная лампа.

- Где она? - переполошился я. - Где его высочество? Где Линд?

У стены стоял сундук с набросанным на него тряпьем, и я подумал, что

Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако Фандорин кинулся в

противоположную сторону.

Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов - судя по звуку, бежали

человека три или четыре.

Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы увидели проход в стене,

забранный решеткой.

Чернота озарилась вспышкой, воздух зло свистнул, ударило гулкое эхо.

- За выступ! - крикнул мне Фандорин, отскакивая в сторону.

- Эмилия, вы живы? - что было мочи позвал я. Темнота приглушенно

ответила голосом мадемуазель:

- Их тхое! И Линд здесь! Это...

Голос сорвался на вскрик. Я бросился на решетку и затряс ее, но она

была заперта на замок.

Эраст Петрович с силой дернул меня за рукав - и вовремя: из подземного

хода снова выстрелили. Один из железных прутьев взорвался брызгами искр, в

стену ударил невидимый штырь, от которого на пол посыпались каменные

осколки.

Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко простонал - женщина или

ребенок.

- Линд! - громко крикнул Эраст Петрович по-французски. - Это я,

Фандорин! Камень у меня! Обмен остается в силе! Меняю "Орлова" на женщину и

ребенка!

Мы затаили дыхание. Тихо - ни голосов, ни шагов. Услышал или нет? _

Фандорин вскинул руку, в которой нивесть откуда появился маленький

черный револьвер, и выстрелил в замок - раз, другой, третий.

Снова посыпались искры, но замок с петель не слетел.

 

16 мая

 

Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие мимо длинные плоты из бурых,

шершавых бревен, и никак не мог понять, кто сошел с ума: я или окружающий

мир.

Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают полиция и

жандармерия?

Может быть, тогда Афанасий Зюкин - это вовсе не я, а кто-нибудь другой?

Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил империи была поднята на ноги

именно из-за нас - господина Фандорина и меня. И причиной тому было не

какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное поведение. Да-да,

наше, потому что соучастником Фандорина я стал добровольно. Или почти

добровольно.

Нужно было разобраться во всем с самого начала, припомнить события

минувшей ночи во всех подробностях.

Когда замок наконец удалось сбить и мы проникли в лаз, догонять Линда

было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это не сразу. Светя взятым со

стола фонарем, Фандорин бежал впереди, я за ним - слегка пригнувшись, чтобы

не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет выхватывал из темноты

клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный блеск глинистых стен.

Шагов через двадцать ход разделился надвое. Эраст Петрович на секунду

присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо. Через полминуты туннель

снова раздвоился. Изучив следы, отчетливо видные на толстом слое пыли, мы

двинулись влево. Еще семь или восемь развилок были преодолены так же легко,

а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в полной темноте.

- Отлично, - сердито пробормотал Фандорин. - Просто отлично. Теперь мы

не то что за Линдом г-гнаться, мы и назад-то дороги не найдем. Кто бы мог

подумать, что здесь такой лабиринт. Триста лет рыли, а то и б-больше: и

монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и раскольники, прятавшие от

патриарха Никона старинные книги и церковное серебро, а судя по тому, что

встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и каменоломни... Ладно,

Зюкин, идем уж, куда придется.

Пробираться в полной тьме выходило медленно и трудно. Я несколько раз

падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под меня с писком

метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня постыдная,

немужская слабость - терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая, шныряющая,

вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству.

В другой раз зацепил ногой за нечто корнеобразное, при ощупывании

оказавшееся человеческой грудной клеткой.

Когда растянулся в третий раз, подо мной что-то звякнуло. Я схватился

за карман - "Орлова" там не оказалось.

В ужасе я крикнул:

- Камень выпал! Фандорин зажег спичку, и я увидел расколотый горшок, в

котором тускло поблескивали неровные кружочки. Взял один - серебряная

монета, старинная. Но сейчас было не до монет. Неужто я выронил бриллиант не

сейчас, а во время одного из предыдущих падений? Тогда отыскать его будет ох

как непросто.

Слава богу, с третьей спички Эраст Петрович увидел полузарывшийся в

пыль камень и забрал себе, а я после случившегося возражать не посмел.

Насыпал себе в карманы две пригоршни монет из клада, и мы побрели дальше.

Не знаю, сколько часов это продолжалось. Иногда мы садились на землю,

чтобы передохнуть. Вторую ночь подряд я проводил в подземелье, и, ей-богу,

затрудняюсь сказать, какое из них пришлось мне меньше по вкусу.

Нельзя было даже посмотреть, который час, потому что от сырости спички

скоро размокли и загораться не желали. Когда я во второй раз споткнулся о

уже знакомые кости, стало ясно, что мы бродим по кругу. Тогда Фандорин

сказал:

- Знаете, Зюкин, так дело не пойдет. Вы хотите, чтобы по вашим ребрам

бегали к-крысы? Я передернулся.

- Я тоже не хочу. А значит, хватит фланировать, надеясь на авось. Нужна

система. Теперь мы движемся так: строго чередуем п-повороты. Один раз

направо, один раз налево. Вперед!

Но и после введения "системы" мы шли еще очень долго, пока, наконец,

вдали не забрезжил слабый свет. Я кинулся к нему первым. Лаз сузился, как-то

весь съежился, и пришлось ползти на четвереньках, но это было ничего, потому

что свет делался все ярче. Уже у самого края я ухватился рукой за холодный,

шершавый корень, и он вдруг с сердитым шипением пружинисто рванулся из моих

пальцев. Змея! Охнув, я дернулся и ударил макушку о камень. Разглядел на

узкой головке заструившейся Прочь черной ленты желтые пятна - это был

безобидный уж. Но сердце все равно колотилось, как бешеное.

Нора вывела к подмытому водой берегу реки. Я увидел окутанную утренним

туманом темную баржу, крыши складов на той стороне и в некотором отдалении -

полукруглые арки железнодорожного моста. - Недалеко же мы с вами

п-продвинулись, - сказал Фандорин, распрямляясь и отряхивая перепачканный

кучерский кафтан. От длинной черной бороды он успел избавиться, широкополую

шляпу потерял, кажется, еще в склепе.

Я проследил за направлением его взгляда. В нескольких сотнях шагов,

озаренные первыми лучами солнца, мягко поблескивали купола Новодевичьего

монастыря.

- Очевидно, этим лазом монахи пользовались, чтобы тайно д-добраться до

реки, - предположил Фандорин. - Интересно, для каких целей.

Мне это было совсем не интересно. - А вон и часовня! - показал я. -

Идемте скорей. Господа Карнович и Ласовский наверняка нас обыскались. И не

столько нас, сколько "Орлова". То-то обрадуются!

Я улыбнулся. В эту минуту от простора, света, утренней свежести меня

переполняло то особое чувство жизненной полноты, которое, вероятно, некогда

испытал воскресший из мертвых Лазарь.

- Вы хотите вернуть "Орлова" Карновичу? - недоверчиво спросил Фандорин.

В первое мгновение мне показалось, что я ослышался, но затем я понял,

что господин Фандорин, как и я, обрадован благополучным исходом кошмарной

ночи и оттого настроен на шутливый лад. Что ж, есть обстоятельства, при

которых и Зюкин непрочь пошутить, хоть бы даже и не с самым приятным

собеседником.

- Нет, я хочу отнести камень доктору Линду, - ответил я, посредством

сдержанной улыбкой давая понять, что оценил шутку и отвечаю ей в тон.

- Ну то-то же, - с серьезным видом кивнул Эраст Петрович. - Вы ведь

понимаете, что если мы отдадим б-бриллиант властям, то больше его не увидим.

Тогда мальчик и Эмилия обречены.

Только теперь до меня дошло, что он вовсе не шутит.

- Вы и вправду намерены вступить с доктором Линдом в самочинный торг? -

на всякий случай все же уточнил я.

- Да, а как же иначе?

Мы оба замолчали, уставившись друг на друга с равным недоумением. От

моего душевного подъема не осталось и следа. Во рту пересохло от скверного

предчувствия.

Фандорин окинул меня взглядом с головы до ног, будто видел впервые и

спросил - как мне показалось, с любопытством:

- П-постойте, Зюкин, разве вы не любите маленького Мику?

- Очень люблю, - удивился я такому вопросу.

- И ведь... к Эмилии вы тоже неравнодушны? Я чувствовал себя очень

усталым, мы оба были перепачканы в пыли и глине, пахло травой и рекой - от

всего этого возникало ощущение, что обычные условности не имеют значения.

Только поэтому я ответил на сей вопиюще нескромный вопрос.

- Мне небезразлична судьба мадемуазель Деклик.

- Итак, на карту поставлена жизнь д-двоих людей. Людей, которых вы...

Ну, скажем, "судьба которых вам небезразлична". И вы готовы пожертвовать

этими людьми ради куска шлифованного углерода?

- Есть вещи, которые значат больше, чем любовь, - тихо сказал я и вдруг

вспомнил, что то же самое Фандорин не столь давно говорил Ксении Георгиевне.

Это воспоминание было мне неприятно, и я счел нужным уточнить:

- К примеру, честь. Верность. Престиж монархии. Национальные святыни.

Объясняя такие очевидные вещи, я чувствовал себя довольно глупо, но что

еще мне оставалось делать?

Помолчав, Фандорин объявил:

- У вас, Зюкин, есть выбор. Видите, у часовни полицейское оцепление?

Или вы отправляетесь туда и говорите, что Фандорин скрылся, п-прихватив с

собой "Орлова". Или мы вместе пробуем спасти Эмилию и ребенка. Решайте.

С этими словами он вынул из кармана черную бороду и косматый парик -

оказывается, все-таки приберег - и приладил эту буйную растительность,

превратившись в простецкого и диковатого мужика из тех, что съезжаются в

большие города на заработки.

Не знаю, почему я с ним остался. Честное слово, не знаю. Я не произнес

ни слова, но и с места не тронулся.

- Что, пойдем на к-каторгу в одной сцепке? - с неуместной веселостью

спросил Фандорин и протянул мне руку.

Его пожатие было крепким, мое вялым.

- Посидите здесь и сильно не в-высовывайтесь. Схожу на рекогносцировку.

Он зашагал в сторону монастыря, а я опустился на колени у воды. Она

была чистая, прозрачная, и я сначала напился, а потом, когда рябь

успокоилась, рассмотрел отражение своего лица. Вроде бы ничто в нем не

изменилось: усы, бакенбарды, выпуклый лоб с залысиной. И все же это было

лицо не гоф-фурьера Зюкина, дворецкого Зеленого Дома и верного слуги

престола, а государственного преступника.

 

 

X x x

 

 

Возвращение Эраста Петровича вывело меня из тоскливого оцепенения, но

настроения никак не улучшило.

Оказывается, полицейские и солдаты оцепили не только часовню, но и весь

монастырь. Под землей, в лабиринте, уже много часов ведутся поиски.

Городовой, с которым поговорил Фандорин, сообщил, что по всем полицейским

частям разослан словесный портрет двух опаснейших преступников, совершивших

неизвестно какое, но по всей видимости чрезвычайно тяжкое преступление.

Выезды из Москвы наглухо перекрыты, и поимка злодеев - вопрос времени. Один

из них - худощавый и моложавый брюнет с тонкими усиками; особые приметы -

седина на висках и характерное заикание. Другой

- и тут Фандорин описал мою скромную персону, причем куда более

подробно. Так я узнал, что у меня нос хрящевато-раздвоенного типа, бородавка

не просто на щеке, а в третьей левой доле, и глаза болотно-желтого оттенка с

миндалевидным разрезом.

- Как вам удалось разговорить полицейского? - поразился я. - И потом,

неужто ему не показалось подозрительным ваше заикание?

- Для того, чтобы разговорить незнакомого человека, потребно знание

п-психологии и физиогномистики,

- с важным видом пояснил Эраст Петрович. - Что же до заикания, то, как

вы могли заметить, перевоплощаясь в иную п-персоналию, я меняю и голос, и

манеру разговора, и все прочие речевые особенности. Это уже совсем не я,

или, во всяком случае, не совсем я. Заикание - следствие давней к-контузии,

полученной Фандориным, а отнюдь не степенным мужичком, который так

уважительно беседовал с господином городовым.

Я только махнул рукой:

- Всей вашей психологии в нынешних обстоятельствах грош цена. Никого мы

спасти не можем. Нас бы самих кто спас. Приметы наши полиции известны.

Луч-ше уж пойти и сдаться. Объясним, как и что - простят. Фандорин с

возмутительным легкомыслием пожал плечами:

- Дались вам эти приметы. Приметы мы поменяем. Покрасим вас в

б-блондина, оденем чиновником, усы с бакенбардами сбреем...

- Ни за что на свете! - вскричал я. - Я ношу их больше двадцати лет!

- Как угодно, но с вашими, как выражается Линд, favoris de chien, вас и

в самом деле легко опознать. Вы в обрекаете себя на сидение в ч-четырех

стенах, а я буду перемещаться по городу совершенно свободно. Эта угроза меня

ничуть не испугала, да и думал я уже о другом.

- Представляю, как недоумевают их высочества по поводу моего

непонятного исчезновения, - уныло пробормотал я.

- Скорее негодуют, - поправил меня Фандорин. - Со стороны ситуация

выглядит довольно недвусмысленно. Разумеется, все решили, что мы с вами

сговорились с Линдом, а то и с самого начала действовали с ним заодно. Или

же что мы решили в-воспользоваться случаем, чтобы похитить "Орлова". Именно

поэтому полиция нами так и интересуется.

Я застонал. Ну конечно - именно так наше поведение и выглядит!

Понурился и Фандорин. Видно, и до него, наконец, дошло, в каком

положении мы очутились из-за его склонности к авантюрам. Но нет, его,

оказывается, печалило совсем другое.

- Ах, Зюкин, какая операция п-провалилась! Подмена кучера - это было

так просто и почти г-гениально. По рассказам Эмилии я догадался, что возница

глухонемой. Это, да еще опущенная на глаза шляпа и густая черная б-борода

облегчили задачу. Кучер теперь в полиции, да только проку от него не будет.

Не только безгласен, но и зверообразен. Потому-то Линд и не побоялся его

п-подставить. Все должно было пройти как по нотам! И мальчика бы спасли, и

Линда бы взяли. - Он досадливо махнул рукой. - Ну, не взяли бы живьем, так

на месте бы положили, потеря для ч-человечества небольшая. Мне нужно было

только спуститься вниз. Кто бы мог подумать, что ювелир не испугается

кинжала? Из-за этого все и сорвалось. Как служат этому Линду! И чем он их

только берет? Нет, это просто невероятно! - Эраст Петрович взволнованно

вскочил на ноги. - Чертов бельгиец думал не о себе, а о Линде. Это уж не

просто бандитская честь, это самая настоящая беззаветная любовь!

- Откуда вы знаете, что ювелир был бельгиец?

- Что? - рассеянно переспросил он. - А, по выговору. Бельгиец, из

Антверпена, вне-всяких сомнений. Но это неважно. Важно другое. Как БЫ

т-толкуете слова Эмилии? Помните, она крикнула: "Здесь Линд! Это..." Что

"это"? Такое ощущение, будто она хотела назвать какое-то известное нам имя

или же некую очень характерную или неожиданную особенность. Если имя, то

чье? Если примету, то какую? "Это г-горбун"? "Это китаец"? "Это женщина"? -

Фандорин прищурился. - Насчет китайца или женщины не знаю, все может быть,

но что Линд не горбун, мне известно доподлинно - я бы заметил... Ничего,

скоро мы все узнаем.

Эти последние слова были произнесены с такой спокойной уверенностью,

что во мне шевельнулась надежда.

- Итак, Зюкин, д-давайте рассуждать, взвесим плюсы и минусы нашего

положения. - Эраст Петрович сел рядом со мной на песок, взял в ладонь

несколько камешков и провел по песку черту. - Мальчик по-прежнему в руках

Линда. Это плохо. - Один камешек, черный, лег слева от черты. - Эмилия тоже

стала заложницей. Это опять плохо.

К первому черному камешку присоединился второй.

- А что хорошо-то? - не выдержал я. - Добавьте к этому, что вся полиция

империи, как обычная, так и тайная, охотится не на доктора Линда, а на нас с

вами. Что его высочество от перенесенных испытаний тяжело болен и, возможно,

даже при смерти. Что Линд, как вы сами говорили, живых свидетелей не

оставляет!

Фандорин согласно покивал и положил туда же еще три камешка.

- А теперь посмотрим на дело с д-другой стороны. Хорошо то, что "Орлов"

у нас и мы с вами в крайнем случае, если уж совсем не будет другого выхода,

готовы пойти на обмен. Это раз. Хорошо то, что Линд потерял б-большинство

своей банды. Собственно, почти всех: четверых в день похищения, потом всю

шайку Культи, а вчера еще пятерых. Эмилия крикнула: "Их трое". Стало быть, у

Линда осталось всего двое людей, а первоначально было чуть ли не два

десятка. Это два. Наконец, вчера я успел назваться Линду и сообщить ему, на

каких условиях возможен обмен. Это три.

Я посмотрел на пять черных камешков, на три белых, и прилива бодрости

не ощутил.

- А что толку? Мы же не знаем, где его теперь искать. Да если и знали

бы! У нас связаны руки. Мы по Москве и шагу ступить не сможем - сразу

арестуют. - Вы выдвинули два тезиса, один из которых несостоятелен, а другой

неверен, - с профессорским видом возразил Эраст Петрович. - Неверен ваш

последний тезис - что мы ограничены в п-передвижениях. Как я уже имел честь

вам сообщить, изменить внешность совсем несложно. Это Линд ограничен в

передвижениях, а не мы. У него на руках обуза - двое пленников: больной

ребенок и женщина с весьма решительным характером. Убить их доктор не

посмеет, потому что успел д-достаточно меня изучить и знает - я себя

обмануть не дам. Кстати, это еще один наш плюс. - Он доложил четвертый белый

камешек. - А что до первого вашего тезиса, то он несостоятелен - по очень

п-простой причине: мы с вами искать Линда не станем, ибо овес за лошадью не

Ходит. Линд сам нас найдет.

О, как меня выводила из себя эта его невозмутимая манера, этот

менторский тон! Но я старался держать себя в руках.

- Позвольте узнать, с какой это стати Линд будет нас разыскивать? И

главное - как?

- Теперь вместо двух тезисов вы выдвинули два вопроса, - с несносным

апломбом ухмыльнулся Фандорин. - Извольте. Отвечаю на первый. У нас с

д-доктором классическая торговая ситуация. Есть товар, есть купец. Вернее,

два купца, и у каждого свой товар. Товары, потребные мне и имеющиеся у

Линда, таковы: во-первых, маленький Мика; во-вторых, Эмилия; в-третьих,

шкура самого доктора Линда. Теперь мои товары, на которые зарится наш

п-партнер. Во-первых, двухсоткаратный бриллиант, без которого вся московская

эскапада почтенного доктора будет позорнейшим образом провалена, а Линд к

этому не привык. И во-вторых, моя жизнь. Уверяю вас, у доктора ко мне

накопился счет не менее длинный, чем у меня к нему. Так что мы с ним отлично

сторгуемся.

Вид у Эраста Петровича при этом был такой, будто речь шла не о схватке

с опаснейшим преступником современного мира, а об увлекательном приключении

или партии в винт. Я никогда не любил позерства, особенно в серьезных делах,

и бравада Фандорина показалась мне неуместной.

- Теперь второй ваш вопрос, - продолжил он, не обращая внимания на мои

насупленные брови. - Как Линд нас отыщет? Ну, это п-просто. Сегодня вечером

мы с вами просмотрим рекламы и частные объявления во всех московских

газетах. Непременно обнаружим что-нибудь любопытное. Не верите? Г-готов

держать пари, хотя обычно этого не делаю.

- Пари? - зло спросил я, окончательно выведенный из себя его

фанфаронством. - Извольте. Если проиграете, мы сегодня же пойдем и сдадимся

полиции.

Он беззаботно рассмеялся:

- А если выиграю, вы сбреете ваши з-знаменитые бакенбарды и усы с

подусниками. По рукам?

И уговор был скреплен рукопожатием.

- Нужно наведаться в Эрмитаж, - сказал Фандорин, посерьезнев. - Забрать

оттуда Масу, он нам очень пригодится. И прихватить кое-какие необходимые

вещи. Например, д-деньги. Отправляясь на операцию, я не взял бумажник. Я

предвидел, что встреча с Линдом не обойдется без прыжков, махания руками,

беготни и всякой прочей активности этого рода, а здесь любой лишний г-груз,

даже самый незначительный, - помеха. Вот вам еще одно подтверждение давней

истины: деньги лишним грузом никогда не бывают. Сколько у вас с собой?

Я сунул руку в карман и обнаружил, что во время многочисленных ночных

падений обронил кошелек. Если не ошибаюсь, там лежало восемь рублей с

мелочью. Я вынул горстку почерневших серебряных монет и горестно на них

уставился.

- Это все, что у вас есть?. - Эраст Петрович взял один неровный кружок,

повертел его в пальцах. - Петровский алтын. Вряд ли на него мы что-нибудь

купим. В антикварной лавке ваши с-сокровища охотно приобретут, но появляться

в людных местах в нашем нынешнем виде рискованно. Итак, положение странное:

у нас имеется б-бриллиант стоимостью в нивесть сколько миллионов, а мы не

можем купить и куска хлеба. Тем более нужно наведаться в Эрмитаж.

- Да как же это возможно? - Я приподнялся над кромкой поросшего травой

берега. Вдоль всего пруда и поля выстроились цепочкой солдаты и полицейские.

- Тут все оцеплено. Да хоть бы мы и выбрались за оцепление - идти через весь

город, среди бела дня, немыслимо!

- Сразу видно, Зюкин, что вы совсем не знаете г-географию

первопрестольной. Что это, по-вашему? - Фандорин качнул подбородком в

сторону реки.

- Как что? Москва-река.

- А что вы каждый день видите из окон Эрмитажа? Т-такое мокрое,

зеленоватое, медленно текущее по направлению к Кремлю? Придется пойти еще на

одно п-преступление, хоть и менее громкое, чем похищение "Орлова".

Он подошел к хлипкой лодчонке, привязанной к берегу, осмотрел и кивнул:

- Сойдет. Правда, нет весел, но вон, кажется, вполне подходящая

д-доска. Залезайте, Зюкин. На реке нас искать не додумаются, а плыть не так

уж далеко. Жалко только хозяина лодки. Для него эта потеря наверняка будет

более разорительной, чем для Романовых утрата "Орлова". Ну-ка, дайте ваши

т-трофеи.

Он бесцеремонно залез ко мне в карманы, выгреб монетки, положил их

подле колышка, к которому была привязана лодчонка, и слегка присыпал сверху

песком.

- Ну, что встали? Садитесь! Да поосторожней, а то этот б-броненосец

перевернется.

Я сел, намочив башмаки в скопившейся на дне воде. Фандорин оттолкнулся

доской, и мы медленно-медленно отплыли. Он отчаянно заработал своим

неуклюжим веслом, попеременно загребая то слева, то справа. Несмотря на эти