Глава 11. Как быть, когда быть не хочется?

POV Билл

«Ночь. Улица. Фонарь. Я.

Как быть, когда быть не хочется?

Как быть, когда теряешь то, что вроде бы ненавидел, но что имело к тебе большее отношение, чем что-либо еще?
Как быть, когда прежняя жизнь и планы катятся под откос от одного только витка отчаяния и страха?

Я не знал, ЧТО я потерял, но уже от этого я терялся.

Я убил.

Ну и что? Я ведь делал это и раньше. Но я убивал заслуженно. А это?

Все. Хватит. Я слишком очеловечивался. Ну, убил, и что? Человека. Кому хуже, кому лучше?

Дерьмо.

***
Раз, два, три, четыре... э-э-э... Еще две. Я сбился. Которые пустые?

А, дерьмо, плевать! Какая первая попадется!

Дотянуться оказалось трудно.

Ой, мимо! Нет, в другую попал! Повезло - почти полная.

Я откупорил бутылку с моей маленькой смертью. Что я сейчас делал? Дохнуть не хотел, мстить не хотел, жить, правда, тоже. И поэтому я просто забил и перестал думать. Только пил, что набрал.

Почему? Я не знал. Я держал в руках Правду и Ложь.

- Ну и кто я после этого, мои девочки? Кто?

Молчание, ясно.

- Ну что вы молчите?! Вы учили убивать виновных, вы учили не жалеть тварей, вы учили забыть человеческую природу. А как мне быть? Что вы скажете на то, что я убил невиновного и покоряюсь слабости. Что?

Ответом мне было молчание. Как и всегда. Как и месяцы до этого. Как и все их существование.

- Почему вы не можете помочь?! Почему не убьете во мне это?! Почему? - мой ли это был крик? Или крик моей боли? Я вытер слезы – чертовы слезы, которых я не звал.

Я встал и пошел в ванную. Я видел тебя. Я вновь закрыл глаза.

Внутри меня раздался крик. Внутри - зверский, нечеловеческий крик.

Пистолеты снова были у лица. Слезы бежали по металлу. В блеске его влажности отражалось мое лицо - твое. И не было конца этой муке.

***
Я проснулся оттого, что мне было холодно. Тут же к горлу подкатила тошнота, а голова раскололась от боли. Я раскрыл глаза и увидел потолок ванной. Я уснул на полу. Грудь спирало. Правильно, я уснул, прижимая к себе оба пистолета. Еще бы не спирало.

Я попытался подняться.

«Дерьмо! Здравствуй, друг унитаз. Я пришел к тебе. Чувствую, надолго».

Это был как раз один из тех случаев, когда Правда и Ложь тихо молчали, стараясь сделать вид, что они тут ни при чем. И это ниже их понимания. Ясно.

Полчаса. Все. Я дополз только до кровати.

На часах было шесть ноль пять.

Я сумел подняться на дрожащих ногах. Да... куда пропала всеобъемлющая ненависть? Как раз тогда, когда она была нужна больше всего. Чтобы вновь поддержать во мне Судью. Но иначе быть не могло. Иначе я был слабым, преданным Человеком, у которого не хватило духу и силенок отомстить.

Стоило ли ждать вечера? Стоило. Иначе я просто не смог бы. Руки тряслись. Правда, Ложь, как вы могли допустить вчера, чтобы я так опустился?

И естественно, они молчали.

Я сам должен справляться с собой, сам должен искать ответы на свои вопросы. Они - лишь наставники, пусть и близкие. Но друзья - нет. Надо было давно это понять. Потому и молчали всегда.

А что такое друзья?

Стоит признать, те, кого у меня не было. Хотя, нет. Когда-то были. И где? В тюрьме. Может только там, когда преодолена степень отчаяния и познаны низы жизни, понимаешь, кто тебя поддержит и не предаст.

Почему для того, чтобы что-то узнать, надо сначала потерять?

Да, сейчас бы я многое отдал только за то, чтобы услышать хоть обрывок твоей мысли. Но это просто потому, что тогда моя совесть была бы чиста. И я снова мог бы быть спокоен. Это все, что мне нужно было. Я спокойно прикончил бы всех и ушел. Туда, где смогу забыть о том, что я человек.

И вот еще что - сдохнуть я не хотел. Я смог бы сделать это, если вдруг заблагорассудится, только после того, как отправлю в преисподнюю Айхлера и Джека. И одно я знал точно - они умрут жестоко.

***
- Здравствуй, Ганс. Как твои дела?

- Неплохо. А кто это? – голос его был хриплым. Я разбудил. Но это – жалкое начало.

- Твоя совесть решила напомнить о своем существовании.

- Моя совесть? Ха-ха-ха! Что еще скажешь?

- За все когда-нибудь бывает расплата. Ничего не напоминает?

- Это ты к чему? Кто ты?

- Я уже представился.

- Какого х*я ты звонишь в полседьмого? За блажью мог бы и позже!

- Мог бы. Но правда потрясающе вспоминать юность, когда на улице еще темно и туман клубится в окне?

- Ты больной!

- Страшно, верно?

- Ты идиот!

- Значит, страшно.

- Да кто ты?

- Теперь ты не сможешь заснуть, Айхлер. Вспоминай пока, а я сам тебя найду.

Все-таки автоматы придумал гениальный киллер или шантажист.

***
- Ну что, Ганс, как ты?

- Это снова ты?

- Я. Прогуляться вышел? В восемь часов? Нетипично для тебя. Обрати внимание на почтовый ящик.

- Что там?

- Загляни. Ну и как?

- Что это за х*йня?!

- Нравится? Это кровь. Я смешивал ее с красками, когда рисовал это.

- Да что это хотя бы?!

- Прибежище для таких как ты. Дорога в ад. Красиво, верно?

- Ты псих!

- Таким меня сделали вы. До скорого.

«Дорогу в Ад» я нарисовал давно. Сколько крови я смешал с красками, известно только мне. Едва дорисовав, я потерял сознание. Возможно, там находилась треть моей ненависти, которая впиталась в кровь. Но вскоре я выкарабкался. Больше я никогда не рисовал.

***
- Какими судьбами тебя занесло в квартиру Локсманна, Айхлер?

- Перестань мне названивать, придурок!

- Нервы сдают. Сам сойдешь с ума или мне помочь?

- Со мной все нормально!

- Я слышу.

- Где Локсманн, сука?

- На квартире у своей любовницы.

- Ты врешь!

- Ничуть. У нее очень красивое имя.

- Какое?

- Узнаешь. Скоро. Не ищи прошлого, оно ушло, а будущего у тебя уже нет. У тебя осталась только капля настоящего.

Я не врал. Я только чуть-чуть сыронизировал.

***
- Рокстера ищешь? Уже позвонил?

- Где он?!

- Уехал. Далеко. И надолго. Вернется не скоро.

- Да откуда ты все это знаешь?!

- Не кричи, Ганс, иначе будет только хуже. Я много чего знаю.

- Может быть, ты знаешь даже, где Клюгель и почему я не могу до него дозвониться?

- Иронизируешь? Похвально. У них сходка. Там прохладно. И избегая последнего вопроса: не советую идти к Джеку сейчас. Он болеет. И не будет тебе рад.

- С похмелья?

- С него самого. Время три, Айхлер. Не так и много.

Действительно, не так много оставалось.

***
- Четыре, Ганс. Уже четыре. Не знаешь куда деться? Красиво ты мечешься по квартире.

- Да где ты, тварь?!

- Твои нервы, стоит заметить, на пределе. Я рядом. Уже много часов рядом. Любуюсь на то, как ты слаб и труслив.

- Где ты?! – зарычал он.

- Хочешь видеть меня?

- Да!

- Хочешь знать, кто я?

- Да!

- Хочешь узнать все?

- Да!

- Gedächtniskirche.

Час настал.

***
Я был здесь. Это место казалось мне самым зловещим и прекрасным. Я проходил мимо случайно. Но красота этого храма, этой церкви запала мне куда-то вовнутрь. Как бы то, над чем не властно время. Олицетворяя веру, она была построена на крови. В честь Кайзера Вильгельма Первого. Что самое смешное - против войны и разрушения.

Когда туман тяжелым облаком оседал на каменных стенах, когда осенние листья устилали мокрый асфальт, когда темнота окутывала город, а люди спешили домой, дабы скрыться от этого холода, я шел сюда. На лице моем был написан приговор.

Я стоял там, я уже слышал нерешительные шаги. Казалось, я слышал даже, как кровь замерла в его жилах. Я слышал, как озноб одолевал его.

Я довел Айхлера, его нервы были натянуты до предела, его понимание осталось в прошлом, его память отказывалась служить ему. Он по капле терял себя.

Он в нерешительности остановился у входа. Я был рядом. Но каменные стены отражали голос.

- Я здесь, Айхлер... здесь, Айхлер... Айхлер…

Эхо раздалось отовсюду.

- Кто ты? – прошептал он, и шепот прошелестел по стенам.

- Я? А кто ты? Человек? Нет, ты лишь подобие. Даже твое имя лишь условность. Кто ты, Ганс? Никто.

Многократно повторенное «никто» заставило его содрогнуться. Бледность тумана слилась с бледностью его лица.

- Ты хотел бы знать, кто я. Знание стоит дорого.

Эхо повторило мое «дорого».

- Сколько? Я заплачу.

- Цена - жизнь.

«Жизнь... жизнь... жизнь...» - вторили стены.

- Ты обещал все рассказать, - прошептал он кое-как. Страх задавил последнюю смелость.

- Я расскажу. Где твои друзья? Далеко. Я не соврал. Локсманн в квартире любовницы. У нее красивое имя - Смерть. Рокстер уехал надолго и вернется не скоро. В день Страшного Суда, когда восстанут все мертвые. Клюгель на сходке с такими же, как он. Там прохладно. Полицейский морг. И только Джек еще жив, ну да это ненадолго.

Камень повторил мое «ненадолго» много раз.

- Кто ты? Кто... - ноги вдруг отказались ему служить. Он прислонился к холодной стене и сполз по ней. Он уже был повержен.

- Кто я? Ты хочешь знать? Я здесь, Ганс, рядом. Ты знаешь меня. Когда-то я пообещал тебе одну вещь. Я пришел исполнить обещание.

Я медленно шел к нему. Я чувствовал, представлял, что он видит. Черный силуэт - черный плащ, черные волосы, черные глаза и руки в черной коже перчаток. А в руках - два черных Носителя смерти.

Я видел… А что я видел? Я видел жалкое существо, жмущееся к стене не в силах искать спасения.

- Так кто я, Ганс? Ты еще помнишь меня? - тихо спросил я.

- Билл... Билл Каулитц, - прошептал он.

Что было в его глазах? Там стоял крест. Он был повержен. Он уже умер. Понимание убивает не хуже пули. С ним невозможно жить. Либо убей, либо умри. Либо сходи с ума.

- Ты все еще помнишь. Каждый удар, каждое ругательство, каждое грязное прикосновение и каждый толчок в тело подростка. Но не мое. Мальчик убит. Родился Судья.

Тишина. Мгновение тишины. Внезапно в ней раздался сумасшедший смех. По щекам Айхлера бежали слезы, его тело била лихорадка, но он смеялся.

Он медленно сходил с ума.

Смех прервался так же, как и начался.

- Убей меня, Билл! Покончи с этим!

- Слишком легко, Ганс.

- Убей меня, мать твою! Иначе я сам убью тебя!

Он с рыком кинулся на меня - сумасшедший.

Бери. Ты не заслужил этой смерти, но мне жаль тебя.

Было только три звука: выстрел, вскрик и последний вздох. На его губах застыл сумасшедший оскал. Последние штрихи посмертного портрета.

Вытаскивая из внутреннего кармана наличность, паспорт, мобильник и прочее, я увидел свой рисунок. Как раз там, у сердца, куда попала пуля. Он был в крови. Все верно. Дорога в ад орошена кровью».