У его внука 80-х под подушкой Камасутра.

1920 год. Шёл дождь и гражданская война.

При царе русское дворянство без оголтелого пиетета относилось к загранице, но после революционного путча иммигрировало во все края.

Так прадед Кузи Золотарёва с гражданской войны привёз гражданскую жену сначала в Турцию, потом перебрались во Францию, а затем и в Великобританию.

Там и родилась Кузина бабушка, которая впоследствии удачно вышла замуж за пэра Англии. В палате лордов у него были подвязки и он получил орден Подвязки.

А в Англии есть такое понятие: наследственное пэрство…

...В СССР сношения с родственниками из капстран, мягко говоря, не приветствовались, но Золотарёвы-старшие работали в дипломатическом представительстве и, когда пришла пора унаследовать титул пэра, то Кузьму, как единственного наследника, отправили в туманный Альбион с напутствием «И без подснежников не возвращайся».

Я слушал его, открыв рот, в который сыпался цемент с пыльной головы: мы сидим в сыром подвале одиночной камеры, голодные, оборванные, обосанные ночью, а я слушаю рассказ о какой-то фантастической жизни, фантастической мне страны.

Для меня б выезд в Польшу казался сродни космическому полёту, а тут: Биг Бен, мальчики католического монастыря поют псалмы женскими голосами, меховые шапки королевской гвардии и палата лордов.

Жил наш герой в родовом имении, в самом настоящем замке, с дворецким и надлежащей прислугой. Добротная английская семья с атрибутикой благодарности и нескончаемыми экивоками.

Спал Кузя в отдельной зале с колокольчиком для вызова капиталистических лакеев. Обедал за 20-ти метровым столом на три персоны, где количество прислуживающих за столом превышало жующих господ.

Кормили справно, как первого космонавта Монгольской Народной Республики на 7-ое ноября, вот только время для Кузи остановилось в своём феодализме.

Он не мог искусственно увеличивать растяжку губ (я бы на его месте смог), когда приглашённые гости из соседних предместий часами вели разговоры о погоде – чопорная Англия времён Диккенса.

Жил Кузьма, как Россия в январе - сплошные праздники. Но без залихватских переливов гармошки и коленцевы-кидных бренчаний балалайки.

Не выдерживает Кузя этой нудятины (я бы на его месте выдержал). Поначалу он залезал на черепичную крышу, и целую неделю смотрел на вторник, потом окончательно решил, что не хочет быть пенкоснимателем смога.

Это я уроженец рабочих кварталов периферийного городка, но оказывается и московский лощеный хлыщ тоже считает, что мусорное ведро ведёт себя более величественно, нежели шкатулка с фамильными драгоценностями.

- Олег, для меня трудовая грязь под ногтями вызывает больше уважения холёной ухоженности педика-модельера и прочих стилистов-пидорасов, которых в Лондоне пруд пруди.

Разбрасывает Кузя фамильные бриллианты по замку (я бы на его месте не стал разбрасываться брюликами), имитирует аристократический каприз и убеждает родственников, что хочет домой, Back in the USSR.

- Я мен, и ничего «меновское» мне не чуждо, напоследок я попросил поездку в Париж. Побродив по елисейским полям, поплевав с Эйфелевой башни, я из аэропорта Орли вылетел в Москву. На этом моя европейская эпопея закончилась.

Я вышел из состояния «в ахуе», но пребывал в восторге, как на просмотре увлекательного фильма.

На сенсационном сеансе.

Я расспрашивал взахлёб, отправляя его мысленно в путешествие через Ла-Манш, как мачеха, пославшая падчерицу на Новый год за подснежниками.

Мы торчали в сырой камере, в богом забытом уголке нашей серой страны и я проникся к нему уважением за то, что он не сделал то, что сделал бы я.

 

Всё же в таком карцере было клёво.

Тесновато, но время в разговоре шло быстро, как дверь в камере открылась, и к нам закинули старого знакомого – триппероносного ефрейтора Зайцева.

Втроём на этом клочке было не обидно, но уж совсем тесно. Там-то и один чувствуешь себя, как павлин в скворечнике, а сейчас и вовсе, как червяки в спичечной коробке в ночь перед рыбалкой.

- Ты опять сюда? – я вспомнил, что вчера сменил его на этом почётном посту

- А ещё земеля называется, - Семен пригрозил трипперным кулачком захлопнувшейся двери.

Оказывается начгуб Волков был земляк Зайцева. Ну, как земляк - хохол из Киева. И вот Зайцев, привыкший к безотказности, просит капитана… причём, просит его так, как сам капитан и просил, чтобы его просили: «Михаил Петрович, так, мол, и так оставьте меня в медсанбате».

Семен присмотрел в больничке медсестру, но, получив отказ от Волкова, с присущей ему непосредственностью, ответил: «Эх, ты, товарищ капитан. А ещё из Киева…ну и кий с тобой!!!». За что и схлопотал свой срок.

 

Я рассмотрел его поближе: закорюзлый хлюпик, ефрейтор с полковничьим носом из которого торчат угри, как изюм из кекса. И то ли у него рот не закрывался, то ли язык вываливался изо рта, но за что его любили бабы, было на лицо, вернее за щеками.

Может оттого, что его часто затаскивали в постель, вид был у него затасканный.

В кого я только не влюблялся:
Принцессы, бляди, сторожихи

А ты станешь раком, сама так решила!
В жопе прилежно припрятано шило

Заяц медсестер любил больше, чем врачей из кожвена. Оказывается, при разнарядке на работу капитан Волков сделал опрометчивый шаг: послал Зайцева в лазарет мыть медицинские «утки». Там Семён и увидел молоденькую санитарку Тасю. Много ли надо нашему Джакомо Ка з аяцу?

На кого глаз положил, на того и встал.

Что только не делал Семён, чтобы попасть в больничку! Памятуя о женской имитации оргазма, он вызывал рвоту двумя пальцами в рот, вызывал чих, глядя на солнце – делал всё, чтобы только начгуб понял, что бедного ефрейтора необходимо срочно лечить.

Но капитан Волков за свою рыжую жизнь ещё и не то видел: от контузии кондуктора Кузина до менструации менестрелей Франции.

Прозвучал отказ и, ставшее уже хрестоматийным «ну и кий с тобой». Вобщем-то, безобидное выражение.

Кий – основатель матери городов русских и по совместительству родного города Волкова – Киева.

Но начгуб рассудил это в меру своей распущенности.

 

- Семён, а зачем тебе это надо? Ты уже от поварихи подхватил, осталось от медработника, - подметил я со знанием профессионала.

- Я и повариха??? Кобыла страшная, у меня даже рядом не стоял, - Заяц безоперационно и безаппеляционно, выдавил угорь на носу.

У неё плечи, как у штангиста, да и живот, как у Жаботинского. На ней столько краски, как на картинах Рубенса. Глядя на неё, я понимаю художников Ренессанса, – если б не было блядей, с кого бы мы писали портреты богинь. Её в части все переебли - список ёбарей не поместится и в книге нарядов.

- Так ты ёб её или не ёб? – не унимался я.

- Не смог сдержаться, - стал признаваться Заяц, пальчики-то у меня шевелючие.

Пальчики шевелючие, да Камасутра под водочку.

Камасутра под водку и воодушевление, снимающее трусы. Поначалу я симулировать зевоту, чтобы она тоже раззевалась, но… её грудь, как два полушария расколотого глобуса - вдохновение с расстегнутым лифчиком, - Заяц мечтательно почесал яйца, - и я подчинился её объятиям…

А дело было так (Зайца понесло на откровение): попадаю я в очередной наряд по офицерской столовой (в армии, задолго до всевозможных диет, введено раздельное питание: офицеры питаются отдельно от солдат), смотрю – у неё на лбу испарина. Спрашиваю: «что ты делала»?

Она – «на кухне возилась». Слово прикольное, будто чем-то несерьёзным занималась.

А до этого я уже в каптёрке с земляком бутылку на двоих приговорил. И такая она мне показалась милая после стакана водки. Перепрыгиваю к ней в каморку.

Она спрашивает: «Привет поближе. Нравится здесь?

- Ещё как!!!

Засосёт, не дай Бог, а против минета я устоять не могу.

Она сексуально облизала тарелку и нырь под меня.

Я даже не успел заметить, как она осталась в одном кухонном фартуке.

Ну, думаю, сучка, Му-Му ты, недотопленная.

И вспоминаю свой Крым. Бухту затонувших кораблей. Виват Севастополь!!!

Топлю свой корабль с мачтой/мечтой в её бухте. Доступность с раздвинутыми ногами, она так сладостна в грехе. Шумное спаривание на кухне, под скрип дежурной раскладушки и ещё одна страничка перелистнута на перекидном календаре.

Я слушал и этот рассказ, и я проникся и к нему уважением. За то, что он сделал то, что не сделал бы я.

- А с медсестрой что? – сквозь мучающий с утра кашель, спросил Кузьма.

- Ооооооо, - Семён вытянул шею, как гусак и почесал кадык, - а эта мне сказала: «Не могу я тебе сразу вручить ключи от города».

Прямо так и сказала «ключи от города».

- Не понимаю, как можно еть всех ключниц подряд, Кузьма хоть и вырос в половораскрепощённом обществе, но сам был на редкость пуританских взглядов на жизнь.

Что называется «Не пил, не курил и спортом занимался». Но сегодня здоровье его подвело.

Он кашлял и жаловался на головную боль.

- Ты не поймёшь, потому и чахлик. А всё потому что ты не получал от жизни наслаждения. Ведь наслаждение предотвращает болезнь. А у тебя, небось, и бабы никогда не было, - Семён теперь горделиво вытянул шею.

- Ой, я сказал, что наслаждение с женщиной предотвращает болезнь? Я имел в виду только простуду.

Кто о чём, а трипперный о пенициллине: Заяц, как лесной грызун скосил глаза к носу, выдавив угорь, вытер пальцы о штаны, и посмотрел на Кузю:

- Жизнь коротка, поэтому наслаждайся: пей, блюй, еби баб. От этого жизнь станет ещё короче.

А чем она короче, тем больше начинаешь ценить, и не упускать момента пить, ебать баб….

- Хорош трындеть, бойцы-философы, осёк я на правах старослужащего - спать пора.

 

На губе я могу лечь спать и лечь – встать.

Во сне я считаю, сколько осталось сидеть:

ноль не делю на неделю, а в учебнике чехарда: