Подвал рок-н-ролльного клуба

 

Ричард Хелл: Мы с Томом Верленом пошли на концерт New York Dolls в Центре искусств Мерсера – и именно глядя на Dolls, я захотел организовать группу. Играть рок-н-ролл казалось гораздо интереснее, чем просто сидеть дома и писать стихи. Открывались безграничные возможности. Можно было работать с тем же материалом, над которым я корпел в одиночку в своей комнате, когда печатал мимеографические журнальчики, рассчитанные на десяток читателей. И мы действительно думали, что не хуже других. Так почему бы не пойти и не продать нашу работу?

До того, как мы сходили на Dolls, Том время от времени играл на акустической гитаре на фестивале в одном клубе в Вест-Виллидже, раз в несколько месяцев. Вот и все, что он делал. Ничего серьезного от этих выступлений он не ждал. Но все-таки он написал пару песен, не знаю точно, сколько: пять, может, шесть. Правда, прикольных. А мы били баклуши. Импровизировали, пока Том играл на гитаре. Гоняли балду по стенам.

После концерта Dolls я начал давить на Тома, чтобы собрать группу вместо этих его акустических посиделок. Электрическую группу. А он в ответ юлил и мялся, и мы так и не стронулись с места. Не помню точно, как так вышло, только Том в конце концов сел и показал мне, насколько просто играть рок-н-ролльные басовые партии. Я думал, играть на музыкальном инструменте – это очень сложно, ну, и не играл. Но он меня научил, и это скрепило наш союз. Так началась наша группа, потому что Том уже был знаком с ударником из Делавэра, и мы начали репетировать вместе. Но вдохновили нас на это именно Dolls.

 

Дункан Хана: У «Макса» была своя неофициальная иерархия. Если симпатичный паренек приходил в подсобку, я спрашивал: «Кто это? Хорошо, очень хорошо. Клевые шмотки. Куплено явно не у нас, брал в Лондоне. Хмм. Очень круто».

Помню, как я впервые увидел Ричарда Ллойда. Мне показалось, что у него волосы, как у восточных телок. Он был очень милым.

Я сказал: «Оп-па. Кто это?»

«Он тут недавно: мальчик по вызову и по совместительству очень хороший гитарист».

«Не может быть. Круто».

«Он жил в Лос-Анджелесе».

«Круто. Круто».

 

Ричард Хелл: Мы с Том Верленом оба работали в киномагазине под названием «Синемабилия», а менеджером магазина был Терри Орк. Он неровно дышал к молодым мальчикам, и поэтому хотел с нами подружиться. Наши вкусы во многом совпадали, и Терри сказал, что знает паренька, который играет на гитаре. Он знал, что мы хотим собрать группу, и считал, что его паренек – именно то, что нам надо.

Паренька звали Ричард Ллойд.

 

Ричард Ллойд: Я подыскивал себе жилье и в «Макс Канзас-Сити» встретил парня по имени Терри Орк, который работал на Энди Уорхола.

Я бомжевал. Две недели я прожил у Дэнни Филдса, после чего он ясно дал понять, что пора сваливать. Так что я спрашивал людей: «У кого-нибудь есть место на полу, где я мог бы спать, и совсем здорово было бы, если бы ко мне не слишком активно приставали?»

В то время в отношениях я предлагал в обмен СЕБЯ. Ни денег, ни успеха, ни работы – вы получали МЕНЯ. Я мог подойти к девушке в баре и сказать: «Ей-богу, я в тебя влюбился, может, возьмешь меня к себе, я у тебя поживу?»

И дальше по тексту: «Я не буду платить за жилье, часть моего времени будет по-прежнему принадлежать мне, я буду делать все, что захочу, но я буду с вами – РЯДОМ». И, знаешь, многие соглашались.

Терри Орк сказал: «У меня немереный чердак в Чайнатауне, там есть свободная комната. Парень, который жил там, только что съехал, если хочешь, она твоя».

Мы договорились так: с меня наркотики, с Терри – все остальное. На деле, естественно, никаких наркотиков я не доставал, потому что для этого как минимум нужны деньги. Но по-любому я там поселился.

 

Терри Орк: Я был уверен в своем вкусе. Считал, что могу войти в комнату и заявить: «Этот парень шарит, этот парень не шарит». Да, Свенгали[45], спасибо. Героин активирует мозги, да?

 

Ричард Ллойд: Терри продвигал идею группы, но, насколько я понял расклад, Тому Верлену это было неинтересно. Ричард, Том и Билли Фика играли в группе Neon Boys, они дали объявление в Creem. Там говорилось: «Нужен ритм-гитарист. Талант необязателен». К ним приходил Ди Ди Рамон. И Крис Стайн тоже, но, похоже, им не хватило «бесталанности».

 

Ричард Хелл: Ди Ди пришел на прослушивание, когда мы с Верленом пытались найти второго гитариста для Television. Мы дали объявление, сколько-то человек откликнулось. Вышло прикольно, мы не могли прослушать больше четверых-пятерых, и двое из них были Крис Стайн и Ди Ди Рамон. До этого момента никого из них мы не знали.

 

Ди Ди Рамон: Том Верлен и Ричард Хелл были очень расчетливыми, взрослыми и решительными людьми. Все остальные жили как бог на душу положит, но эти двое были совсем другими. Думаю, они были битниками.

 

Ричард Хелл: Мы пытались объяснить Ди Ди Рамону песню, и он чуть не откинул копыта. Он не знал ни одного аккорда, мог только зажать одним пальцем несколько струн. Мы говорили ему: «Так, здесь “до”». Он начинал играть, и мы говорили: «До». Он говорил: «Ой, ах». И ставил палец в другое место. Метод проб и ошибок. Мы продолжали твердить: «Нет, нет. И не здесь. “До”!»

Ди Ди недоуменно смотрел на нас и сдвигал палец еще чуть-чуть… Мы качали головами, и он еще сдвигал палец… Он был забавный. Как щенок, прибежавший на прослушивание. Но в конце концов нам пришлось сказать ему: «Извини».

 

Ди Ди Рамон: Меня не взяли, потому что я не мог нормально играть.

 

Ричард Ллойд: Терри Орк наконец сказал Тому Верлену, что приглашает их репетировать у него на чердаке, купит им усилки, поможет деньгами, чтобы они могли сделать нормальное шоу. Думаю, что я был частью сделки.

В то время Терри принимал героин раз в неделю, для отдыха. Это была часть хип-жизни, а не тупое сование иглы в вену. Что до меня, в то время я настолько увяз в алкоголе, что у меня начали трястись руки. Так что я стал просить Терри дать мне попробовать героина.

 

Терри Орк: Если мне не изменяет память, посадил на иглу меня Джим Кэролл. Точно, дело было в его комнате с видом на баскетбольную площадку. Мы с Джерардом Малангой жили на Пятьдесят третьей стрит и Третьей авеню, это был центр мужской проституции в Нью-Йорке. У нас была там классная квартира. В тот день мы устроили вечеринку и пошли домой к Джиму, чтобы достать героина или другой дури.

Кажется, это был дом его родителей, около католической школы: там Джим лишил мои вены девственности. Я не знал, что он занимается проституцией, иначе трахнул бы его прямо там.

Когда мы встретились с Ричардом Ллойдом, я как раз поселился на чердаке в Чайнатауне и по выходным ширялся джанком. Уколоться героином – все равно что взять отпуск на пару дней.

 

Ричард Хелл: Впервые я попробовал джанк в компании Терри Орка. Мне понравилось. Мы вмазывались на свиданиях, каждый раз я с нетерпением ждал этого момента.

В наших отношениях с джанком не было ограничений. Для меня это было идеальное состояние, пока мне было интересно. Ты не только физически чувствуешь себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно – джанк вообще-то обезболивающее, – он к тому же исполняет все твои фантазии, ты видишь сны, но можешь управлять ими, как режиссер фильмом.

 

Ричард Ллойд: Принимаешь наркоту – и потом можешь квасить всю ночь. Тебя не трясет, ты не напиваешься и не отключаешься, ничего не болит, играешь на гитаре так, как никогда раньше не мог, можешь ебаться пять-шесть часов без передыху, как машина, «Мистер Секс-Машина».

Ты не можешь сделать что-то неправильно. Я был одним из тех, на кого героин оказывает обратное действие – вместо того, чтобы отрубиться, я оставался бодрым буквально месяцами – погружался в недра своего сознания, наблюдал фантасмагорические опийные видения.

Так что я начал давить на Терри, чтобы ширяться дважды в неделю, потом трижды в неделю…

 

Ричард Хелл: Вмажься и растворись в снах. Некоторые картины становятся такими яркими, что ты действительно их проживаешь – я хочу сказать, когда спишь, все равно получаешь жизненный опыт. Ты действительно переживаешь все, что приходит в видениях, и только проснувшись, понимаешь, что это был сон.

А когда ты под вмазкой, ты не просто смотришь сны, ты можешь ими управлять – можешь повернуть все так или эдак, и все, чего ты хочешь, становится реальностью.

Да, мне это нравилось, ха-ха-ха, и героин в те времена казался таким безопасным… Ведь на самом деле, надо ежедневно принимать его две или три недели, чтобы выработалась самая легкая привычка. Казалось, что этого так легко избежать. Как такого можно бояться? Какой такой риск? Никакого риска – но боже, как же уверенно он ловит тебя в свои сети.

 

Терри Орк: Том Верлен был весь из себя правильный: не курил марихуану, не кололся героином, даже не пил помногу. Похоже, Верлен боялся измененного состояния сознания. А вот Хелл был совсем другим. Он наслаждался этим изменением.

У Верлена была светлая голова, он много знал, но с ним было трудно. Его все очень сильно задевало. Он всегда переживал за тех, кто рядом с ним. Конечно, это было приятно, но, похоже, он совершенно не разбирался в настоящей жизни. Он узнавал о жизни из книг – его опыт был вычитанным, нежизненным. С какой стороны ни зайди, он был наивным. Чем принципиально отличался от Ричарда Хелла, который обеими ногами стоял на земле, точнее сказать, в болоте.

Хелл всегда мыслил в антисоциальных терминах. Хелл уделял внимание смыслу текстов больше, чем остальные. Хелл был бульварным сюрреалистом, стремящимся к прорыву, он жаждал освобождения.

 

Ричард Хелл: Мы с Томом Верленом оба учились в школе-интернате далеко в холмах Делавэра. Мы уже давно были близкими друзьями, когда начали обсуждать план побега из школы.

Долго ждать не пришлось. В двенадцатом классе меня загребли за то, что я дербанил семена блаженства[46]. В день, когда меня выпустили, я встретил Тома на школьном дворе. Мне как раз исполнилось семнадцать. Мы с Томом просто хотели куда-нибудь уехать и жить сами по себе. Думали поехать во Флориду, потому что там тепло, и стать художниками, писателями или поэтами. Правда, по большей части мы охотились за ништяками и жили за счет государства. И пытались соблазнять девушек.

Нам удалось набрать около пятидесяти долларов. И большую их часть мы потратили на поезд до Вашингтона. А оттуда поехали автостопом обратно в Лексингтон, потому что мне хотелось проехать через родной город победителями, возвращающимися героями.

У одного моего богатого знакомого была собственная ферма, а на ней – пустующий дом. Дом для прислуги, вынесенный в поля. Нас там поселили, потом хозяева ушли, а мы стали веселиться. Потом они вернулись с выпивкой и девушками. Одну из девушек я знал и до этого. За полтора года с нашей последней встречи она превратилась в настоящую блядь, и это было здорово. Помню, я с фонариком залез ей между ног – она позволяла мне делать с ней все, что захочу. Так что мы зависли там на недельку, а потом продолжили путь во Флориду.

Следующие несколько дней мы автостопом двигались на юг. Добрались до Алабамы: до границы Флориды оставалось около двухсот километров. Поздно ночью мы стояли на проселочной дороге, похолодало. Местные над нами издевались, притворялись, что останавливаются, а когда мы подбегали к машине, они давили на газ и обдавали нас гравием из-под колес. Нас все это дико достало, и мы решили заночевать на месте.

Мы разложили костер и начали беситься, опьяненные свободой и злостью. Дошли до того, что начали доставать из костра горящие палки и разбрасывать их по полю. Алабама вызывала в нас отвращение. Скоро все вокруг заполыхало, а мы продолжали хохотать, танцевать и тащиться от этой бучи, и тут завыли сирены, словно ниоткуда появилась полицейская машина и пожарные…

Нас поймали. Мы наплели о том, что возвращаемся в школу во Флориду, но они не купились. По-любому, стоило им проверить нас по списку пропавших, как все с нами стало ясно. Так нас нашли.

У моей матери в Алабаме жили родственники, они меня и забрали. Отец Тома приехал туда и забрал его из тюрьмы. Том вернулся в школу. Я в нем здорово разочаровался, потому что у меня на руках уже был билет на автобус до Нью-Йорка, и я опять сбежал. Том закончил школу и перед тем, как перебраться в Нью-Йорк, год отучился в колледже.

Но когда он поселился в Нью-Йорке, в «Максе» нас воспринимали, как заговорщиков. Люди думали, что мы братья. Мы были неразлучны.

 

Терри Орк: Между Ричардом Хеллом и Томом Верленом была ярко выраженная любовь-ненависть, и Ричард Ллойд идеально вписался в эту смесь.

Я был влюблен в Ричарда Ллойда и в то, как он взаимодействовал с Хеллом и Верленом. Я был влюблен в гитарные дуэли и в то, какую войну звука они могли устроить.

Жизнь потрепала Ллойда посильнее, чем Хелла или Верлена. Господи, ему напрочь снесло крышу в больнице, от этой химиошоковой терапии. По его словам он чувствовал, что больше не может мыслить, как раньше, и что он почти сумасшедший.

 

Ричард Ллойд: Я не был в своем уме, я был безумным. Я сделал несколько заходов в больницу, в сумме пролежал там от девяти месяцев до года. И там же сошел с ума. Меня клали в больницу или в медицинский центр, я благополучно пролетал над гнездом кукушки и выходил. И когда я приходил в себя после шоковой терапии и понимал, что опять могу распоряжаться собственной жизнью, в моей душе прописывался страх: «Неужели все опять повторится?»

Мои родители не давали разрешение на применение электрошока, так что доктора уговорили их на химиошоковую терапию. Это делают так: тебе дают снотворное и каждые четыре часа вводят дополнительную дозу. Когда ты привыкаешь к снотворному настолько, что оно не вырубает тебя на четыре часа, они отменяют этот препарат и дают другой, с обратным эффектом, похожий на мощный спид, который выжимает тебя, как губку.

Я спал восемь дней (это приятное лекарство, представь – спать целую неделю) – и тут его действие начало проходить. Когда я стал часто приходить в сознание, я понял, что сейчас что-то будет. Это было похоже на пузыри воздуха, поднимающиеся из морской глубины. Ты там, внизу, так тихо, никакого напряжения, и мимо проплывают пузыри воздуха.

И вот однажды они сказали: «Отлично, похоже, он готов». Сделали мне другой укол – и мне сразу поплохело. И меня засунули в эту комнату, я оглянулся… «Погодите, это резина… Меня засунули в комнату для буйных!»

Потом я начал колотить по стенам и скакать, как резиновый мячик, и они приходили каждые полчаса и разглядывали меня через маленькое окошко до тех пор, пока я не перестал двигаться.

Сразу после химиошоковой терапии один мой друг навестил меня в Грейстоунской государственной психиатрической лечебнице в Нью-Джерси. Он заплакал прямо передо мной – потому что, как он потом рассказывал, он меня не увидел, как будто меня стерли.

 

Ричард Хелл: Меня сильно впечатлило то, как New York Dolls подстраивают под себя окружающую действительность. Когда они только начинали, они каждый вечер выступали в Центре искусств Мерсера. Их имя ассоциировалось с Центром искусств Мерсера, и мне казалось, что это очень грамотно, потому что все знают, где и когда их можно увидеть. Не надо читать газеты, чтобы знать время и место концерта.

Мне нравилось, что есть классная команда, и если хочешь их увидеть, просто надо, например, прийти в пятницу вечером в «Яму». Казалось, что в идеале, если ты хорош, надо как можно быстрее собрать в одном месте всех, кому ты интересен.

Так что я предложил пойти по этой схеме. Я сказал: «Тут где-нибудь есть бар, в котором ничего не происходит? Который ничего не потеряет, если мы попросим дать нам играть там один вечер в неделю? Мы установим плату за вход, но разрешим им пускать постоянных клиентов. Те, кто придут на нас, будут покупать выпивку, так что бар не останется внакладе, а у нас будет аудитория».

Так что мы все решили как следует поискать.

Мы обычно ехали на автобусе по Второй авеню или Третьей авеню, чтобы добраться до Чайнатауна, где на чердаке была наша репетиционная база. Верлен и Ллойд встречались на остановке, и они заметили «CBGB». Они пошли туда и поговорили с Хилли Кристал, владельцем, спросили его, как он отнесется к нашей идее.

 

Ричард Ллойд: Хилли спросил: «А что за музыку вы играете?» Мы сказали: «Ну, а что значит “CBGB-OMFUNG”?» Он сказал: «Country, Bluegrass, Blues, and Other Music for Uplifting Gourmandizers»[47]. А мы сказали: «Мы играем всего понемножку, немножко рока, немножко кантри, немножко блюза, немножко блюграсса…»

Хилли сказал: «О, отлично, ну давай…»

Хилли хотелось устроить все в стиле авторесторана. Он собирался сделать сцену у входа, чтобы люди с улицы могли слышать музыку. Мы сказали: «Хилли, ни черта не получится. Во-первых, тот, кто будет собирать деньги у входа, не будет слышать, что ему говорят; во-вторых, выходящие будут мельтешить прямо перед группой; и в-третьих, на тебя будут жаловаться с улицы».

Это хороший пример дурацких идей, которые бродили в голове Хилли с самого начала. В конце концов от нашего имени с ним повел переговоры Терри Орк и пообещал ему, что народ пойдет. Он сказал: «Смотри, это надо нам, так что мы сами сделаем афиши, дадим рекламу в Voice, мы гарантируем тебе бар».

Так что Хилли пустил нас на три воскресенья подряд.

 

Дункан Хана: Казалось, Ричард Хелл и Том Верлен готовы взорваться в любую минуту – как будто они решили стиснуть зубы и попытаться сохранить мир. Иногда они начинали драться на сцене. Был вечер воскресенья, там сидело всего человек пятнадцать, и когда кто-нибудь лажал, Том Верлен начинал вопить на Ричарда: «А, еб твою мать!» А Ричард вопил в ответ: «Не заводись, мудофель!»

 

Дэнни Филдс: Television казался мне изумительным! Руки Ричарда Хелла и шея Тома Верлена были настолько очаровательными, что ни искусство, ни жизнь, ни любовь, ни поэзия не могли бы сделать меня более счастливым. Они были самой потрясающим из всего, что я видел в жизни. Кожа этой парочки… У них была самая восхитительная кожа в мире. Про кожу Тома Верлена и кожу Ричарда Хелла можно было сказать: «Бог создал это и потом уничтожил формулу». И еще там был Ричард Ллойд, которого я ебал.

Все ебали Ричарда Ллойда. Это был еще один человек с потрясающей кожей. Еще один потрясающий красавец. Это была группа красавцев.

 

Дункан Хана: Патти Смит не сразу стала ходить на выступления Television, но как только поползли слухи, она там появилась. Патти все время вела себя так, как будто она старая, но, подумай, сколько ей тогда было лет? Двадцать девять? Ну вот, значит, она пришла в «CBGB» посмотреть на этих мальчиков.

 

Ричард Ллойд: Патти Смит начала ходить на выступления Television в «CBGB». Все были в курсе, что она без ума от Тома. Все переживали за их будущее. Думаю, только Том был против. Наверно, его не радовала перспектива погрязнуть в дебрях таких отношений, но если честно, мне было плевать.

 

Терри Орк: Патти Смит пришла ко мне и заявила: «Я хочу его. Хочу Тома Верлена. Он выглядит, как Эгон Шиле». Она так прямо и сказала: «Устрой мне этого мальчика».

В этом не было ничего удивительного. И я прямым текстом все сказал Тому. Он был очарован Патти и как поэтессой, и как постановщиком шоу. Похоже, он знал, что она собирается подписать контракт на запись. Плюс, похоже, она нравилась ему и физически. Мне казалось, что у них одна и та же телесная конституция.

 

Ричард Хелл: Меня не напрягло то, что Патти начала гулять с Томом. Единственное, я волновался, как бы он еще выше не задрал нос, ха-ха-ха, потому что это уже было бы существенно. Том считал, что его отношения с Патти – дело государственной важности. Но я никогда не тусовался с ними – в то время я не мог находиться в обществе Тома, я его просто ненавидел.

 

Дункан Хана: Я знал, что Ален Ланье был бывшим мужчиной Патти Смит. Я жил на Томпсон-стрит, Патти тоже жила неподалеку, и я столкнулся с ней около ландромата, аппарата в духе Шангри-Ла: она стирала вещи Алена.

Я спросил: «Что ты тут делаешь?»

Патти сказала: «А, стираю вещи своего бывшего».

Я хочу сказать, феминизм существует, так? А она поступала в духе бытового рабства, но в этих вопросах Патти придерживалась традиционного подхода. Я не знаю никого другого, кто мог бы так сказать: «Ну, мне надо постирать вещи моего бывшего, потому что я его бывшая женщина».

Стирать вещи? Бля, ни один крутой персонаж не стал бы стирать чужую одежду.

Но Патти рассказала мне о треугольнике, состоявшем из Алена Ланье, Тома Верлена и нее самой. Она даже написала песню об этом – «The Three». Нельзя сказать, чтобы все было в порядке. Патти знала, что я знал Алена, знал, что у них с Патти любовь, и что я знаю про ее любовь к Тому, что, таким образом, у нее два любовника. Это вполне тянуло на местный скандал, но она пыталась это разрулить.

 

Дебби Харри: Помню выражение лиц Патти и Тома, когда их застали целующимися за «CBGB». Тома бросило в краску, а Патти сказала: «Иди на хуй».

Мы с Патти на самом деле мало общались. У нас были не очень-то близкие отношения, особенно после того, как она пришла на прослушивание, когда Blondie искали ударника. Неожиданно Патти вошла в комнату, где сидели мы с Клемом Борком, и сказала: «Эээй, ты красивый, как тебя зовут?»

Я сказала: «Патти, я с ним работаю».

Она ответила: «О как». А не «извините», типа она ничего такого не сделала.

 

Ричард Ллойд: Мы нравились Патти. Она была влюблена в Тома Верлена, и действительно хотела нам помочь. Ее группа как раз собралась, и они начали работать, и она спросила у Тома: «Как думаешь, нормально, если я выступлю в “CBGB”?»

Том ответил: «Мне кажется, это отличная идея. Давай дадим вместе пару концертов, тогда ты приведешь нам новых слушателей, а тебе достанется наша аудитория».

 

Терри Орк: Менеджером Патти была Джейн Фридмен, и, похоже, Клайв Дэвис, президент «Ариста Рекордз», хотел подписать контракт с Патти, но и она, и Джейн нервно относились к контрактам на запись.

Так что я пошел к Патти и сказал: «У нас тут есть кое-какие варианты. Давай ты сыграешь вместе с Television на следующие выходные? Ну что, по рукам?»

Так что они играли в четверг, пятницу, субботу и воскресенье, и каждый раз было приходило больше и больше народу. Каждые выходные зрителей собиралось все больше и больше. И это длилось шесть выходных. После этого я пошел к Хилли и сказал: «С ними не сравнится никакой кантри и блюграсс, лох!»

И я считаю это официальным началом нашей карьеры.

 

Ричард Хелл: Карьера определенно стал бешено развиваться. «CBGB» оказался в центре событий с того самого дня, как мы впервые там сыграли. Мы были уникальны. Ни одна другая рок-н-ролльная команда в мире не выступала с короткими волосами. Ни одна другая рок-н-ролльная команда в мире не выступала в рваной одежде. Все еще носили яркие и женские костюмы. Мы были тощими, как велосипеды, бездомными отморозками, и мы играли мощную, безудержную, агрессивную, но при этом странно лиричную музыку.

Думаю, в том году мы были лучшей командой в мире. Ну, по крайней мере в первые четыре-пять месяцев.

 

Боб Груэн: В первый раз я увидел Ричарда Хелла, когда он вошел в «CBGB»: на нем была белая майка, на которой был нарисована мишень и написано «Прошу, убей меня».

Эта картинка меня потрясла. Тогда у людей было немало безумных идей, но гулять по Нью-Йорку с мишенью на груди и предложением убить тебя – это было то еще явление.

 

Ричард Хелл: Не помню, чтобы я носил майку «Прошу, убей меня», зато помню, как пытался заставить Ричарда Ллойда ее надеть. Самому мне не хватало смелости.

 

Ричард Ллойд: Ричард Хелл сделал для себя майку с надписью «Прошу, убей меня», но не стал ее носить. Я согласился надеть ее. Так что я был в ней, когда мы играли наверху в «Макс Канзас-Сити», а потом ко мне пришли эти ребята. Эти наши фэны посмотрели на меня совершенно безумным взглядом – заглядывали мне в глаза настолько глубоко, насколько это вообще возможно – и спросили: «Ты это серьезно?»

Потом они сказали: «Если ты действительно этого хочешь, мы будем счастливы помочь тебе, потому что мы вам фанатично преданы». Они все смотрели на меня каким-то диким взглядом, и я для себя решил, что никогда больше не надену эту майку.

 

Терри Орк: Я пришел к Хилли и сказал: «Слушай, я хочу вернуться сюда с Television и я хочу организовать клуб». Я сказал: «Хилли, посмотри, что у нас вышло, посмотри, какая толпа народа к тебе ходит!» Я высоко поднял ставки, потому что мне нужен был контроль. Я сказал: «Каждый вечер тебе придется пускать новую музыку». У этой музыки в тот момент еще не было названия.

Хилли сказал: «Ладно-ладно».

Так мы все и сделали.

И так начался наш прорыв, мы вошли в число великих групп, таких, как Ramones.