Пейзаж на шелке

Лейтенант Мухаметшин не любил летать с майором Смертиным. У них не совпадали темпераменты и взгляды на жизнь и на службу. Впервые борттехник столкнулся с замкомэска после замены двигателей, когда тот облетывал борт № 10. Почувствовав мощь обновленной машины, майор буквально пустился на ней даже не вскачь, а в пляс по небу. Борттехник, который обязан во время облета снимать показания приборов на всех режимах, записывая их в блокнот, не мог попасть карандашом в страницу, да и зафиксировать показания вариометра, высотомера, авиагоризонта при таком их кручении и качании было невозможно. Бешеный пульс машины совпал с биением сердца борттехника, и он почувствовал, что это уже им, а не вертолетом правит скалящий зубы майор.

— Наверное, это мой ангел смерти, — сказал лейтенант Мухаметшин лейтенанту Ф. — И фамилия его...

И его второй полет с замкомэска едва не сделал эти слова пророческими. Пара закинула груз на высокогорную площадку и возвращалась домой, медленно спускаясь в долину по снижающимся хребтам, как по длинным ступеням. Борттехник сидел в нагрудном парашюте за пулеметом и, держа палец на гашетке, следил за вершинами. Несмотря на готовность открыть огонь при виде душманов, он все же не мог не оценить всей красоты, развернувшейся перед ним. Горный пейзаж был словно писан китайской тушью на шелке — скалистые кручи, вцепившиеся в них карликовые деревья, лежащие в расщелинах туманы, — так бы и лететь над этой красотой медленно, парить, как орлы...

Но у майора было иное мнение об орлиных желаниях. Когда под ними разверзалась пропасть, майор с гиканьем бросал машину вниз. Они падали носом, и борттехник, упираясь ногами в переплет носового остекления, чувствовал, как все волосы на его теле встают дыбом от ужаса. Он боялся, что проломит ногами остекление, и упирался руками в пулеметные ручки, но боялся, что пулемет сорвется с турели, и тогда он вылетит через остекление вместе с пулеметом, верхом на пулемете, худ и длинноног, как тот барон на ядре, — в этот дивный туманный пейзаж.

Когда все небо закрывала растущая впереди гора, с воем, тряской, страшными перегрузками они выходили из пике и взмывали над следующим хребтом, чтобы, перевалив его, с дьявольским хохотом майора снова рухнуть вниз.

Борттехник проклинал командира, вцепившись в ручки пулемета. Словно услышав его проклятия, Смертин вскричал:

— Умри, сволочь! — и с “горки” выпустил несколько “нурсов” одним залпом в горный пик, на котором прямо по курсу стояло одинокое дерево — низкорослое и кривое, с плоской кроной. Остекление заволокло дымом ушедших ракет. Майор взял ручку на себя, вертолет взмыл, дым слетел, и борттехник увидел, как прямо перед ним на вершине, по разные стороны от дерева вспухают разрывы. Лохматые и медленные, они вытягивали свои черно-желтые щупальца прямо к налетающему на них вертолету. Борттехник успел вспомнить про хищные цветы, которые ловят насекомых и даже маленьких птиц, сжался и крикнул напоследок, адресуя майору:

— Ешь твою медь!..

Ему показалось, что крик его эхом прокатился над горами и потряс их, но поскольку он не нажал кнопку переговорного устройства, его не услышал даже майор, не то что горы.

Вертолет пролетел над самой кроной дерева, разорвав носовым остеклением пыль и дым взрывов. Когда борттехник открыл глаза, он успел увидеть перед собой на стекле прилипший зеленый листок — его тут же слизнуло потоком воздуха. Однако стекло перед ним уже не казалось прежним. Что-то было не так, что-то мешало зрению скользить, как прежде. Он опустил глаза: в правом углу стекла, напротив его правого колена, зияло небольшое, сантиметр на сантиметр, квадратное отверстие. Борттехник потрогал колено, оно было цело, поднес к стеклу руку, и в ладонь его упруго уперлась воздушная струя, бьющая из свежей осколочной дырки.

Майор выдохнул, как после стакана водки, и сказал:

— Хорошо-то как! Тютелька в тютельку!

Дырку он еще не видел, а бледный борттехник молчал. Он открыл рот только на аэродроме.

— Вот! — сказал он, показывая майору на дырку.

Майор нахмурился — повреждение вертолета нужно было объяснять. Обыскали кабину, ничего не нашли, решили считать, что осколок, на излете ударившись в стекло, просто выбил кусочек и отпал туда, откуда прилетел. Но любопытный штурман догадался осмотреть напоследок парашют борттехника. Осколок застрял в нем, углубившись в тканевые слои на три сантиметра по направлению к печени лейтенанта Мухаметшина.

— Ты это, — сказал борттехнику командир, — говори, что на гранатомет напоролись, но огневую точку уничтожили. Ты ее пулеметом подавил, а я, значит, уже нурсами зачистил... На Красную Звезду напишем тебе. Я же не просто так отработал по верхушке, кажется, там у духов гнездо, — видел, они редутик вокруг дерева выкопали?..

Но лейтенант покачал головой и, сжимая в кулаке острый кусочек металла, как Мальчиш-Кибальчиш — Красную звезду, твердо ответил:

— Фальшивая слава, товарищ майор, мне не нужна!

Однако, несмотря на врожденную честность, лейтенант Мухаметшин обладал пусть и суровым, но милосердием, и майора не выдал. А благодарный майор принес лейтенанту дефицитную бутылку водки.

— Спасибо, товарищ майор, — сказал лейтенант, — но я не пью...