Политические процессы на Востоке

Восток второй половины XX века постепенно превратился из зависимого объекта колониальной и неоколониальной политики За­пада в самостоятельную силу на международной арене. Тем не ме­нее западные державы стремились и в новых условиях сохранить и даже расширить свои позиции в странах Востока, привязать их к себе экономическими, политическими, финансовыми и прочими узами, опутав сетью соглашений о техническом, военном, культур­ном и прочем сотрудничестве. Если же это не помогало или не по­лучалось, западные державы, особенно США, не колеблясь, прибе­гали к насилию, вооруженной интервенции, экономической блокаде и прочим средствам давления в духе традиционного колониализма.

Однако многие перемены, явившиеся прямым след­ствием новой расстановки сил в глобальном масш­табе, приняли необратимый характер. Наиболее кардинально это проявилось на Дальнем Востоке. Потерпевшая поражение Япония капитулировала и на десяти­летия утратила свой статус великой державы и способность влиять

на страны региона. Более того, Япония была оккупирована войска­ми США и стала объектом целенаправленной политики американ­цев по социальной и экономической модернизации, культурной и технологической «вестернизации». То же самое произошло и на юге Корейского полуострова. США спешили занять место Японии везде, где только могли. Однако разгром советскими войсками япон­ской Квантунской армии создал условия для расширения и укреп­ления «освобожденных» районов Китая, контролировавшихся ком­мунистами, для вооружения и оснащения (как за счет СССР, так и путем передачи трофейного японского оружия) Народно-освобо­дительной армии Китая (НОАК), созданной руководством КПК. К концу 1945 г. «освобожденные» районы охватывали почти чет­верть территории Китая (главным образом на севере) с населением в 150 млн. человек. Хотя национальное правительство Чан Кашли с помощью США сумело захватить большую часть ранее оккупи­рованной японцами территории, позиции КПК, безусловно, усили­лись. В дальнейшей весьма острой борьбе за власть КПК проводи­ла довольно гибкую политику, включавшую переговоры и с партией Гоминьдан, и непосредственно с США, а также — с самыми разны­ми силами, недовольными диктатурой Чан Кайши. США явно пе­реоценили способность чанкайшистского режима разгромить КПК и, всемерно его укрепляя, все же не решились (во многом под воз­действием СССР и в результате соглашения с СССР и Англией о невмешательстве в Китае от 1945 г.) на непосредственную интер­венцию. Их вооруженные силы, размещенные на территории Ки­тая, остались в стороне от боев, что и позволило НОАК разгромить разлагающуюся армию Чан Кайши, в которой 2/3 потерь состави­ли сдавшиеся в плен или перешедшие на сторону НОАК. Опира­ясь преимущественно на крестьянство, КПК сумела привлечь на свою сторону наиболее активные слои населения, прежде всего ра­бочих, нейтрализовать средние слои и буржуазию (которые также были недовольны Чан Кайши), изолировать, разложить и демора­лизовать сторонников режима, в основном — чиновничество и бю­рократический капитал.

Победа китайской революции, завершившаяся провозглашени­ем 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики (КНР), имела огромное значение для всего Востока. Во-первых, она привела ком­мунистов к власти в самой большой по населению стране мира, что весомо умножило силы мирового коммунизма и резко усилило его влияние, особенно в Азии. Во-вторых, она продемонстрировала все­му Западу и особенно США, что терпение Востока не беспредель­но, что крестьянство, в основе своей — традиционно мыслящее, бед­ное, забитое и консервативное, способно не только восстать, но

и победить (ибо крестьянство составляло подавляющее большин­ство и в НОАК, и в КПК, и среди жителей Китая вообще). В-треть­их, победа революции в Китае показала гнилость и уязвимость тра­диционных режимов на Востоке, несоответствие новой обстановке и новым условиям, порожденным второй мировой войной, методов управления и социальной организации, применяемых отживающи­ми силами восточного общества — помещиками, чиновничеством, бюрократической буржуазией, ростовщическим капиталом. США и Запад в целом сделали из всего случившегося надлежащие выво­ды, взяв курс на максимальное силовое противодействие распрост­ранению влияния СССР и КНР, с одной стороны, на технико-эко­номическую и социокультурную модернизацию зависимых от них стран Востока — с другой.

Однако это было весьма трудно осуществить. Почти во всех стра­нах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии имелись значитель­ные китайские общины, в низших (и не только) слоях которых наблюдалось повсеместное сочувствие КНР, в меньшей степени — КПК. Идеи модернизации по-американски и вообще «вестерниза-ции» в первую очередь воспринимали те группы населения, кото­рые в основном скомпрометировали себя сотрудничеством с япон­цами, были известны и ранее своей проколониалистской позицией и поэтому не пользовались авторитетом у народа. Сыграла свою роль и появившаяся после 1945 г. возможность непосредственно оказывать помощь революционным и повстанческим движениям с территории СССР и Китая. Наиболее ярко это проявилось в ходе корейской войны 1950—1953 гг.

Народ Кореи, с 1910г. жестоко угнетавшийся Японией, вел с 1931 г. трудную партизанскую воину против японских захватчи­ков. В этой войне, как и в соседнем Китае, где проживало много корейцев, активную роль играли коммунисты. После разгрома Кван-тунской армии советские войска заняли Северную Корею, где ком­мунисты и их союзники, впоследствии объединившиеся в Трудо­вую партию Кореи (ТПК), получили власть. Корея стала первой в послевоенной мировой практике разделенной страной. И комму­нисты на севере, и созданный американцами антикоммунистичес­кий режим на юге претендовали на объединение под своей эгидой всего полуострова. Властные амбиции подкреплялись классовой и идеологической враждой. СССР и США в условиях начавшейся «холодной войны» старались извлечь выгоду из создавшегося по­ложения, поощряя своих союзников на полуострове, оказывая им политическую, экономическую и военную помощь. Рано или по­здно это должно было привести к прямому столкновению, особен­но — после утраты американцами в 1949 г. монополии на ядерную бомбу, победы коммунистов в соседнем с Кореей Китае и все более ширившегося вооруженного повстанчества на юго-востоке Азии.

Война, вспыхнувшая в Корее в июне 1950 г., шла с переменным успехом. С самого начала США превратили ее в масштабный ин­тернациональный конфликт, задействовав послушный им тогда ме­ханизм ООН, от имени которой они и вмешивались в ход военных действий на стороне южнокорейцев. Однако, когда, ввиду подав­ляющего превосходства армии США, возникла реальная угроза ок­купации ими Северной Кореи, на стороне северокорейцев высту­пила КНР. Официально китайские войска в Корее назывались «дивизиями народных добровольцев», но на деле это была регуляр­ная армия КНР. Американцы не решились распространить войну на территорию Китая. В результате КНР и Северная Корея при по­литической, экономической и военно-технологической помощи СССР выстояли против США, Южной Кореи и подразделений не­которых стран (Австралии, Турции и других), присланных в Ко­рею под флагом ООН. Война, принявшая затяжной характер, за­вершилась, в конечном итоге, возвращением сторон к исходным рубежам в 1953 г.

После прекращения войны в Корее политика США в регионе, в сущности, строилась на всемерном противопоставлении севера и юга Корейского полуострова, как и континентального Китая, где образовалась КНР, острову Тайваню, ставшему с 1949 г. убежищем Чан Кайши и партии Гоминьдан. Дабы извлечь из этого противо­поставления не только политические и военно-стратегические, но и экономические выгоды, США оказывали Южной Корее и Тайва­ню максимальную военную, финансовую и техническую помощь, осуществляли в их экономику значительные капиталовложения, дабы превратить их в процветающие «витрины вестернизации». В наибольшей степени США это удалось в Японии, которая сумела неплохо «заработать» на корейской войне благодаря выполнению гигантских военных заказов США и снабжению (в том числе — и после 1953 г.) войск США и их союзников на юге Кореи. По заклю­ченному в 1951 г. «договору безопасности» с США американцы по­лучили право держать в Японии свои войска и заботиться не толь­ко об «обороне» Японии, но и о пресечении в ней внутренних волнений. Мирный договор с Японией в сентябре 1951 г., формаль­но положивший конец состоянию войны между нею и Объединен­ными Нациями, был составлен США и Великобританией и мало учитывал интересы других бывших противников Японии. Поэто­му СССР его не подписал, а Индия, Бирма, КНР вообще не уча­ствовали в посвященной его подписанию конференции в Сан-Фран-Циско. Впрочем, стараниями США от лица Китая на международной арене, в том числе — в ООН и Совете Безопасности, долгое время выступали представители Тайваня, именовавшегося «Китайской республикой».

Таким образом, узел противоречий на Дальнем Востоке в тече­ние всей второй половины XX в. определялся проблемой проти­востояний КНР и Тайваня, юга и севера Кореи. Наряду с этим по­степенно, особенно — к 80—90-м годам XX в., обострялся спор между СССР и Японией по поводу принадлежности южной груп­пы Курильских островов, которые в 1945 г. вошли в состав СССР, но в Японии продолжали считаться «северными территориями». По договору 1951 г. Япония от них отказалась, но кому они при­надлежат, оговорено не было.

После капитуляции Японии Юго-Восточная Азия (ЮВА) была буквально захлестнута волной осво­бодительных революций. В Индонезии еще до ка­питуляции Японии национальный лидер страны Ахмед Сукарно изложил 1 июня 1945 г. «пять прин­ципов» («Панча сила») будущего индонезийского государства: «национализм» (т.е. единство и независимость), «ин­тернационализм» (т.е. международное равноправие и сотрудниче­ство), «демократия» (подразумевались народное представительство и свобода мнений), «всеобщее благосостояние» (т.е. экономичес­кое равенство) и «вера в бога», в конкретных условиях страны, трак­товавшаяся как веротерпимость. Эти принципы, включенные в кон­ституцию Республики Индонезия, сохранили свое значение вплоть до конца XX в., притом — и за пределами Индонезии, а Сукарно после освобождения страны еще 20 лет оставался ее главой.

2 сентября 1945 г. глава Национального комитета освобожде­ния и руководитель компартии Индокитая Хо Ши Мин провозгла­сил создание Демократической Республики Вьетнам (ДРВ). Народ­ные комитеты были созданы в регионах Малайи, которые контролировала партизанская Антияпонская армия. Однако отсут­ствие организованного движения в масштабах всей страны, особен­но — среди коренных малайцев, и пестрота национального состава населения (в среде которого более активны и модернизированы были китайцы и индийцы) не позволили создать независимое пра­вительство до возвращения в страну британских войск. В дальней­шем англичане, французы, голландцы попытались восстановить во всех странах, освобожденных от японской оккупации, довоенный статус-кво, что вызвало ожесточенное вооруженное сопротивление, вылившееся в длительные национально-освободительные войны. Эта борьба продолжалась в Индонезии до 1949 г., во Вьетнаме — до

1954 г., в Малайе — до. 1957 г. В других странах ЮВА также имели место военные столкновения, но они были либо подчинены поли­тической борьбе, либо носили характер внутренних конфликтов между различными политическими, социальными и этническими группировками. Колонизаторы всячески поощряли эти конфлик­ты, надеясь вбить клин между разными частями народа той или иной страны и сохранить тем самым свои позиции в качестве «бесприс­трастного арбитра». Но эту политику довольно быстро раскуси­ли. Лидер патриотов Бирмы Аун Сан говорил еще в 1946 г.: «Если Англия и Америка, объединившись, вздумают диктовать свои ус­ловия, Россия и многочисленные мелкие государства сплотятся, чтобы не допустить этого».

Надежды на СССР были тогда свойственны не только комму­нистам. У националистов Бирмы, Индонезии и других стран в их выступлениях встречались ссылки на Ленина, примеры из жизни СССР.Это объяснялось, с одной стороны, взлетом авторитета СССР после побед над Германией и Японией в 1945 г., а с другой — поисками моделей послевоенного устройства в условиях револю­ционной ситуации. Сказывалось, конечно, и влияние местных ком­мунистов, за годы войны усилившихся политически, идеологичес­ки и в количественном отношении. На эмоционально-житейском уровне большое значение имели многонациональный характер СССР и даже наличие среди его руководства лиц восточного про­исхождения, начиная с И.В.Сталина.

СССР пытался противостоять США и вообще западным дер­жавам на Востоке, опираясь прежде всего на компартии, в том числе — на созданные коммунистами вооруженные силы. Но это оправдало себя только в Китае и Вьетнаме, где эти силы были тес­но связаны с широкими массами и составляли влиятельные и хо­рошо организованные партии, проводившие самостоятельную и гибкую политику. Уже на севере Кореи значительная доля успеха местных коммунистов объяснялась мощной поддержкой и всесто­ронней помощью СССР и Китая. Что же касается других стран, то здесь компартии не добились поставленных перед ними целей. Они потерпели тяжелое поражение в Индонезии в 1948—1949 гг., на Фи­липпинах в 1952 г., в Малайе — к середине 1950-х гг. Во многом это объяснялось их малочисленностью, изолированностью от большин­ства населения, тактической незрелостью, механическим выполне­нием инструкций из Москвы (или, позже, из Пекина), нередко (на­пример, в Малайе или Таиланде) преобладанием среди них китайцев, отношение к которым у местных жителей не всегда было однозначным.

В послевоенные годы на Востоке постепенно воз­никало и стало значительной идейной и политичес­кой силой движение «неприсоединения» ни к од­ному из сложившихся на мировой арене военно-политических блоков. Одним из духовных отцов этого дви­жения был президент Югославии Иосип Броз-Тито, управлявший своей страной 36 лет (в 1944—1980 гг.) и за эти годы добавивший к своему образу героя антифашистского сопротивления в Европе еще и авторитет международного лидера высокого уровня. Не желая под­чиняться диктату Сталина, но и не отказываясь от принципов со­циализма, которые он интерпретировал по-своему, а не согласно сталинским догмам, Тито вывел свою страну из «лагеря социализ­ма», который он называл «восточным блоком». Но, вопреки обви­нениям Москвы в его адрес, он не примкнул к «западному блоку», т.е. к США и их союзникам. В осуществлении этой политики он решил опереться на молодые государства Востока, вышедшие после 1945 г. на мировую арену, прежде всего — на Индию и Китай, вели­кие державы, принадлежавшие к разным цивилизациям и разным социальным системам, но одинаково заинтересованные в мирном урегулировании острых межгосударственных противоречий поли­тического, идеологического, экономического, военного и террито­риального характера, унаследованных и от колониальной эпохи, и от второй мировой войны. К тому же, в середине 50-х годов, когда зародилось движение «неприсоединения», только что закончились войны в Корее и Вьетнаме (в 1954 г.), обострились противоречия КНР с Тайванем, продолжались военные действия в Малайе, ухуд­шилась обстановка в Средиземноморье.

У Индии были свои причины стоять на позициях миролюбия и нейтралитета. Страна еще помнила историю индо-мусульманской резни, в обстановке которой родилась летом 1947 г. независимость Индии и Пакистана. При этом в Индии остались миллионы мусуль­ман, а также сикхов, христиан, буддистов и представителей других конфессий. Многоконфессиональная и многонациональная страна 180 языков, мусульманское население и мусульманское окружение которой (Пакистан, Иран, Афганистан, Малайзия, Индонезия) ос­тавались враждебными официальному секуляризму властей Индии, была, к тому же, обременена множеством социальных и экономи­ческих проблем, затруднявших преодоление традиционализма, тор­мозившего модернизацию. В свою очередь Китай, ощущая себя ве­ликой державой и желая избавиться от имиджа «только союзника» СССР, нуждался в том, чтобы выйти на мировую арену в новой роли и желательно — единым фронтом с другими странами Азии, на ли­дерство в которой Китай всегда претендовал.

Переговоры 1954—1955 гг. между И.Броз-Тито, главой Индии Джавахарлалом Неру и премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем привели к созыву в апреле 1955 г. в городе Бандунг (Индонезия) первой конференции глав государств и правительств 39 стран Азии Я Африки. Конференция подтвердила курс, как тогда говорили, «по­зитивного нейтрализма»: неприсоединение к военным блокам, под­держка освободительной борьбы народов еще сохранившихся к то­му времени колоний, антииимпериализм и антиколониализм, взаимное уважение и невмешательство в дела друг друга. В декаб­ре 1957 г. — январе 1958 г. в Каире была созвана экономическая конференция 45 стран Азии и Африки. На ней было решено создать постоянные органы движения афро-азиатской солидарности. Орга­низационное оформление этого движения произошло на конферен­ции в г. Конакри (Гвинея) в апреле 1960 г., где был принят устав движения и сформулированы его цели — «объединять и согласо­вывать борьбу народов Азии и Африки против империализма и ко­лониализма, ускорять освобождение народов я обеспечить их эко­номическое, социальное и культурное развитие».

Движение афро-азиатской солидарности постепенно станови­лось реальной силой на международной арене. Оно помогало (политически и материально) борцам за независимость, оказыва­ло давление на колониальные державы, содействовало укреплению суверенитета молодых государств. Объективно это движение ста­ло союзником СССР, несмотря на периодические разногласия СССР с Югославией, Китаем, Индонезией и другими «странами Бан­дунга». Конференция 25 неприсоединившихся стран в Белграде в 1961 г. прямо высказалась в поддержку борьбы за мир (одного из постулатов внешней политики СССР в его противоборстве с Запа­дом) и против колониализма. Многие решения ООН, в первую оче­редь — Декларация о предоставлении независимости колониаль­ным странам и народам от 1960 г., были приняты благодаря совместным действиям СССР и афро-азиатских государств. Это явилось одной из причин ликвидации колониальных владений За­пада в Азии и Африке. Только в 60-е годы XX в. 44 бывших коло­нии обрели независимость.

Разумеется, афро-азиатская солидарность была не лишена про­тиворечий. С 1959 г. стали ухудшаться отношения между Индией и КНР из-за вступления китайских войск в Тибет и бегства в Ин­дию главы буддистов далай-ламы. С началом 60-х годов стало возра­стать противоборство Индонезии и Малайзии из-за территориаль­ных споров, которые разделяют многие из молодых государств Востока. Индо-пакистанские войны 1966 г. и 1971 г. еще больше про­тивопоставили Индию и Пакистан, привели к образовании на месте восточного Пакистана независимого государства Бангладеш, до пре­дела накалили разногласия из-за Кашмира и гипотетического про­екта сикхского государства Халистан, поддержанного Пакистаном.

Ухудшение китайско-индийских отношений сопровождалось сближением Китая с Пакистаном и резким обострением с 1963 г. (а по другим данным, еще раньше) отношений КНР и СССР. Выз­ванное в основном внутренними событиями в Китае (особенно «культурной революцией» 1966—1975 гг.), это обострение было также связано с разногласиями в мировом коммунистическом дви­жении и в тактике борьбы с США) но особенно — со стремлением КНР стать супердержавой наряду с СССР и США. В 1969 г. кри­зис привел к военному конфликту между СССР и КНР на погра­ничном острове Даманский. Это было первое вооруженное столк­новение между социалистическими странами. Но оно оказалось не единственным. В 1977 г. имел место еще более масштабный воен­ный конфликт КНР с Вьетнамом.

Вьетнам, расколотый с 1954 г. на Южный и Северный (подобно Корее), болезненно переживал синдром разделенной страны. Внут­ренние неурядицы на более богатом «капиталистическом» юге по­стоянно стимулировали север к вмешательству с целью объединить силой страну, уже в ходе антифранцузского сопротивления 1946— 1954 гг. доказавшую свое тяготение к единству в рамках ДРВ. Дабы отвратить эту угрозу, США, после 1954 г. вытеснившие Францию из всех стран Индокитая, стали усердно укреплять экономически, политически и в ином плане южновьетнамский режим, элиту кото­рого составляли бюрократическая буржуазия, компрадоры и ми­литаристы из армии, сколоченной американской военной миссией по образу и подобию армии США. Но, поскольку всего этого оказа­лось недостаточно, США в 1964 г. начали ими же спровоцирован­ную войну против ДРВ. Более 9 лет, с 1964 г. по 1973 г., США бук­вально стирали север Вьетнама с лица земли, уничтожая с воздуха города и села, сжигая напалмом посевы и леса, отравляя почву и людей различными ядами. Однако северовьетнамцы, к тому вре­мени имевшие опыт антияпонского и антифранцузского сопротив­ления, сплоченные национальной и партийной дисциплиной, ру­ководимые харизматическим вождем Хо Ши Мином и получавшие значительную поддержку (техникой, военными специалистами, сна­ряжением и разными видами снабжения) от СССР и КНР, выстоя­ли. Более того, они продолжали различными путями забрасывать на юг свои отряды и оказывать всемерную помощь южновьетнамс­ким партизанам, попользовавшимися довольно значительным вли­янием как в городах, так и в сельской местности. Это влияние по­стоянно возрастало по мере того, как выяснялся, все более и более четко,марионеточный и паразитический характер режима в Сай­гоне, который разъедали коррупция, продажность, аморальность, соперничество кланов и религиозных сект.

И хотя в конце 1973 г. война формально была прекращена и США даже согласились вывести свои войска из южного Вьетнама на ос­нове сохранения статус-кво, кардинально не была решена ни одна из проблем. Поэтому, когда весной 1975 г. сложилась новая обста­новка и войска севера двинулись на юг, они без особого труда овла­дели всем югом. Армия юга, превосходившая чуть ли не вдвое севе­рян по численности, вооружению и оснащению за счет США, что было предметом гордости Вашингтона, развалилась почти молние­носно, ибо защищаемый ею режим не пользовался поддержкой на­рода и был безнадежно скомпрометирован коллаборационизмом и паразитизмом.

Объединение Вьетнама и падение (не без его помощи) проаме­риканских режимов в соседних Лаосе и Камбодже привело к пре­вращению Вьетнама в «малую державу», что вызвало обострение китайско-вьетнамских отношений и привело к военному столкно­вению между КНР и Вьетнамом в 1977 г. Китай, уже вступивший тогда в более прагматичную «эру Дэн Сяопина», тем не менее не прочьбыл продемонстрировать, как и прежде, великодержавные амбиции и претензии на лидерство в Азии. Этому стремились по­мешать и СССР, и США, что не могло не сказаться самым негатив­ным образом на афро-азиатской солидарности.

К тому же, само наличие «хуацяо» (китайцев вне Китая) в со­седних с КНР странах не столько облегчало, сколько осложняло внешнеполитические позиции Пекина. «Хуацяо», с одной стороны, были солидно представлены в предпринимательстве Вьетнама, Бирмы, Таиланда, Малайзии, Индонезии, что вызвало противодей­ствие местных национальных конкурентов и отчуждение местных трудящихся. С другой стороны, «хуацяо» также были влиятельны в местных компартиях, каковые после образования в 1949 г. КНР стали преимущественно ориентироваться на Пекин. Это вызывало опасения и США, и национальных правительств, которые либо вынуждены были вести многолетнюю борьбу с коммунистичес­кими партизанами (в Бирме, Малайзии, на Филиппинах), либо периодически наносить удары по постоянно усиливавшейся ком­партии (в Индонезии). К тому же угрозы КНР Тайваню, Индии (а с 1966 г. — и СССР) снижали авторитет Китая в Азии и облег­чали нейтрализацию его усилий всеми его противниками, в первую очередь США, которые, наряду с этим, стали предпринимать, начиная с 70-х годов, усилия (и не бесплодные) по устойчивому противопоставлению Китая СССР и другим соцстранам.

Движение афро-азиатской солидарности объективно ослабля­лось также и индо-пакистанскими противоречиями. Неудачи Па­кистана еще более способствовали милитаризации пакистанского общества, радикализации свойственного ему с рождения воинству­ющего исламизма, особой отзывчивости и остроте реакции на все, происходящее в мире ислама. Именно исламской солидарности Пакистан стал придавать гораздо большее значение, нежели соли­дарности афро-азиатской. Это выразилось и в преимущественной поддержке Пакистаном международных исламских организаций, конференций и различных мероприятий.

Поэтому Пакистан активно вмешался в дела Афганистана пос­ле апрельской революции 1978 г. в этой стране и особенно после ввода туда в декабре 1979 г. советских войск. Дело было не только в «антиисламском», с точки зрения пакистанцев, характере устано­вившейся власти в Афганистане и помогавшего ей СССР. Дело было также в постоянной заинтересованности Пакистана в поддержании нестабильности в Афганистане, ибо сильное правительство в этой стране могло поставить вопрос о принадлежности северо-западных территорий Пакистана, населенных пуштунами (или патанами), т.е. афганцами. Пакистан тем охотнее вмешался в афганские события, ибо они дали ему возможность задействовать вне своей террито­рии многих недовольных «лишних людей», переключить внимание хотя бы части народа с внутренних проблем на внешние, получить огромные денежные и материальные средства на вооружение, ос­нащение и подготовку моджахедов (как своих, так и приезжих), а также — дипломатическую, политическую и иную поддержку от США, Саудовской Аравии, многих стран ислама.

Война в Афганистане, помимо пагубных последствий для самой этой страны и для СССР (в дальнейшем), самым негативным обра­зом сказалась на афро-азиатской солидарности, ибо к началу 80-х годов уже умерли основатели этого движения (Тито, Неру, Чжоу Эньлай, Сукарно) и не было, за редкими исключениями (вроде Ин-диры Ганди и сменившего ее Раджива Ганди в Индии), авторитет­ных международных лидеров в Азии и Африке, способных пога­сить пламя межгосударственных, религиозных, этнических и политических конфликтов.

Более того, столь заметная в 50—60-е годы антиимпериалисти­ческая солидарность стран Востока стала подменяться их объеди­нением по этническому («все арабы», «все тюрки», «все китайцы», включая «хуацяо»), религиозному («все мусульмане», «все като­лики», «все шииты») или конъюнктурно-политическому принци­пу. Ярким примером последнего и было сплочение в борьбе против вмешательства СССР в Афганистане, помимо разных группировок афганской оппозиции, также Пакистана и его союзника Китая (тем самым «успокаивавшего» мусульман своей провинции Синцзян), Саудовской Аравии и ожесточенно соперничавшего с ней за геге­монию в мире ислама и — более конкретно — в зоне Персидского Залива хомейнистского Ирана, США и во многом несогласной с ними Западной Европы, а также — десятков тысяч мусульманских добровольцев, отнюдь не симпатизировавших США и Западной Европе. Эти добровольцы буквально из всех стран ислама, часто — вопреки воле своих правительств (например, Алжира, Марокко, Йемена), добирались до Пакистана, проходили там обучение в спе­циальных лагерях и на военных базах, после чего сражались в Аф­ганистане. Все это, как и их содержание (не менее 1,5 тыс. долларов в месяц на человека), оплачивалось в основном американскими и са­удовскими фондами, а также — за счет специальных пожертвова­ний и сборов среди мусульман, в том числе — среди их многочис­ленной и в основном зажиточной диаспоры в Европе.

Только из арабских стран таким образом были переправлены, вооружены и брошены в сражения до 30 тыс. моджахедов. После вывода войск СССР из Афганистана в 1989 г. большинство их фак­тически стало профессиональными наемниками и продолжили свою деятельность, приняв участие в военных действиях на стороне му­сульманских боевиков в Алжире, Боснии, Египте, Косово, Таджи­кистане и Чечне. Силу их агрессивного напора, фанатизма и при­вычки решать все проблемы путем вооруженного насилия испытали на себе и европейцы, и американцы. Правда, в США акты воору­женного террора исламо-экстремистов носили единичный харак­тер. Однако в Европе, особенно во Франции, где проживает свыше 4 млн. мусульман, многочисленные акты террора, взрывы в метро и угоны самолетов были в 90-е годы XX в. яркой приметой време­ни и одной из причин усиления социальной напряженности.

Арабский мир вступил во 2-ю половину XX в. да­леко не порвав с узлами колониальной зависимости. На территории почти всех арабских стран (за исключением Сирии, Ливана, Йемена и Саудовс­кой Аравии) находились иностранные войска, мно­гие из этих стран (Алжир, Судан) еще оставались колониями, дру­гие — были таковыми фактически находясь под протекторатом Ве­ликобритании или Франции. Июльская революция 1952 г. в Египте, свергнув монарха, открыла путь к освобождению. По образцу ру­ководившего ею «Общества свободных офицеров» были созданы соответствующие организации и в других арабских странах. В не­которых из них (в Ираке в 1958 г., в Йемене в 1962 г., в Судане и Ливии в 1969 г.) им удалось осуществить революции по анало­гичному сценарию. Но и там, где расклад сил был иным и события развивались по-другому, влияние египетской революции было зна­чительным. Оно стимулировало начало вооруженной борьбы пат­риотов Туниса (в 1952 г.), Марокко (в 1953 г.) и Алжира (в 1954 г.) за освобождение, способствовало позитивным сдвигам в Сирии и Иордании (в 1954-1955 гг.). Лидер Египта Гамаль Абдель Насер, добившийся вывода из страны английских войск, национализации Суэцкого канала и провозгласивший своей целью единство арабов, получил звание «чемпиона арабского национализма». Лозунг имев­шей филиалы в разных арабских странах Партии арабского социа­листического возрождения (ПАСВ) - «Арабская нация едина, а ее миссия вечна» — стал получать все большее распространение и по­пулярность.

Запад, прежде всего Англия и Франция увидели в появлении революционного Египта и его влиянии угрозу своим интересам на Ближнем Востоке, тем более — после того, как Египет принял уча­стие в Бандунгской конференции, выступил вместе с Сирией про­тив военных блоков и стал одним из столпов афро-азиатской соли­дарности. Национализация Суэцкого канала подорвала одну из важнейших позиций англо-французского капитала, ранее владев­шего каналом, а поддержка Насером палестинских фидаев (парти­зан) вызвала негативную реакцию Израиля. Поэтому закономер­ной явилась англо-франко-израильская агрессия против Египта в октябре-ноябре в 1956 г. Несмотря на военное превосходство аг­рессоров (Израиль оккупировал Синайский полуостров, войска Англии и Франции - зону Суэцкого канала), их акция в конечном счете провалилась. В США их не поддержали (рассчитывая в даль­нейшем на симпатии арабов), а СССР, справившись 4 ноября 1956 г. с кризисом в Венгрии в ультимативной форме потребовал вывода англо-франко-израильских войск из Египта, что и произошло к де­кабрю 1956 г. Авторитет Египта и лично Насера в арабском мире после этого только вырос, что привело к сближению с ним добив­шихся независимости в 1956 г. Марокко, Туниса и Судана, но осо­бенно Сирии, образовавшей совместно с Египтом в феврале 1958 г. единое государство — Объединенную Арабскую Республику (ОАР). За присоединение к ОАР выступили также национально-патрио­тические силы Ливана и Ирака, поднявшие восстание против сво­их прозападных правительств в мае-июле 1958 г.

Опасаясь худшего, США срочно высадили свои войска в Лива­не, а Великобритания — в Иордании. В итоге им удалось удержать эти государства в орбите своего влияния. Однако в Ираке восста­ние армии вылилось в «бессмертную революцию 14 июля», которая свергла в стране монархию и поставила у власти генерала Абд аль-Керима Касема, возглавлявшего подготовившее эти события тайное «Общество свободных офицеров» (по образцу египетско­го). Но отношения между ОАР и Ираком не сложились. Генерал Касем отстранил своего заместителя Абд ас-Саляма Арефа, высту­павшего за присоединение к ОАР, и стал преследовать пронасеров-ские группы в Ираке, в том числе — местный филиал ПАСВ, опи­раясь на коммунистов и курдских националистов. Это вызвало, в свою очередь, преследования компартии в ОАР и, как следствие этого обострение отношений Насера с СССР, до этого момента бе­зоговорочно Насера поддерживавшего. Однако, эта размолвка была недолгой, особенно — после выхода Сирии из ОАР в 1961 г.

Президент США Д. Эйзенхауэр выдвинул еще в январе 1957 г. доктрину, согласно которой США должны были «заполнить ваку­ум», образовавшийся на Ближнем Востоке в связи с уходом Анг­лии и Франции из регионов своего традиционного влияния. Ряд стран, в том числе Ливан, Тунис, Иордания, приняли эту доктрину, опасаясь все возраставшего влияния Насера и помогавшего ему СССР. Собственно в противодействии этому влиянию и был смысл доктрины Эйзенхауэра. Три принципа лежали в основе ближнево­сточной политики США после второй мировой войны — борьба против влияния СССР, защита Израиля всеми средствами и обес­печение своего господства над нефтью региона. И если по вопросу об Израиле добиться взаимопонимания с арабами было сложно, то по остальным вопросам США добились многого. Поэтому и СССР, и ОАР не имели иного выбора, как действовать вместе. Они стара­лись совместно поддерживать афро-азиатскую солидарность, осо­бенно в 1960 г., который был прозван «годом Африки» — именно тогда обрело независимость большинство африканских стран. Со­вместно поддержали они также революции в Алжире и Йемене.

В Алжире восстание в ноябре 1954 г. вылилось в освободитель­ную войну против французского господства. Руководивший вой­ной Фронт национального освобождения (ФНО) пользовался под­держкой арабского мира, мира ислама, СССР и других стран социализма. Война революционизировала обстановку в регионе, вовлекая в военные действия жителей соседних с Алжиром стран, особенно — Туниса и Марокко. В самой Франции протесты против репрессий колонизаторов в Алжире дважды приводили к серьез­ным политическим кризисам, когда к власти пришли социалисты (в 1956 г.), а через два года — генерал Ш. де Голль, изменивший характер режима в стране. Многочисленные жертвы и разруше­ния в Алжире (до 1,5 млн. погибших только алжирцев, до 9 тыс. раз­рушенных селений) не давали желаемого Парижем результата.

В 1959 г. де Голль признал право алжирцев на самоопределение. Однако яростное сопротивление ультраколониалистов во Франции и особенно среди верхушки алжирских французов, организованные ими мятежи в 1960 г. и 1961 г., продлили военные действия еще на 2 года. Только в марте 1962 г. были подписаны мирные соглаше­ния, прекратившие войну в Алжире и давшие возможность его жи­телям проголосовать за независимость 1 июля 1962 г.

В том же году «свободные офицеры» свергли монархию в Йеме­не и провозгласили республику. Но это явилось лишь началом мно­голетней (примерно до 1970 г.) войны племен, составляющих боль­шинство населения Йемена, с республиканским режимом и помогавшей ему в 1962—1967 гг. египетской армией. Война закон­чилась компромиссом, сохранившим в рамках республики извест­ную автономию племен. Параллельно этим событиям в 1967 г. про­изошло свержение колониального режима в Южном Йемене, с 1839 г. находившемся под властью англичан. Здесь после нескольких лет борьбы с местными феодалами, а также — внутри политической эли­ты нового государства, утвердился с 1969 г. режим социалистичес­кой ориентации — наиболее откровенный союзник СССР. Но, не­смотря на значительную экономическую, техническую и военную поддержку СССР, южнойеменским социалистам было довольно трудно поддерживать в своем государстве даже относительную ста­бильность, что, помимо внутренних причин (племенной по преиму­ществу структуры сельского населения, живучести рудиментов фе­одализма, засилья, клановости и регионализма), объяснялось также их постоянным противостоянием со всеми соседями — с северным Йеменом, которому они хотели навязать единство на своих усло­виях, с Саудовской Аравией, опасавшейся их как «базы коммуниз­ма» на полуострове, и с Оманом, в пограничной провинции кото­рого — Дофаре — южнойеменцы поддерживали партизанское движение против султана. Положение осложнялось и ожесточен­ной фракционной борьбой в верхушке Южного Йемена, перманен­тно раздираемой идейно-политическими, групповыми и персональ­ными разногласиями. Все это завершилось в 1990 г. (после фактического прекращения помощи СССР) объединением юга и севера Йемена на условиях и при полном господстве последнего.

Таким образом, Египет во главе с Насером не смог установить свою гегемонию в арабском мире. Приход ПАСВ к власти в 1963 г. в Сирии и Ираке, вопреки ожиданиям сторонников арабского един­ства, к его реализации не привел. С ПАСВ Сирии Насер быстро вступил в конфликт, ПАСВ Ирака была тогда же отстранена от вла­сти, а новый правитель генерал Абд ас-Салям Ареф, ориентировав­шийся на Египет, погиб весной 1966 г. Его преемник дистанцировался от Египта, а в 1968 г. был свернут ПАСВ, которая вскоре взя­ла курс не на сотрудничество, а на соперничество с Египтом и Си­рией. Еще до этого Насер потерял верного союзника в лице прези­дента Алжира Бен Беллы, свергнутого в июне 1965 г. Сменивший: его Хуари Бумедьен взял курс на полную самостоятельность Ал­жира, стремясь сделать его лидером всего афро-азиатского мира (что особенно проявилось в ООН) и своеобразной «Японией Сре­диземноморья».

Наиболее тяжелым ударом для Насера, да и для всего арабского мира, стало поражение в июньской войне 1967 г. Тогда армия Из­раиля, пользуясь многолетней помощью США и основных развед­служб Запада, а также — фактором внезапности нападения, за 6 дней разгромила вооруженные силы Египта, Сирии и Иордании, окку­пировав при этом Синайский полуостров, Западный берег реки Иордан и Голанские высоты. Сказались более высокий уровень во­енной, технической и моральной подготовки израильтян, а также несогласованность действий арабов, их пассивность и медлитель­ность. Насер потом обвинял также в предательстве и малодушии «военную буржуазию», т.е. наиболее привилегированную часть офицерства своей армии. Июньская война 1967 г., ставшая одной из самых черных страниц в истории арабского мира в XX в., на ка­кое-то время парализовала дееспособность арабских государств, правители и армии которых были дискредитированы.

Вместе с тем июнь 1967 г. парадоксальным образом возродил к жизни Палестинское движение сопротивления (ПДС). В 1948 г. при образовании государства Израиль из 1350 тыс. арабов Палестины 780 тыс. человек стали беженцами, размещенными в палаточных лагерях ООН на территории Иордании, Сирии, Ливана и Египта. Остальные в большинстве своем, проживая на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газы под контролем Египта, так же как и бе­женцы были возмущены и самим фактом раздела Палестины, и во­пиюще несправедливым характером этого раздела в результате ре­шения ООН от 22 ноября 1947 г., согласно которому евреи, т.е. примерно треть населения, получали 56% территории страны, но особенно арабо-израильской войны 1948—1949 гг., завершившей­ся утверждением Израиля на 80% территории Палестины. Палес­тинские арабы все время надеялись на то, что ООН, а после 1952 г. — Насер, ликвидируют эту несправедливость.

По мере исчезновения этой надежды они стали создавать отря­ды фидаев, нападавших на Израиль. Этому способствовал рост и ихчисленности (одних только беженцев насчитывалось к 1968 г. 1346 тыс. человек), и национального самосознания (сотни тысяч из них учились в специально созданных ООН 452 школах и 10 учебных центрах). К тому же, страны их пребывания были не в состоянии содержать беженцев и поэтому всячески поощряли их стремление вернуться на родину, в том числе — с оружием в руках. Это особен­но логично вписывалось в идеологию арабского национализма и арабского единства, которую проповедовали Насер и ПАСВ. К па­лестинским фидаям присоединялись и представители других араб­ских народов — от алжирцев и сирийцев до йеменцев и иракцев. В 1964 г. возникла Организация освобождения Палестины (ООП), стремившаяся политически объединить всех борцов за возрожде­ние в Палестине арабского государства.

Июнь 1967 г. означал окончательный крах надежд палестинцев и на ООН, и на арабские страны. Поэтому они решили действовать сами, развернув с июля 1967 г. партизанскую войну на оккупиро­ванных Израилем территориях. Вытесненные израильтянами на соседние территории, они продолжили эту войну на линиях пере­мирия, тем более что Израиль также наносил удары, особенно по Египту, через эти линии. За 1967—1969 гг. личный состав полити­ческих кадров ПДС вырос в 30 раз, численность его вооруженных сил — в 150 раз, степень их оснащения оружием, финансовой и дру­гой обеспеченности — примерно в 300 раз. Все это происходило на фоне небывалого подъема патриотизма среди палестинцев, где бы они ни находились и кем бы они ни были.

Большое значение имело и то обстоятельство, что в январе 1968 г. во главе ООП встал Ясир Арафат, занимавшийся организацией от­рядов фидаев с 1958 г. Получив образование в Египте и став пред­принимателем в Кувейте, он в дальнейшем прошел школу полити­ка — нелегала во многих странах Ближнего Востока, накопив большой опыт руководства подпольными организациями, форми­рования вооруженных сил, распоряжения финансовыми потоками (ибо ООП получала немало и скрытых, и явных субсидий) и пото­ками информации, агитацией и пропагандой, разведывательными и диверсионными акциями. Обладая талантом дипломата, Арафат в течение десятилетий в условиях постоянно (иногда — довольно круто) менявшейся обстановки и внутри ООП, и вокруг нее, всегда умело находил оптимальный вариант, обеспечивая поддержку ПДС со стороны самых разных и нередко враждебных друг другу сил арабского мира.

Взлет ПДС в 1967—1970 гг. арабы назвали «палестинской рево­люцией». Она была использована арабскими правительствами для ликвидации послеиюньского шока 1967 г. и включения ПДС в кон­текст общеарабского противоборства с Израилем. Однако дальней­шее усиление ПДС не входило в их планы, особенно в Иордании и Ливане, где ПДС было наиболее влиятельно. Последовали атаки армий Ливана (в 1969 г. и 1973 г.) и Иордании (в 1970-1971 гг.), которые нанесли ПДС тяжелые потери. Однако ПДС оказалось не­истребимо в силу многих причин — нерешенности экономических и социальных проблем, во многом породивших ПДС, постоянного роста численности палестинцев и симпатий к ним среди арабов, со­циальной эволюции самих палестинцев, среди которых за десяти­летия изгнания процент интеллигенции, предпринимателей, слу­жащих, инженерно-технических работников и квалифицированных рабочих стал намного выше, чем среди прочих арабов. Кроме того, ПДС оставалось козырем во внешней политике почти всех арабс­ких государств как в их взаимоотношениях со странами Запада, так и между собой. Поэтому все арабские страны в 1973 г. признали ООП «единственным представителем» арабов Палестины и пре­доставили ей полные права члена Лиги арабских государств, а Ге­неральная Ассамблея ООН приняла в ноябре 1974 г. резолюцию о «праве палестинского народа на самоопределение», «на нацио­нальную независимость и суверенитет».

Последующие события, однако, сильно затруднили реализацию этой резолюции. С 1975 г. ПДС оказалось втянуто в длительную гражданскую войну в Ливане, одной из причин которой было не­желание правых кругов христианской буржуазии Ливана терпеть присутствие ПДС в стране. В 1982 г. Израиль, совершив вторже­ние в Ливан, вынудил отряды ПДС к эвакуации в другие места араб­ского мира. Однако и на этот раз военное ослабление ПДС не привело к его политическому ослаблению. Более того, начавшееся в 1987 г. движение мирного сопротивления палестинцев (интифа­да) на оккупированных территориях поставило под вопрос господ­ство Израиля в захваченных им районах.

В интифаде палестинцев, наряду с ООП и други­ми силами ПДС, приняли участие и организации исламистов. Это не было случайным. Долгая, на­чиная с 20-х годов XX в., борьба палестинских на­ционалистов стала к началу 80-х годов казаться бес­плодной, что и привело к выходу на авансцену борьбы в Палестине различного толка исламистов, считавших, что лишь помощь всех мусульман мира поможет палестинцам. Их ядро составили акти­висты организации Хамас (Харакат аль-мукавама аль-исламийя, т.е. «Движение исламского сопротивления»), поддерживаемые Ливи­ей и Саудовской Аравией. В 80—90-х годах Израиль считал Хамас своим главным противником. И это имело свой резон.

60—70-е годы на Востоке были одновременно годами появления и усиления молодых национальных государств, но также — годами разочарования в действенности, эффективности идеологии нацио­нализма. Сохранение экономической зависимости от Запада, неспо­собность националистов решить социальные проблемы, чрезвычай­но обострившиеся во второй половине столетия, вызвали разочарование во всех светских идеологиях. Этот процесс особен­но затронул мир ислама, поскольку в других странах Востока, от Японии до Индии, в гораздо большей мере сказались интернацио­нализация хозяйственных, производственных, финансовых, куль­турных, технологических, эстетических и человеческих связей. Вся Восточная и Юго-Восточная Азия испытала воздействие японско­го «экономического чуда», научившего предпринимателей умело­му заимствованию опыта США и Западной Европы, а наемных ра­ботников — дисциплинированности и лояльности, трудолюбию, преданности своему предприятию, нетребовательности к жизнен­ным условиям, готовности к подчинению. Этому в определенной мере содействовали и такие религиозные доктрины как буддизм, конфуцианство, индуизм, христианство. Кроме того, именно в этой зоне расположились почти все НИС (новые индустриальные стра­ны), совершившие в 50—70-х годах экономический рывок и улуч­шившие жизненный уровень населения — Тайвань, Гонконг, а став­ший Сянганем — районом КНР, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Индонезия (до кризиса 1997 г.). У остальных стран зоны появился стимул достигнуть того же.

Всего этого не было в странах ислама от Пакистана до Марокко. Ислам более консервативен, чем другие религии, менее склонен к новшествам,"более полно регулирует и контролирует жизнь веру-щих, препятствуя ее модернизации или, по крайней мере, тормозя ее. Поэтому страны ислама всегда более твердо противостояли «ве-стернизации», т.е. идущей с Запада буржуазной модернизации, и более непримиримо были настроены в отношении военно-полити­ческого гегемонизма, экономической и культурной экспансии За­пада. В XIX в. и в начале XX в. это выражалось в панисламизме (т.е. стремлении объединить всех мусульман, чтобы достойно про­тивостоять неверным), потом — в различных мусульманских уче­ниях и течениях, совмещавших ислам с национализмом, а с середи­ны XX в. — в исламском фундаментализме. Политическим идеалом последнего является создание в каждой стране «исламского госу­дарства», конституцией которого будет Коран, хозяйственным иде­алом — «исламская экономика», регулируемая шариатом, а соци­альным идеалом — мусульманская община (умма), основанная на солидарности и взаимовыручке верующих. Эта утопия стала весь­ма популярна среди примерно 1 млрд. мусульман в 70 странах, включая Россию и многие республики СНГ.

Первые выступления исламских фундаменталистов имели мес­то уже в 50-е годы (в Египте), в 60—70-е годы XX в. (в Алжире и Си­рии). Повсюду его причиной было стремление мусульман найти объяснение своим бедам в забвении Корана и шариата, в засилье «плохих» («озападнившихся») мусульман, прибегающих к «бидъа» («вредным новшествам»). Наиболее последовательное воплощение эти тенденции нашли в Иране во время «исламской революции» 1978 — 1979 гг. Она завершилась заменой шахской монархии Ис­ламской республикой Иран с последующим распространением ис­ламского фундаментализма по всему Востоку — от Марокко и Се­негала до Филиппин и СССР, который стал испытывать воздействие исламского бума и через Иран, и через Афганистан. Война в Афганистане чрезвычайно усилила исламо-экстремистов и в этой стране, и в соседнем Пакистане, и среди миллионов му­сульман Индии. С 80-х годов усилилось прямое влияние Ирана на шиитов Ливана, создавших Хезболла (по-арабски «Хизб Аллах»), т.е. «Партию Аллаха», с помощью денег, оружия и инструкторов из Ирана ставшую основной силой, противостоящей Израилю на юге Ливана. Исламисты попытались в ходе кровопролитной подполь­ной войны в 1977—1983 гг. свергнуть власть ПАСВ в Сирии, но потерпели неудачу. ПАСВ и ее лидер Хафиз аль-Асад повели бес­пощадную борьбу с исламо-экстремистами, опираясь на армию и си­ловые структуры, а также — на солидарность практически всех дру­гих светских партий страны. Им также удалось перехватить у фундаменталистов лозунги социального равенства, издавна вхо­дившие в доктрину ПАСВ, а умелой экономической политикой пра­вительство ликвидировало социальное дно городов, бывшее глав­ной базой экстремизма.

Характерно, что примерно то же произошло в Ираке, где шиитс­кое большинство населения сочувствовало Ирану даже после на­чала в 1980 г. войны с ним. Длительность 8-летней войны, потери и разрушения ослабили обе стороны. Но довольно серьезное движе­ние шиитов, особенно на юге Ирака, оказалось, как и в Сирии, бес­сильно даже в этих условиях против политики ПАСВ. В Ираке, к тому же, сказалась чрезвычайная концентрация политической, экономической, идеологической и военной власти в руках автори­тарно правящего страной с 1979 г. (на деле с 1974 г.) харизматичес­кого лидера Саддама Хусейна. Более того, этот лидер, завершив войну с Ираном, через два года начал новую с Кувейтом.

Исламисты действовали (и действуют) практически во всех стра­нах Ближнего Востока. В 80-е годы им удалось усилить активность «Хамас» в Палестине, установить на деле свой идеологический кон­троль над военными режимами в Йемене и Судане, сильно повлиять на близкое к ним руководство Ливии. В Египте, где раньше их дея­тельность жестоко (и эффективно) преследовалась Насером, они получили возможность легализоваться и даже процветать при пре­зиденте Садате (1970—1981 гг.), который в юности сам был исла­мистом. Однако сближение Садата с Израилем в 1977—1979 гг., вызвавшее бурю во всем арабском мире, оттолкнуло от него фун­даменталистов. Именно их боевики убили Садата осенью 1981 г. Новый президент Хусни Мубарак, сам не раз бывший объектом покушений исламистов, повел с ними жестокую борьбу. Однако в Египте они остаются серьезной силой, обладая капиталами, тай­ными складами оружия и разветвленным подпольем. В их ассоциа­ции («гамаат исламийя») объединены миллионы египтян.

Поэтому они легко организуют манифестации и забастовки. В схватках исламистского подполья с полицией обычно гибнут де­сятки людей.

Примерно то же самое исламисты пытались создать в Марокко и Тунисе, но потерпели неудачу. В Марокко это произошло ввиду довольно твердого контроля над традиционной религиозностью на­селения сверху, ибо король является одновременно духовным гла­вой местных мусульман и, согласно статье 19-й конституции, сле­дит за «уважением к исламу» в стране. Поэтому деятельность многочисленных религиозных организаций (а количество их за пос­ледние десятилетия сильно выросло) не вышла за рамки закона. В Тунисе, где расцвет фундаменталистских настроений пришелся на 70—80-е годы и вылился в многолюдные манифестации сторон­ников «ихванийя» (т.е. братства мусульман), светский характер вла­сти был поставлен под угрозу и держался в основном на личном авторитете харизматического лидера страны Хабиба Бургибы. Пос­ле его отстранения в 1987 г. исламо-экстремисты организовали ряд актов террора и запугивания в отношении иностранцев. Но заго­вор их главной организации «Ан-Нахда» был разгромлен в мае 1991 г. С тех пор влияние исламистов в Тунисе пошло на убыль.

Наиболее тяжелые последствия подъем исламизма имел в Ал­жире. Уже в 1964 г. здесь была распущена фундаменталистская ас­социация «Аль-Киям» («Ценности»), через несколько лет возро­дившаяся и снова распущенная. С 1979 г. среди молодежи началось движение «братьев-мусульман» и «сестер-мусульманок», которые проповедовали аскетизм, отказ от современного образа жизни, стро­гое соблюдение предписаний Корана и шариата в быту и повсед­невном поведении. От митингов и шествий они, начиная с 1980 г., перешли к захвату мечетей и созданию собственных «диких» мече­тей, требуя учредить «исламское государство». После 1989 г. они легализовались, организовав 4 исламских партии, в том числе Исламский фронт спасения (ИФС), насчитывавший в 1990 г. до 3 млн. сторонников. Одержав победу на муниципальных выборах, они уси­лили нажим на правящую партию ФНО, дискредитированную и распадавшуюся на глазах. Парламентские выборы в декабре 1990 г. — январе 1992 г. должны были принести им полную победу. Однако правящая элита, сплотившись вокруг верхушки армии, от­менила в январе 1992 г. результаты первого тура выборов и ввела в стране чрезвычайное положение. Между нею и ушедшим в подпо­лье ИФС началась беспощадная война, в которой уже к лету 1996 г. погибло свыше 50 тыс. человек, включая сотни иностранцев (в том числе 30 французов и 12 россиян), поскольку исламисты провозг­ласили своей целью ликвидацию «всех неверущих на мусульманс­кой земле». По жестокости алжирские исламо-террористы превзош­ли всех прочих, вырезая целые деревни и сжигая людей заживо, в том числе — женщин и детей. Наиболее «прославились» этим ал­жирские «ветераны Афганистана», создавшие Исламскую воору­женную группировку (ИВГ).

В ходе войны ИФС и его военный филиал (а также — скрываю­щееся за рубежом руководство) стали проявлять с 1993—1994 гг. готовность решить все путем переговоров. Однако они на деле ут­ратили контроль за боевиками, действующими по указке более де­сятка возникших в подполье и малоизвестных организаций, а так­же — своих полевых командиров, нередко самовольно связывающихся с контрабандистами, наркодельцами и прочими уголовниками, а особенно — с иностранной агентурой. В Алжире открыто обвиняли Саудовскую Аравию, Иран и Судан в помощи экстремистам, особенно — головорезам из ИВГ, в рядах которых, как выяснилось позже, сражались также добровольцы из Афганис­тана, Судана, Египта, Ливии, Туниса и Марокко, многие из кото­рых попали в плен.

К моменту постепенного затухания военных действий (пример­но к 1998 г.) назывались разные цифры потерь — от 62 тыс. до 100 тыс. человек. В любом случае это — трагедия Алжира, из которого вынуждены были эмигрировать тысячи людей, опасающихся за свою жизнь. Несмотря на относительную стабилизацию положе­ния (парламентские выборы с участием 39 партий в конце 1997 г., выборы президента в апреле 1999 г.) и стремление большинства алжирцев прекратить войну, бойня продолжается и поныне. Более того, вторая за 40 лет война в Алжире имела не меньший междуна­родный резонанс, чем первая (в 1954—1962 гг.): в отместку за по­мощь Франции властям Алжира исламисты объявили Париж «боль­шой сатаной» и пытались развернуть террор в самой Франции, где проживает не менее 4 млн. мусульман. Однако удары французской полиции и спецслужб заставили их переместить свою нелегальную сеть в Англию, Германию, Бельгию и Италию, где на них с 1997 г. ведется систематическая охота.

Впрочем, эффективность этой охоты всегда вызывала сомнения. Например, в Англии, где проживают более 3 млн мусульман, вклю­чая 1,5 млн. арабов, издаются около 50 арабских газет и журналов, функционируют более 40 мусульманских организаций, Лондон на­зывают из-за обилия арабских капиталов, магазинов и оживленной торговли оружием для исламских боевиков «Бейрутом на Темзе». Именно здесь укрываются многие исламские боевики, именно отсю­да «Хезболлах», Хамас, «Аль-Мухаджирун» и другие их объедине­ния выступают с призывами вести борьбу в Палестине, на Балка­нах, в Кашмире и на Кавказе. Здесь же еще в 1996 г. разрабатывались планы создания «всемирного исламского государства».

Восток после Распад СССР и блока социалистических стран ра-распада СССР дикально изменил геополитическую ситуацию на Востоке и создал новые условия для эволюции по­литических и идеологических структур Азии в последнее десяти­летие XX в. Во-первых, социалистические режимы в Азии, остав­шись без прикрытия, вынуждены были приспосабливаться к совер­шенно иной ситуации. Из них на ортодоксальных позициях осталась лишь Северная Корея, а КНР и Вьетнам вступили (во многом — еще до 1991 г.) на путь рыночных преобразований. То же самое от­носится к Лаосу и Камбодже, хотя положение в них несколько слож­нее. Во-вторых, многие страны с режимами «социалистической ори­ентации» просто отказались от нее, особенно не афишируя этого. Они сменили ее на «капиталистическую ориентацию», что вырази­лось в большей свободе частного предпринимательства и сближе­нии со странами развитого капитализма, но, как правило, мало из­менило внутренний строй этих государств, в частности — сильные позиции госсектора в экономике. Впрочем, в большинстве случаев эти процессы начались еще до 1991 г., например, в Египте, Ираке, Алжире, Сирии, Бирме.

Для всех стран Востока после распада СССР встала задача вос­полнить экономическую и техническую помощь, ранее шедшую из СССР, как бы мала она ни была, за счет усиления связей с Запа­дом, прежде всего — с США, ФРГ или бывшими колониальными метрополиями. Увеличилась также роль трудовых и прочих миг­раций уроженцев Востока в развитые страны Запада. Она и раньше была велика, но носила более ориентированный характер: магри-бинцы ехали во Францию и другие франкоязычные страны (Бель­гию, Швейцарию, Канаду), турки — в Германию и т.д. Ныне эти потоки ширятся, скрещиваются, дробятся. Появилась значитель­ная арабская эмиграция в Великобритании и Скандинавии, иранс­кая — в Испании и Франции, турецкая — во Франции и Скандина­вии и т.п. Индийцы и тайцы, ранее ехавшие лишь в Великобританию, появились и в других странах Европы. Именно поэтому 90-е годы XX в. стали не только временем усиления влия­ния Запада на Восток, но и периодом обострения межнациональ­ных противоречий как на Востоке, так и на Западе.

Война СССР в Афганистане стимулировала возникновение но­вой зоны наркоторговли — «Золотого полумесяца», объединивше­го Иран, Пакистан и Афганистан. Действующие здесь наркокарте­ли, пользуясь экономическими трудностями афганцев и жителей Средней Азии, определенной прозрачностью границ стран СНГ пос­ле 1991 г. и политической нестабильностью в регионе, наладили до­ставку наркотиков через центральноазиатские страны в Россию и Западную Европу. Наркобизнес, давно превзошедший по при­быльности иные виды криминального предпринимательства, стал важным фактором социально-политической ситуации в государ­ствах «Золотого полумесяца» и граничащих с ними республик СНГ, затягивающим в свои сети не только криминальные структуры, но и определенные круги буржуазии, бюрократии, силовых структур и таможни самых различных государств как Востока, так и Запада. Это способствовало и расширению наркобизнеса, и усилению его дестабилизирующего воздействия на экономическое, политическое, социальное, военное и психологическое состояние населения мно­гих стран, в том числе — Центральной Азии и России.

Важнейшим результатом распада СССР стал резкий взлет эт-нонационального сепаратизма. На постсоветской территории он затронул многие регионы от Черного и Каспийского морей до По­волжья и Тянь-Шаня. Этнонациональные конфликты на террито­рии СССР, начавшись с 1988 г., постепенно превращались в затяж­ные войны (в Нагорном Карабахе, Абхазии, Таджикистане) или в перманентные столкновения (грузин — с осетинами, осетин — с ин­гушами, русских и украинцев — с крымскими татарами). Русские и русскоговорящие оказались в отделившихся от России респуб­ликах СНГ и в Прибалтике в положении бесправного, а то и пре­следуемого меньшинства. Исход этих жителей из мест боев или эт­нических погромов не только стал частью трагедии народов бывшего СССР, но и во многом испортил отношения между ними, подорвал или вообще прервал экономические, культурные и другие жизнен­но важные связи.

Война в Афганистане привела к наплыву в эту страну боевиков из арабских стран, Турции, Ирана, Пакистана. Но после распада

СССР большинство этих людей, превратившихся в профессиона­лов-наемников, отправились в различные «горячие точки» СНГ или Югославию, на помощь мусульманам Боснии и албанцам в Косово. Наиболее же значительным было их участие в первой и второй че­ченских войнах, которые явились крайним выражением этносоци­ального, политического и идеологического кризиса, охватившего все постсоветское пространство.

Этот кризис породил этнократии, т.е. специфические властные этногруппы, выдвинувшиеся на волне массового недовольства лю­дей, их идейной и моральной дезориентации, хаоса и разрухи, спа­сения от которых они искали в этнонационализме и этносепаратизме. Подобные настроения всячески разжигались и стимулировались этнократами и поддерживавшими их местными мафиозными груп­пировками. В Чечне, где были низки экономические показатели и особенно крепки мафии, опиравшиеся на традиционные клановые структуры, все это умножалось еще и исторической памятью наро­да о кавказской войне 1817—1864 гг. и сталинской депортации 1944—1956 гг. Сказались и ошибки центральных властей, дестаби­лизированных событиями августа 1991 г. В результате эти власти сначала не сумели должным образом противодействовать захватив­шему власть в Чечне генералу Дудаеву, а в 1994 г. решили силой ликвидировать к тому времени укрепившийся в Чечне авторитар­но-мафиозный сепаратистский режим.

Однако Дудаев подготовился к войне настолько хорошо, что даже после его гибели чеченская армия, организованная военными про­фессионалами, могла долго сопротивляться, а чеченская этнократия затягивать решение проблемы, используя в своих интересах помощь арабских и прочих «ветеранов Афганистана», финансовую, техни­ческую и иную помощь чеченской диаспоры, соперничество различ­ных кругов России, Запада и Востока, в том числе — замешанных в «теневой» торговле наркотиками, нефтью и оружием. Очень боль­шую роль при этом сыграли геополитические амбиции Турции, имен­но в 90-е годы стремившейся максимально повлиять на ход событий в Югославии, на Кипре, в Центральной Азии и на Кавказе в целом. Война 1994—1996 гг. подняла в Турции волну солидарности с чечен­цами, тем более что около 1 млн. турецких граждан — потомки му­сульман, эмигрировавших с Кавказа в XIX в. К тому же, Турция была объективно заинтересована в сохранении напряженности в Чечне с целью дать выход радикальным настроениям внутри страны, а так­же — обеспечить доставку нефти из Азербайджана в Турцию через Грузию, а не через мятежную и ненадежную Чечню.

Первая война в Чечне закончилась перемирием в Хасавюрте в 1996 г. Однако ни одна из спорных проблем не была решена, включая восстановление Чечни и суверенитета России над ней. В Чечне стали все больше задавать тон исламисты ваххабитского толка, т.е. выступавшие за «чистый» ислам и против традиционно влиятель­ных в Чечне вирдов, т.е. ветвей суфийских братств. При отсутствии легальной экономики процветал криминальный бизнес всех видов, включая торговлю людьми, похищенными в России. Все больше укреплялись связи с зарубежными центрами исламизма, а также — с нелегальной сетью подготовки исламиских боевиков в России и за ее рубежами. Росло влияние ваххабитов в соседнем с Чечней Даге­стане и других регионах России (например, в Поволжье). В самой Чечне неуклонно снижался авторитет президента Масхадова и по­дотчетных ему органов власти, но непрерывно усиливались коман­диры различных отрядов и групп боевиков, идеологи ваххабизма и исламоэкстремизма, нередко возглавлявшие банды полукриминаль­ного характера. Серьезным фактором внутричеченской жизни ста­ли иностранные наемники и добровольцы во главе с авантюристом Хаттабом.

Все это вело к постоянному провоцированию мелких стычек на границе с Чечней, а также к выступлениям прочеченски настроен­ных ваххабитов в Дагестане. В августе 1999 г. это привело к началу второй чеченской войны. Вторгшиеся из Чечни боевики попыта­лись соединиться с мятежными ваххабитами в горах Дагестана, но были отброшены при поддержке большей части местного населе­ния. После подавления гнезд мятежников в Дагестане российская армия снова вошла в Чечню, преследуя отступающих боевиков. До­вольно быстро была занята равнинная часть Чечни, но в горах вой­на снова приняла затяжной характер. Она характеризовалась бо­лее широким применением современных средств ведения войны и новейшей техники, нежели первая война. Вместе с тем она имела и более широкий международный отклик, вызвав затруднения Рос­сии в Западной Европе и охлаждение ее отношений с некоторыми странами ислама. Расширилась и география деятельности чеченс­кой диаспоры, распространившей свои пропагандистские акции, кампании солидарности и сборы средств в пользу боевиков на все страны ислама и на мусульманские общины в Европе и Америке. Вместе с тем удары по исламо-экстремизму в Чечне, судя по всему, свидетельствуют об определенной стабилизации позиций России на Кавказе, об ослаблении и откате (если не прекращении) охва­тивших ее на рубеже 80-90-х годов дезинтеграционных процессов. Судя по всему в XXI в. наряду с Ближним и Дальним Востоком, будет существовать и российский Восток.

Подводя итоги, следует подчеркнуть, что распад СССР открыл новые пути и возможности для модернизации российского Востока, как и восточных республик СНГ. Ясно, что Центральная Азия и Кавказ сохранят связи с Россией, но будут испытывать не меньшее воздействие Турции, Ирана, Китая, Японии, Южной Кореи, уже сейчас имеющих там определенные позиции в сфере экономики и культуры. Нельзя исключ