Однажды утром, сидя с Прабхупадой, Упендра сказал, что брахмачари ставят тилаку в ванной.

— Нет, — возразил Прабхупада, — тилаку нужно ставить перед Кришной, вот так.

— Ну, а я, — снова сказал Упендра, — видел, что здесь ее ставят в уборной.

— Пусть тебя не слишком тревожат эти правила и ограничения. Просто вдохновляй всех повторять «Харе Кришна».

Калифорния нравилась Прабхупаде тем, что здесь легко было достать эвкалиптовые веточки. Прабхупада чистил ими по утрам зубы. С мизинец толщиной и сантиметров пятнадцать длиной, всю ночь они вымачивались в воде. Кришнадас собирал их по утрам. У него всегда был запас этих веточек, которые он держал в холодильнике завернутыми в фольгу. Узнав, что эвкалиптовые деревья в Америке встречаются редко, Прабхупада попросил Кришнадаса посылать нужное количество веточек в города, которые Прабхупада посещал.

Эти, порой житейские, мелочи в отношениях между Прабхупадой и его учениками людям, далеким от преданного служения, могут показаться чем-то не имеющим большой ценности, но преданный так не считает, потому что нет в жизни ученика ничего более ценного, чем радость духовного учителя. Если духовный учитель, представитель Кришны, доволен, пусть даже скромным служением, значит, доволен и Сам Кришна. Ученики Прабхупады точно знали только одно — что они любят его, обожают служить ему и чувствуют глубочайшее удовлетворение и счастье, когда он ими доволен.

Говинда-даси: Ему нужны были домашние тапочки. Я заметила это и пошла и купила их ему. Он сказал мне, что у него восьмой размер. Я нашла ему в Сан-Франциско тапочки, полностью из искусственных материалов. Они были черные, с красной пушистой меховой подкладкой, чтобы легко входила нога. И когда он ходил по дому, можно было всегда слышать это милое пошаркивание. Он ходил, заложив руки за спину и высоко подняв голову.

Хотя кое-кто из преданных считал, что Прабхупаде следует соблюдать особую диету, самого его это особо не волновало. Он предпочитал свой обычный прасад — дал, рис, чапати и сабджи, и Упендра регулярно готовил ему эти блюда. Но как-то на кухню пришла Ямуна и попросила Упендру позволить ей приготовить для Прабхупады особый обед. Тот уступил.

Ямуна изучала индийскую кулинарию. Она приготовила еще несколько дополнительных блюд: кислых, пряных и сладких. Упендра, как обычно, принес обед в комнату Прабхупады, и ничего не сказал. Через несколько минут Прабхупада зазвонил в колокольчик.

— Кто приготовил этот прасад? — спросил он, сидя за обеденным столиком на подушке и глядя на Упендру.

— Ямуна-деви, Свамиджи, — ответил Упендра.

— Я не желаю этих излишеств, — сказал Прабхупада. — Мне нравится простая пища. Немного риса, немного дала.

Прабхупаде не доставил наслаждения этот пир; он каждый день привык есть одни и те же простые блюда. Упендра продолжал готовить по-старому, раз в неделю привнося в меню некоторое разнообразие — кичри и жареный баклажан в соусе кади. Но и он порой не знал меры. Прабхупада как-то пожаловался Гаурасундаре:

— Этот Упендра кладет слишком много гхи, и я не успеваю распробовать прасад, как он уже соскальзывает мне в глотку. Слишком жирно.

Один из преданных, побывавших с Прабхупадой в Индии, написал, что Свамиджи нельзя давать сладости. Прабхупада и этому не придал большого значения, и в первый же вечер по возвращении приготовил кокосовое ладду.

Упендра: Он дал нам рецепт: натираете кокосовый орех, кладете в кастрюлю, добавляете сахар и камфару и варите, варите его на огне до определенной густоты. После чего смесь можно скатать в шарики и предложить. Он учил меня этому, а я повторял. У нас была плита старого типа, с предохранительной крышкой, которой можно было закрыть половину плиты. Пока я готовил, Прабхупада, облокотившись на буфет и подперев голову руками, наблюдал, как я мешаю. Он вставал, выходил, снова возвращался… Словно неугомонный мальчишка. Он прохаживался по кухне, и снова заглянув в кастрюлю, проверял ложкой, не готово ли.

— Готово? — спрашивал он. — Думаю, готово. Наверное, всё. Давай-ка попробуем.

Я выкладывал смесь, и, хотя она была еще горячей, мы начинали скатывать ее в шарики. Сделав первый шарик, Прабхупада брал его и закидывал в рот. Отходя от плиты и довольно покачивая головой, он говорил:

— Да, готово. Вкуснотища!

Так же непринужденно выражал Прабхупада и свое недовольство. Быть его поваром или личным слугой было сопряжено с постоянным риском. Однажды Говинда-даси варила на завтрак Прабхупаде овсянку. Проходя мимо кухни, он заглянул внутрь и спросил:

— Что ты готовишь?

— Овсянку, Свамиджи, — отозвалась она.

— Но ведь сегодня экадаши, — удивился Прабхупада.

— О, спасибо вам, Свамиджи. А я и не знала.

Поскольку Прабхупада вовремя напомнил ей об этом, она подумала, что не успела сделать ничего плохого. В конце концов, ведь ни он, и ни кто другой не ели зерновых. Но Прабхупада начал так строго выговаривать ей, что Говинда-даси удивилась. Он сказал, что это с ее стороны большое упущение — готовить зерновые в экадаши, когда преданные соблюдают пост на злаки. Он снова и снова повторял, что она готовит зерно в Экадаши, что это очень серьезная ошибка, и казалось, что одно только это свидетельствует о ее нездоровом духовном состоянии. В конце концов, Говинда-даси почувствовала, что поступок ее был столь же предосудителен, как если бы она и в самом деле съела зерно, поэтому весь оставшийся день она полностью постилась.

Многое нужно было делать в точности так, как велел Прабхупада. Когда Упендра положил на поднос Прабхупады перед рисом немного соли, Прабхупаде было трудно есть рис так, чтобы он не смешивался с солью. Прабхупада указал ему на это. Но когда на следующий день Упендра сделал то же самое, Прабхупада сказал:

— Я же велел тебе класть соль позади риса, а не спереди! — и, из-за глупости своего слуги лишив себя удовольствия, добавил: — Больше вообще не клади мне соль.

Однако на следующий день Упендра положил соль и перец в отдельные чашечки и поставил их рядом с подносом – так, чтобы Прабхупада сам мог поставить их так, как ему удобнее. Прабхупада молча это принял. Если ученик исправлял свою ошибку, он, казалось, сразу забывал о его проступке.

Шастры говорят: «Невозможно понять мысли ачарьи». Можем ли мы тогда понять Прабхупаду? Как описать его внутренний мир в те счастливые дни, когда, после своего возвращения, он жил в Сан-Франциско с декабря 1967 по январь 1968? С одной стороны, это невозможно. Как говорит Кришнадас Кавираджа: «Мне неизвестен глубокий смысл деяний Шри Чайтаньи Махапрабху. Я лишь попытаюсь, насколько это в моих силах, описать их внешнее проявление». Но порой в своих словах Прабхупада открывал себя сам: «Я вернулся по милости Кришны. Я готов вам служить».

Его мысли приоткрываются нам через его слова. Еще мы можем ближе увидеть жизнь Прабхупады через тех, кто знал его и жил вместе с ним. Чаще всего мы можем постичь его лишь настолько, насколько близко они воспринимали его и с ним общались.

Мукунда: Как раз тогда Прабхупада ездил на встречу с г-ном Б.К. Неру, важным чиновником в правительстве Индии. На стареньком, побитом «форде» с разноцветными надписями «Кришна» с трех сторон я отвез Прабхупаду к Гостинице св. Францска — очень элитному заведению. Мы подъехали к парадному входу, у которого стоял портье, и я вышел и спросил его, можно ли на пятнадцать минут оставить машину перед входом. Каким-то чудом, не знаю почему, он сразу же согласился присмотреть за машиной. Мы поднялись на один из верхних этажей и вошли в шикарные апартаменты. Г-н Неру приветствовал нас. Он был одет по-западному. Я тоже был одет как европеец, и голова моя не была обрита. Жена г-на Неру тоже была там. Я сел на тот же диван, что и Прабхупада, а г-н Неру сидел между нами.

Вначале они говорили на английском. Прабхупада кое-что рассказал из своей биографии, упомянув между прочим о своем аптечном деле под названием «Праяг-фармаси». Когда-то в Индии он встречался с г-ном Неру, и тот подтвердил, что помнит эту аптеку. Затем Прабхупада рассказал ему о том, как принял санньясу. Я заметил, что Прабхупада был очень отзывчив и доброжелателен. Прежде я никогда не видел его таким. Не то, что он не был отзывчив и доброжелателен, но я никогда не видел, чтобы он так по-дружески общался с непреданным. Наблюдая, как открыто, почти задушевно, Прабхупада держится с этим человеком –так, словно собеседник чуть ли не закадычный его друг, я был совершенно заворожен. Я заметил, что Прабхупада представился ему как странствующий монах, санньяси.

Потом они перешли на хинди. Для меня это было изумительно — наблюдать за выражением их лиц и жестами, за тем, на какой эмоциональной глубине общался Прабхупада. Я пытался догадаться, о чем он говорит. На самом деле, я постоянно строил предположения о том, что он говорит. И, разумеется, г-н Неру и иногда его супруга, тоже вставляли какие-то замечания, но все это было на хинди. Я строил немыслимые фантазии по поводу темы их разговора. Прабхупада представил меня как Майкла Гранта, секретаря, поэтому с самого начала беседы я был на седьмом небе. Себя я тоже считал участником разговора и думал, что г-н Неру, возможно, не догадывается о том, что я не понимаю языка. Я очень настроился на беседу, хотя и не понимал ни слова. Но мне казалось, что отчасти я понимаю их разговор, и я старался вести себя так, будто знаю, о чем идет речь. В какой-то момент, когда я совершенно увлекся фантазиями относительно предмета их беседы, я услышал, как Прабхупада произнес словосочетание «миссионерская деятельность». Он приостановился и быстро взглянул на меня, и разговор продолжился. И я понял, что этим он меня настраивает. Прабхупада чего-то просил. Затем, через какое-то время он сказал г-ну Неру по-английски:

— Но одно ваше слово…

Глаза Шрилы Прабхупады широко раскрылись, он сделал паузу и, по-моему, посмотрел на меня. Затем после несколько неловкой паузы, беседа возобновилась. Впоследствии я узнал, что Шрила Прабхупада действительно просил о помощи и просто вводил меня в курс дела, сказав это по-английски. Мне казалось, что все, что я могу сделать — это пытаться делать серьезный и важный вид – так чтобы, видя меня, американского ученика, этот человек понял, что Шрила Прабхупада делает великое дело, обращая нас, жителей Запада, на путь сознания Кришны. Я хотел быть ему хоть чем-то полезным. Но я не знал, о чем идет речь, поэтому и сказать ничего не мог – мне оставалось просто играть в этой трансцендентной игре ту роль, которую, как мне казалось, отвел мне Шрила Прабхупада. Затем беседа перешла на веселый лад и тема разговора поменялась.

Позже супруга Б.К. Неру назвала Прабхупаду «Свамиджи» и, сказав что-то на хинди, подала ему какой-то предмет размером с небольшое яблоко, завернутый в фольгу. Они обменялись любезностями; с г-жой Неру Шрила Прабхупада общался тоже очень тепло и сердечно. Когда мы вышли, я сразу же спросил Прабхупаду, о чем был разговор. Он ответил очень неопределенно, что-то о какой-то земле, которую он хотел получить в Индии, думаю, во Вриндаване. Может быть, он судился за нее – я не знаю – но он просил г-на Неру о помощи. Я спросил, согласился ли тот помочь, и Шрила Прабхупада снова не сказал ничего определенного, но дал понять, что, по его мнению, встреча прошла успешно. По меньшей мере, это шаг в верном направлении. Тогда я спросил, какого происхождения жена г-на Неру, европейского или какого-то другого, и Прабхупада сказал:

— Нет, она персиянка.

Затем, сидя на заднем сиденье, Прабхупада развернул фольгу. Внутри оказался огромный финик – самый большой из тех, что мне доводилось видеть за всю свою жизнь. Он достал его и откусил от него большой кусок, а остальное отдал мне. Разумеется, я не отказался!

Мукунда был одним из тех немногих преданных, которые были с Прабхупадой в его комнате во время землетрясения. Из окна было видно, как закачались телефонные столбы с проводами. Здание задрожало. Все молчали, пока Прабхупада не спросил:

— Что это?

— Землетрясение, Свамиджи.

— О, — произнес Прабхупада, и тряска вдруг прекратилась. Все присутствующие внимательно наблюдали за его реакцией.

— Мы можем просто сидеть и повторять «Харе Кришна», — сказал он.