Глава 1. Составляющие «Петербургского текста».

Проанализировав статью В.Н. Топорова, мы можем выявить определенные составляющие «Петербургского текста» русской литературы. Самым основным фактором его восприятия является субъективность: наблюдение его реалий обусловливается совокупностью с осознанием городского духа, что рождает собой определенное неделимое целое: «Только в Петербургском тексте Петербург выступает как особый и самодовлеющий объект художественного постижения, как некое целостное единство». [3] Так Топоров разделяет «внешнее» и «внутреннее» понимание Петербурга и Петербургского текста: «плоть скрепляет и взращивает этот текст» [3] («внешнее»), «дух же определяет направление его движения и глубину смысла текста» [3] («внутреннее»).

Также автор исследования отрицает любые ссылки на «дурной историзм» в восприятии «Петербургского текста», который берется судить «что хорошо, а что плохо и, главное, подводить некий нравственный баланс в связи с Петербургом (…) Петербург — центр зла и преступления, где страдание превысило меру и необратимо отложилось в народном сознании; Петербург — бездна, «иное» царство, смерть, но Петербург и то место, где национальное сознание и самопознание достигло того предела, за которым открываются новые горизонты жизни, где русская культура справляла лучшие из своих триумфов, так же необратимо изменившие русского человека». [3] По мнению Топорова в Петербургском тексте нет смысла говорить об «отрицательном» и «положительном», так как эти понятия определяют «подозрительное соседство» и «опасное смешение»; «дополняют и обусловливают друг друга». [3]

Топоров приводит в пример многих величайших писателей, в творческом наследии и вечных размышлениях которых отчетливо прослеживается «Петербургский текст». «Далеко жить от Петербурга есть непременное условие, дабы жить спокойно. Неудобства здешней жизни ничем не вознаграждаются. В отдалении можно еще ожидать сих вознаграждений, но вблизи они исчезают» — так определяет свою несовместимость с Петербургом Н.И.Тургенев (от 1 февраля 1817 года). В своём письме к А.П. Киреевской В.А. Жуковский пишет: «…Здесь беспрестанно кидает меня из одной противности в другую, из мертвого холода в убийственный огонь, из равнодушия в досаду», а в своём шутливом обращении из Москвы И.И. Дмитрееву: «Иногда, вообразив, что счастие в Петербурге, готов взять подорожную…» (от 1 марта 1810 года). «Нигде я не предавался так часто, так много свободным мыслям, как в Петербурге. Задавленный тяжкими сомнениями, бродил я, бывало, по граниту его и был близок к отчаянию. Этими минутами я обязан Петербургу, и за них я полюбил его так, как разлюбил Москву за то, что она даже мучить, терзать не умеет. […] Петербург поддерживает физически и морально лихорадочное состояние» (А.И. Герцен «Москва и Петербург», 1842)

В своём исследовании ученый проследил критерии выделения «Петербургского текста» в русской литературе и привел часть наиболее употребительных элементов, «легко подкрепленных многочисленными примерами, как из Достоевского, так и из многих других авторов» [3]. Основными элементами стали отрицательные и положительные понятия внутреннего состояния, природы, культуры; общие операторы и показатели модальности, предикаты (чаще с отрицательным оттенком), способы выражения предельности, высшие ценности и элементы метаописания. «В Петербургском тексте они начинают играть особую, ни с чем несравнимую роль. Они выходят из первоначальных своих границ в пределах художественного текста…» [3]

Петербург является местом зарождения огромного количества граней искусства, однако, по мнению Топорова, «двуполюсность Петербурга», т.е. «сотериологический миф («петербургская» идея)» наиболее полно отражена в «Петербургском тексте» литературы.

Полюса понимания Петербурга по Топорову:

1) Признание Петербурга единственным настоящим (цивилизованным, культурным, европейским, образцовым, даже идеальным) городом в России.

2) Свидетельства о том, что нигде человеку не бывает так тяжело, как в Петербурге, призывы к бегству и отречению от него. [3]