Принятие решений в стиле присяжных

По мере того как человек «становился присяжным», происходила мо­дификация правил повседневной жизни. Однако у нас сложилось впе­чатление, что у того, кто претерпел значительное изменение, манера принятия решений изменялась не более чем на 5%. Человек на 95% присяжный еще до того, как ои сталкивается с судебной системой. В чем же состояло происходившее изменение и как это изменение характеризует человека, выступающего в роли присяжного?

Решения присяжного, разграничивающие факты и иллюзии, мало чем отличаются от решений, которые он принимает, справляясь с ру­тинными делами. Тем не менее определенное отличие все же суще­ствует. Это отличие связано с созданием «массива», служащего осно­ванием для вывода о правильности вынесенного вердикта.

Решения, принимаемые в повседневной жизни и отделяющие фак­ты от иллюзий, не ограничены исключительным стремлением дать определение ситуации ради самого определения^[15]. В комнате же для присяжных присяжные обязаны определить лишь, какова рассматри­ваемая ситуация в действительности, т. е. кто, кому и какие страдания причинил. Предназначение дискуссии присяжных именно в проясне­нии оснований выбора вердикта как таковом. Присяжным, конечно, известно, что это прояснение является одним из этапов в манипули­ровании ситуациями спорящих сторон, однако они закрывают глаза на его отношение к выбору вердикта. Иными словами, присяжный рассматривает ситуацию как объект, представляющий исключитель­но теоретический интерес.

В противоположность шаблонам повседневной жизни, которые до­статочно хорошо известны, чтобы служить надежным основанием для обыденных социальных суждений, присяжный начинает понимать зна­чение «исключительно теоретического» характера социальных струк­тур, которые от них отличаются. Модификация этих правил состоит в том, что присяжный может рассматривать их в хейзинговском смыс­ле «духа игры»^[16], т. е. как то, за чем присяжный готов «просто следо­вать, чтобы увидеть, куда это приведет». Государственная служба в качестве присяжного заставляет с почтением относиться к церемон­ности судьи, когда он, к примеру, во время voire dire спрашивает при­сяжных, могут ли они привести какие-либо причины, по которым они не смогут вынести абсолютно справедливый и законный приговор. Судья и другие служащие суда побуждают присяжного воспринимать себя как человека, способного действовать в соответствии с «офици­альной линией». Присяжные обычно с готовностью воспринимают это предложение. В конечном счете присяжного побуждают реструктури­ровать свои обыденные представления о «фундаментальных» и «про­изводных» событиях. Однако, откликнувшись на побуждение рас­сматривать ситуации спорящих сторон как дело, представляющее исключительно теоретический интерес, присяжный неожиданно ока­зывается в замешательстве. Он начинает понимать, что то, что он при­зван рассматривать описанным выше образом, спорящими сторонами рассматривается с предельной серьезностью. Действия, которые с по­зиции заданных обществом шаблонов повседневной жизни кажутся простыми и очевидными в своем значении и последствиях, усилиями спорящих адвокатов становятся довольно противоречивыми. Споря­щие стороны настойчиво дают явно противоречащие друг другу трак­товки рассматриваемых событий. Любопытно, что в этих условиях из трех вариантов — что говорящий ошибается, что говорящий лжет и что его слова можно принять на веру, присяжные обычно выбирают по­следнее.

Очевидно, от присяжного требуется изменить привычные прави­ла социальных суждений. Состоит ли тогда изменение правил приня­тия решений, пригодных для повседневной жизни, в том, что присяж­ные заменяют их правилами, составляющими официальную линию поведения присяжных? Думаем, нет. Стать присяжным не означает стать рассудительным. По-видимому, это означает скорее следующее.

1. Правила официального направления учитываются наряду и одновременно с правилами повседневной жизни, т. е. условия правильного выбора определены нечетко. Нередко присяжные сетовали на то, что ситуации, которую они пытаются сделать внятной с правовой точки зрения, недостает ясности, хотя они уже вынесли вердикт.

2. Ретроспективно описывая свое совещание, присяжные обычно выделяли свидетельства нормативной интеграции и избегали свидетельств аномии.

3. Такие избирательные повторные рассмотрения с целью «разре­шения» неопределенностей ситуаций «выбора» проходили в обстановке напряжения и были полны разночтений. Однако эти разночтения оставались личным делом присяжных. На публи­ке присяжные либо указывали на соответствие принятых реше­ний официальному направлению, либо воздерживались от ка- ких-либо комментариев.

4. Если в процессе совещания присяжные незначительно отступа­ли от официального направления, то тут же возвращались к формулам повседневной жизни, а когда в дальнейшем интер­вьюеры обращали их внимание даже на самые незначительные отступления, реакцией присяжных была досада. Если мы будем исходить из того, что структурные условия чувства досады в це­лом те же, что структурные условия чувства стыда [13], непро­стое расхождение между публичными и личными представле­ниями о себе (Я-концепциями) приведет к предположению, что, становясь присяжным, человек подвергает себя риску дискре­дитации, если не реальной дискредитации как таковой.

5. В интервью присяжные путем создания мифа скрывали истин­ную меру неопределенности ситуации. Так, а) как было установ­лено интервьюерами с привлечением других источников, вне зависимости от того, какие процедуры реально использовались, присяжные отождествляли их с процедурами, регламентиру­емыми официальным направлением; б) рассуждая абстрактно о том, как присяжные приходят к своим решениям, присяжные рассказывали о том, как принимается правильное решение; в) рассуждая об идеальном случае, присяжные говорили так, будто они знают правила принятия решений до того, как при­ступают к совещанию; присяжные не упоминали и не давали себе труда обсуждать тот факт, что именно в ходе совещания они узнают, как принимаются решения; г) мы заметили, что в рас­сказах о том, как принимаются решения, подчеркивались инте- гративные свойства дискуссии и игнорировались аномичные свойства; д) присяжные весьма неохотно говорили о том, что они узнают, что от них ожидается в ходе самого совещания либо в дальнейшем, ретроспективно. В их рассказах, напротив, под­черкивалось, что с они с самого начала знают, что от них ожида­ется, и используют эти знания.

6. Если в ходе интервью внимание присяжных обращалось на рас­хождение между созданной ими абстрактной картиной и «ре­альной практикой» [14], они начинали нервничать. Присяжные пытались получить от интервьюера заверение в том, что, по мне­нию судьи, вердикт, несмотря ни на что, был правильным. Сле­дует также отметить, что подобные отзывы вели к быстрому прекращению контакта с интервьюером.