Комментарии. С. 75- -Лопари, или саамы, или лапландцы,— народ, живущий в се­верных районах Норвегии, Швеции и Финляндии.

С. 75- -Лопари, или саамы, или лапландцы,— народ, живущий в се­верных районах Норвегии, Швеции и Финляндии.

С. ^C>. Я поистине не знал, что предпринять...— «Полный паралич воли, глубочайшее равнодушие ко всему на свете и в особенности к себе самому» (из письма к Э. де Лагранжу; цит. по кн.: Florcnne Y. Custine. Р., 1963. Р- б?) были основополагающими чертами характера Кюстина и составляли предмет его постоянных рефлексий. «Деятелен я только с виду; единственное, что я умею, это отказываться от собственных планов»,— признавался он в том же письме, а в другом месте утверждал:

«В каком-то смысле можно сказать, что испытываем мы только то, что желаем испытать, а ведь желать— это самое сложное; с помощью воли мы способны на все, но не в нашей власти повелеть себе обрести волю, а это значит, что мы не способны ни на что» (Custine A. de. Souvenirs et portraits. Monaco, 1956. P. 99). В этом отношении Кюстин в полной мере был человеком романтической эпохи, для которого одной из главных психологических проблем была проблема «шагреневой кожи», иначе говоря, способности желать, проявлять волю.

...я позвал слугу... — Слугой Кюстина в течение полутора десятка лет был итальянец Антонио Ботти, «один из достойнейших людей в мире» (Lettres a Vamhagen.. P. 408; письмо от 22 февраля 1841 г.).

С. 77- Гримм Фридрих Мельхиор, барон фон (1723—1807) — немецкий франкоязычный литератор, автор многотомной «Литературной переписки» (изд. 1812—1813), в течение всей второй половины XVIII столетия знако­мивший европейских монархов с культурной жизнью, слухами, сплетнями и анекдотами дореволюционного Парижа.

С. 78. —это был вылитый Людовик XVI... русский князь К***, потомок завоевателей-варягов...— Князь Петр Борисович Козловский (1783—1840) в самом деле принадлежал к древнему аристократическому роду (28-е колено от Рюрика). Так как к моменту публикации «России в 1839 году» Козловского уже не было в живых, Кюстин позволил себе в данном случае нарушить правило, декларированное в предисловии: «не только не назы­вать имен своих собеседников, но даже не намекать на их положение в обществе и происхождение» (см. наст. том, с. 2о). Современники поняли это; см., например, в письме П. А. Плетнева к Я. К. Гроту от 22 августа 1845 г.: «О нем ^Козловском): упоминает Кюстин в начале своего путешест­вия: к счастью, Козловский тогда уже был покойник, когда вышла книга, а то она повредила бы ему» (Плетнев П. А., Грот Я. К. Переписка. СПб., 1896. Т. 2. С. 5²5)• Тем, кто знал Козловского, не составляло труда узнать его, и даже такой неприятель Кюстина, как Вяземский (автор двух статей.. о Козловском, собиравший материалы для его обширной биографии), скре­пя сердце признавал, что «основа речей, ему приписываемых (у Кюстина), справедливо ему принадлежит, но наверно много и прибавлено, а в ином отношении и убавлено» (НЛО. С. ia6). Точность страниц, посвященных Козловскому, подтверждает и давний знакомей и близкий друг князя, Н. И. Тургенев, который 15 июня 1843 г. сообщал брату А. И. Тургеневу:

«Я начал читать первый том Кюстина. Он описывает рассуждения и бол-

Комментарии

товню Козловского на пароходе. Забавно и должно быть верно» (РО ИРЛИ. Ф. 3°9- ^° '494' ^л- ²!)- С другой стороны, тем, кто не знал князя, легко было заподозрить Кюстина в создании традиционной марионетки, подающей автору необходимые реплики (см., например: Due,!.. P. 4~~5)-Были и другие варианты истолкования этого персонажа. Я. Н. Толстой, прекрасно знавший Козловского, намеренно искажал истину и, дабы лиш­ний раз уязвить Кюстина, приписывал все вольнодумные суждения князя К*** самому автору «России в 1839 году»: «Когда любезный старец изрекает очередную нелепость, мы без труда догадываемся, кому ею обяза­ны, и восстанавливаем истинное авторство»; князя К*** Толстой именует «подставным редактором, выставившим свое имя под фантазиями маркиза» (Tolstoy. P. 21, 34)- Наконец, автор анонимной рецензии на книгу В. Дорова «Князь Козловский» (1845) в «Journal de Francfort» (3 октября 1845) утверждал, что «старый сатир» Козловский просто морочил голову легко­верному маркизу, изображая, например, Россию страной религиозной не­терпимости. Та же версия была высказана и рецензентом английского «Quarterly Review»: «Нетрудно заметить, что князь Козловский, известный в Лондоне и в других местах как неутомимый шутник, развлечения ради в течение всего плавания морочил голову парижскому простофиле, с которым свел его случай. Кое-какие из анекдотов, которые Кюстин пересказывает со ссылкой на Козловского, неглупы; они отлично смотрелись бы на страницах альманаха, но невозможно понять, как мог умный человек принять их всерьез, пересказывать друзьям и, в довершение всего, перепечатать без комментариев» (цит. по французскому переводу: Bibliotheque universelle de Geneve. 1844. Т. 5². Р. ю8).

Сходство Козловского, полного и низкорослого, с последними Бур-бонами (Людовиком XVI или Людовиком XVIII) отмечают многие мему­аристы: «в голосе и походке натуральная важность, а на лице удивительное сходство с портретами Бурбонов старшей линии» (Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1928. Т. I. С. 117); «в Варшаве многие отставные туристы находили в князе П^етре) Борисовиче) большое сходство с Лудовиком XVIII (Прмсибыльский. Л. з об.). Полнота Козловского с самой его юности была предметом острот (на английской карикатуре 1813 г. он изображен в об­ществе высокой и сухощавой супруги русского посла в Лондоне Дарьи Христофоровны Ливен, а под картинкой выставлена подпись: «Широта и долгота Санкт-Петербурга»). Ноги у князя распухли от водянки, которая и свела его в могилу; передвигался он с трудом в результате несчастного случая, происшедшего с ним в 1834 г. в Варшаве: кучер направил лошадей прямо в глубокий овраг, и Козловский поплатился за внезапное помрачение ума возницы переломом правой бедренной кости.

...вспомнил, что уже давно слышал о мм...— Кюстин мог слышать о Коз­ловском от Варнгагена фон Энзе (см. примеч. к наст. тому, с. 6 и 62 и к т. 2, с. з'5)' который занимал должность прусского посланника при дворе герцога Баденского в 1819 г., в то же самое время, когда Козловский был там русским посланником. С тех пор взаимная симпатия связывала Козлов­ского с четой Варнгагенов— Карлом Августом и его женой Рахилью

Комментарии

(урожд. Левин; i77'—1833), хозяйкой знаменитого литературного салона. Варнгаген в 1819 г. признавался Козловскому, что дорожит его «просвещен­ным умом и советами», а Козловский в 1825 г. называл чету Варнгагенов поразительной, потому что невозможно сказать, кто из двоих «более спра­ведлив в суждениях и более своеобычен в творениях ума» (ВЛ". .HAF. № 16607. Fol. 212; РГАЛИ. Ф. i95- On. 3. № 47. Л. 4; в обоих случаях подл. по-фр.); ср. также дневниковую запись Варнгагена от 23 апреля 1841 г.— отклик на смерть «остроумного, живого, красноречивого» князя Козловского: «Он был человеком величайших способностей, не нашедшим, однако, себе употребления. Родина его не предложила ему дела, а свет, в котором он жил, никогда не умел его оценить. (...) Рахиль любила его оригинальный ум и манеры, равно как и его доброе сердце. Я был ему очень предан, хотя часто посмеивался над ним, что он переносил с величайшим терпением» (Zeitshrifft fur Slawistik. 1990- Bd. 35. S. 165; подл. по-нем.).

...дотоле мы никогда не виделись.— В принципе Козловский и Кюстин могли встретиться задолго до описываемого плавания на борту «Нико­лая I» — осенью 1814 г. в Вене, где Козловский, в эту пору чрезвычайный и полномочный посланник России при сардинском дворе, находился для урегулирования на Венском конгрессе вопроса о присоединении Генуи к владениям сардинского короля, а Кюстин состоял в качестве начинающего дипломата при Талейране, представлявшем на конгрессе Францию. Од­нако документальных свидетельств о подобной встрече не сохранилось. Козловский упомянул о плавании в обществе Кюстина «из Травемюндс в Петербург» в Письме от 17/29 августа 1839 г. к наместнику Царства. Польского И. Ф. Паскевичу (1782—1856), при котором Козловский в 1836—1840 гг. состоял в качестве чиновника по особым поручениям (см.:

НЛО. С. и 6); в этом письме Козловский рекомендует Кюстина своему начальнику как «автора нескольких недурных романов».

...тоном истинного аристократа... настоящая вежливость...— Професси- " ональный дипломат (в 1803—i8n гг.— служащий русской миссии при сардинском дворе; в i8i2—1818 гг.— чрезвычайный и полномочный по­сланник при том же дворе; в i8i8—1820 гг.— в той же должности при дворах герцога Баденского и короля Вюртембергского, в 1820—1827 гг.— оставлен в ведомстве Коллегии иностранных дел без определенной долж- ^! ности, в 1827 г. уволен от службы, в 1836—1840 гг. состоял в Варшаве при наместнике Царства Польского в качестве чиновника по особым поручени­ям), Козловский оставил значительное литературное наследие, из которого. ныне более или менее известны лишь три статьи научно-популярного '-. характера, опубликованные в пушкинском «Современнике» (1836—1837)» -французские же политические брошюры практически неизвестны, а некого-' рые («Социальная диорама Парижа», написанная в 1824—1825 гг.) и неиа-даны. Европейская известность Козловского, близко знакомого с такими политическими и литературными знаменитостями, как Талейран и Каи-нинг, Луи-Филипп и герцог Ришелье, Шатобриан и Байрон, основывалась прежде всего не на его печатных трудах (хотя Пушкин ценил его слог и манеру изложения так высоко, что признавался: «Козловский стал бы

Комментарии

моим провидением, если бы захотел раз и навсегда сделаться литерато­ром» — Пушкин, т. ю. С. 465, 689—690; подл. по-фр.), но на его репутации блистательного собеседника, рассказчика и говоруна, в котором «дар слова был такое же орудие, такое же могущество, как дар поэзии в поэте, дар творчества в художнике» (Вяземский П. А. Эстетика и литературная крити­ка. М., 1984- С. 155)- В гостиной князя «малейшее дневное событие подавало тему для обильных и поучительных рассказов, рассуждений и заключений, приправляющихся зачастую незлобным юмором, который пробивался у князя сквозь всю ткань выпавшего ему невеселого существова­ния. Никто никогда не выносил из его беседы ни малейшего неудовлет­ворительного чувства, — а всяк уходил или с новым запасом сведений, или с исправленным воззрением на вещи, или с облегчением своего тайного горя, или, наконец, уврачеванный от какого-нибудь своего тщеславного недуга, для чего одно даже вступление в эту атмосферу сердечной доброты, изящного ума и философской простоты было уже достаточно» (Прмсибыль-ский. Л. 5—5 об.). Козловский поражал собеседников «блестящими, иг­ривыми, полусерьезными беседами, характер которых с точностью передает лишь французское causerie (беседа)» (Пржецлавский О. А. Князь Петр Борисович козловский//ро ИРЛИ. Ф. 265. On. 2. № 2138. Л. ю), незаем­ной информацией о жизни и мнениях европейских мыслителей ушедшей эпохи, осколком которой казался сам. Любопытно, что точно такое же впечатление производил на беспристрастных наблюдателей и Кюстин; «он очарователен, благороден и прост в обращении, как последний представи­тель старинной аристократии (...),— писал в марте 1854 г. литератор следующего поколения, Ж. Барбе д'0ревийи. — Он ведет беседу, как чело­век, знавший г-жу де Сталь и сохранивший самый дух настоящей беседы. Он— дерево, ломящееся под тяжестью (исторических) анекдотов. (...) Нужно видеть его, когда за десертом он извлекает из кармана одну за другой всех европейских знаменитостей...» (цит. по: Custine A. de. La Russie en 1839. P., 1991. Т. i. P. 478—479; совпадает не только общая характерис­тика, но и упоминание г-жи де Сталь, с которой был хорошо знаком и Козловский — см. ниже примеч. к наст. тому, с. 105).

...в Англии нет дворянства... ничто не способно сделать человека дворянином.— Последнее утверждение вполне отвечает известным нам убеждениям Коз­ловского, который в неопубликованном при жизни фрагменте «Опыт ис­тории России» назвал главным изъяном российского общественного устрой­ства «мнимую мощь» русского дворянства, не образующего сословия, «подо­бного дворянскому сословию других европейских монархий», и погубленного петровской табелью о рангах, которая отменила наследст­венные преимущества и открыла путь в дворянство людям любого звания (см.: Из наследия П. Б. Козловского. С. 303—3°5); ^{как и} Пушкин, Козловский выступал сторонником сильной, независимой аристократии. Что касается Англии, где так свято, как ни в одной европейской стране, «уважаются права государей как залог общественного спокойствия, как живые щиты, оберегающие общественный порядок от дерзких самонадеянных честолюб­цев» (цит. по: Dorow. P. 7^2-—73)> ^{то ее} Козловский почитал образцовым

Комментарии

государством и «мерил ею свои взгляды и суждения даже в области нравственности и повседневных привычек» (R^ewuska. Т. а. Р. 149)- Скеп­тическое восприятие английского общественного устройства, при котором политической свободе сопутствует рабская зависимость людей всех со­словий от моды и привычки, было свойственно скорее самому Кюстину, выразившему его в книге «Записки и путешествия» (1830).

Дороге Луи Леон Фелисите де Бранка, маркиз де Виллар, граф дс ('733—1824), литератор и остроумец, начавший свою карьеру драматурга и эпиграмматиста во времена Вольтера, в царствование Людовика XV, а кончивший ее пэром Франции, притом сочувствующим либеральной оппозиции, при Людовике XVIII, аристократ по происхождению и фрон­дер по характеру; основатель его рода, выходец из Испании Бюфиль де Бранка обосновался во Франции еще при Карле VII (XV век) и тогда же получил титулы маркиза де Виллара и графа де Лораге.

С. 79- ...сопровождал императора Александра в его поездке в Лондон.— Александр находился в Англии с а6 мая/7 июня по 14/26 июня 1814 г. по приглашению принца-регента, в 1820 г. ставшего английским королем Георгом IV (1762—1830); в Лондоне состоялась встреча европейских мо­нархов, членов антинаполеоновской коалиции, предшествовавшая Венско­му конгрессу, где победителям предстояло окончательно решить судьбу послевоенной Европы. Перед этим Козловский пробыл в Англии целых полгода (с января по август 1813 г.), покорил английское светское общество и даже — первым из русских — удостоился звания почетного доктора Оксфордского университета по разделу гражданского права (Sim-monsJ. S. G. Turgenev and Oxford//0xoniensia. 1966. V. 31. P. 146).

С. 8о. ...очень любит своего лейб-медика...— Лейб-медиком Александра I, сопровождавшим его во всех поездках, был Джеймс (Яков Васильевич) Виллие (1765—1854)' выходец из Шотландии, с 1790 г. живший в России;

в 1814 г. английский принц-регент «в знак особого внимания к императору Александру даровал лейб-медику Виллие сначала достоинство кавалера ^sir), а вскоре затем и титул великобританского баронета, на что ему была выдана грамота с гербом, оригинал которого сочинен и рисован был самим Государем» (Русский биографический словарь. СПб., 1896. Т. i. С. 309). Описание Кюстином непонятливости русского монарха вызвало недоуме­ние— на сей раз вполне оправданное— Греча (см.: Gretch. P. 15).

...секретарь князя К***...— Карл Франц (Шарль Франсуа) Штюбер (1801 — не раньше 1869) — уроженец Швейцарии, секретарь Козловского в течение последних полутора десятков лет жизни, после смерти князя — служащий русского консульства в Париже, член-корреспондент Француз-. ского Восточного общества префектуры Сона-и-Луара, «неразлучный домо­чадец, заслуживающий добрую память за его беспредельную преданность своему обожаемому патрону. ^...) Секретарь под диктовку и по поручению, чтец газет и писем, комиссионер, казначей (sic!), расходчик и эконом, он с французскою дружбою снисходил до всех услуг, какие потребовались в отсутствие единственного лакея или вызывались несметливостию полагав­шейся на даче кухарки — по части яиц всмятку. Честный, добросердечный,

43°

Комментарии

но иногда угрюмый воркун этот, обходясь сам бессменным серым вроде наполеоновского сюртуком, застегнутым до галстука для избежания прочих прихотливостей туалета, сдерживал благотворительную расточительность князя и заводил горячий с ним спор о распределении изредка появлявшихся денежных посылок <...) Штуб (Штюбер) был все: слуга, друг и ментор, за то же и почет ему был от всех по заслугам» (Пржибыльский. Л. 2 об.— з)-

С. 8i. Слово всемогуще... оно божественно! — Декларация, согласующаяся с известными по мемуарным свидетельствам высказываниями Козловского, признававшегося, например, что его самое заветное желание — стать «вели­чайшим оратором своего века» и что «победа, одержанная с помощью слова,— это благороднейшая из радостей, доступных человеку!» (РГАЛИ. Ф. i95- On- 3- ^№ 54- ^л- Ч —24 об.; подл. по-фр.).

Каннинг Джордж (1770—'827)— английский политический деятель и дипломат, министр иностранных дел Англии в 1807—1809 и 1822—1827 гг.; инициатор либеральных преобразований в мировой политике, выступав­ший за эмансипацию испанских колоний и поддержку восставших греков, за веротерпимость по отношению к католикам и свободу торговли, деятель­ный противник Священного Союза. Козловский «находился с ним в очень тесных сношениях в бытность свою в Лондоне» в 1813 г. (письмо к К. В. Нессельроде из Турина от 8/20 июля i8i6 г.— АВПРИ. Ф. Кан­целярия. Оп. 468. № и 293- Л. 98; подл. по-фр.).

С. 82. ...испугался меня, себя, а главное, прочих пассажиров... — Суждения, вложенные Кюстином в уста князя К***, звучали столь смело, что за­ставляли многих читателей сомневаться в их достоверности. Однако любовь к чересчур откровенным политическим разговорам отличала Козловского с юности, а жизнь в Европе в течение трех десятков лет лишь укрепила эту привычку, послужившую одной из причин его отставки в 1820 г.;

«невоздержанность языка часто толкала его на нескромности,— вспо­минает мемуаристка, — он высказывал убеждения, неприятные начальству, разоблачал злоупотребления, о которых лучше было бы промолчать, про­славлял установления, решительно противные обычаям его отечества» {Rzewuska. Т. 2. Р. 149)-

С. 83. Рюрик, Олег... Мономах...— Перечислены деятели древней рус­ской истории: Рюрик —- легендарный начальник варяжского отряда, при­званный вместе с братьями Синеусом и Трувором княжить в Новгороде, основатель династии Рюриковичей; Олег (?— gi²) — первый исторически достоверный князь Киевской Руси, правивший с 879 г. в Новгороде, с 882 г. в Киеве; Ольга (? — 969) — княгиня, жена киевского князя Игоря, правила в малолетство своего сына Святослава и во время его походов; Владимир I (? — 1015), князь новгородский (с 969 г.) и киевский (с 980 г.), введший на Руси христианство в качестве государственной религии; Святополк (ок. 980—1019), князь туровский (с 988 г.), киевский (1015—1019), старший сын Владимира I, убивший своих трех братьев и завладевший их уделами;

Владимир II Мономах (1053—1125) — великий князь киевский (с 1113 г.).

...оставшись чуждой нашим романтическим идеям... — Романтизм толкуется здесь в духе идей г-жи де Сталь и А.-В. Шлегеля — как культура европей-