Пассаж о Дне, Идущем к Зимней НочиПредложение: <Мост заброшенной железнодорожной станции заскрипел от предчувствий в тот самый миг, когда я появился там>;. <Я взглянул на пути, еще целые, непоправимо покинутые химерой завтрашнего поезда, который стал просто призраком. > <Я заглянул также в инициативу утраченной перспективы, где крайняя точка указывала невозвращение – вечное – этого Зова прочерченного пути. На всем долгом протяжении путей, сплетающихся по всему скелету Америк, столько же покинутых вокзалов и станций, сколько жестокости было вложено в уничтожение призраков.>; <Желая самоидентифицироваться, мы вынесли века страха без метафизического посыла, без прямой линии, которая вела бы в иной мир, без киля в бесконечном Океане, без собственного острова, откуда мы могли бы ринуться на завоевание самих себя – сильных, осознающих себя, - нам нужно было обрести страсть восторга перед жизнью, коль скоро именно здесь, у нас, произошло Видение Явленного Откровения и с Нею мы лучше, чем без Нее. Устремляя – каждый из нас – взгляд на пути, ведущие к Невозможному, мы признаем заброшенность и запустение вокзалов, где нам следовало бы хлопать крыльями в пространстве. Нужно снова полюбить восторг. >; ----------000---------- Мост переходит Хуан Диего, пойдем к Мосту, чтобы подать ему руку на середине Моста, а не оставаться такими же беспомощными, занятыми и хилыми, как до сих пор. Мы – храм, Она – Дева, а Хуан Диего – Святой Покровитель. Все это для того, чтобы восхищаться им: он отступает в сторону, чтобы подсказать нам тропу, ведущую наш взгляд прямо к Ее глазам. ----------000---------- Вспомним: в здании заброшенного Вокзала есть телеграфный аппарат, который улавливает шаги по Мосту.
----------000----------
Это был очень долгий день. Мы сбились с ног с самого начала. Начиная с того самого момента, как спросили, который час. Начиная с одежды, когда мы принялись искать, чтό надеть на себя. Начиная с интриги и борьбы, которые нам предстояли. Начиная с того, куда сесть и по какой дороге пойти. Чтό и сколько съесть на завтрак. Кто смотрит на нас. Как мы хотим, чтобы на нас смотрели. Кто судит нас и кого судим мы. Кому мы подаем знаки, кого зовем, кому назначаем встречи, раскаиваемся ли во вчерашнем дне или помним, что все в нем было непредвиденным. Пожалуй, еще немного, и мы начнем вспоминать свои сны…
----------000----------
Она смотрит на нас. Хуан Диего, Святой-шаман-дикарь, вынимает свои глаза и благословляет берега, луга, равнины, химеры, благословляет воспоминания долгого дня, идущего к ночи…
----------000----------
Я кашляю. Меня рвет. Я мочусь. Телесные чувства усыпляют душу. Зачарованный, я купаюсь в воде. Я освежаю кожу, однако не понимаю, что речь идет о моем теле и о жизни в новом рассвете нового дня, который, возможно, окажется бурным или скучным, или, может, я поскользнусь на какой-нибудь мрачной могильной плите и упаду, а может, взлечу в воздух, уцепившись за воздушный шарик.
Есть ли в нас – или нет – что-то от Святых или мы просто пребываем в невинном неведении относительно положения луны и мира в этот невозмутимый, затаенный миг этой странной гонки за Божественным, зачаровавшей весь Космос? Являемся ли мы – или нет – обитателями сферического (полные триста шестьдесят градусов) мира или плоско живем в ежедневной рутине, лишенной очарования долга и боли, неразлучных спутников этой работы – жизни? Пинаем ли ногой первого встречного пса? Принимаемся ли материть первого встречного дурака, которому пришло в голову зачем-то обратиться к нам? Повторяем ли, включив международные новости: что там опять за дерьмо происходит в этом Афганистане? Или где-то еще?.. дерево печальной ночи засыхает. Мексиканские церкви по-прежнему закрыты, замкнуты, атеист Шуленберг множится в этих сведенных судорогой дверях, лишенных Бога и жизни – закрытых для всех – наших чувств. Запечатанных, как мушкеты, как будто мы скрываем солнечный код. Как будто прячем сокровища подмышкой или в гениталиях. Шутка заключается в том, что мы пока еще – никто. Вот такое веселье. Ничего себе…
----------000----------
Мы восхищаемся обманом завоевателя, а может, он даже приводит нас в негодование. Однако мы даже не улыбаемся, а еще менее того обращаем на нее взгляд и узнаем, не как что-то вроде такого удобного защитного нимба, нет. А как то, чем Она является: Небесными Вратами. И равнодушно припоминаем: Хуан Диего?.. тот индеец? Ох! Проклятые расисты. Плебеи – скажет кто-то... Эй, ты! Педераст!
----------000----------
Глаз-стрекоза.
Угол… «его» угол. Собака… «его» собака. Дождь… «его» дождь». Солнце… «его» солнце.
Углы… его углы. Собака… его собаки. Дождь… его дожди. Солнце… его солнца.
Бредящие. Его молитва: угол, собака, дождь, солнце… благословенные.
И он, окутанный благоуханием, повторяет:
Углы, собаки, дожди, солнца… да благословят они нас.
< Да встретят нас углы счастливыми и благословят нас. Да считают нас собаки существами своего мира и благословят нас. Да омочат нас дожди и благословят мир. Да зажгут нас солнца, чтобы мы могли ходить по углам с собаками под дождями. >
<Святы шаманские глаза углов, которые встречают нас, собак, которые смотрят на нас, дождей, которые окропляют нас, и солнц, которые оживляют нас ливнями всех цветов.>;
(Так приговаривал Хуан Диего, танцуя на своем костре.)
Уже так поздно, я чувствую, что Хуан Диего приближается по заднему двору дома. Здесь – в Мехико – поздно, но посреди Тихого океана еще так рано, что я ощущаю, как Святой-шаман купается на склонах коралловых хребтов и окунается по самые глаза, а вокруг дрейфуют огромные куски плавучего льда.
Начнем полет на воздушных змеях в Париже, чтобы вернуться, а потом отпустить веревки, даже если нам придеться жестоко ободраться в малиннике… (тон твоего голоса меняется; от твоего ледяного голоса до твоего молчания).
«Пресвятая Богоматерь, Дева Мария Гуадалупская с Тепейякского холма… помилуй нас.»
|
