Отже, деонтологічна правосвідомість юриста — це результат його правосвідо­мості, сформований під впливом правової інформаційної культури, при виконанні службового обов'язку.

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 778

Мейтленд назвал XII в. "юридическим веком". Он был не просто юри­дическим веком, а тем самым веком, в котором сформировалась западная тра­диция права. Однако великие революционные события, которые дали ей права гражданства, и первые великие юридические достижения произошли не в XII, а в последние десятилетия XI в. Это были Диктаты папы Григория VII, ад­министративные меры по централизации, предпринятые норманнскими прави­телями Сицилии, Англии и Нормандии, научные достижения великого кано­ниста Ивона Шартрского (1040—1116) и великого специалиста по римскому праву Ирнерия (ок. 1060—1125).

Возникновение западных правовых систем нового времени в конце XI и в XII в. было тесно связано с возникновением первых европейских универси­тетов. Именно там впервые в Западной Европе право преподавалось как четко очерченный и систематизированный свод знаний, наука, в которой отдельные юридические решения, нормы и законодательные акты изучались объективно и объяснялись с точки зрения общих принципов и истин, базовых для всей этой си­стемы в целом. Воспитанные в духе новой юридической науки, новые поколения университетских выпускников поступали на службу в канцелярии и другие уч­реждения возникавших в то время церковных и светских политии и становились советниками, судьями, адвокатами, администраторами, составителями проектов законов. Они прилагали свои знания для того, чтобы придать стройность и связ­ность растущему множеству правовых норм, помогая таким образом вылепить но­вые правовые системы из материала старых правовых порядков, которые прежде были почти совершенно растворены в общественном обычае и политических и ре­лигиозных институтах вообще.

Разумеется, право в обычном значении правовых данных, то есть пра­вовых норм и процедур, может составить науку не более, чем может составить науку материя или поведение животных. Наука права, если она вообще суще­ствует, должна быть научным изучением таких правовых данных, научным

знанием о праве точно так же, как физика или биология как науки являются научным изучением или суммой знаний о материи или жизни животных. И все же с научной точки зрения есть важные различия между правовыми дан­ными или любыми другими социальными и физическими данными, которые происходят оттого, что участники общественной жизни осознают свои дейст­вия и их сознание является неотъемлемой частью данных. Более того, само сознание может иметь или стремиться приобрести характерные черты науки. Деятели могут приписывать своим собственным наблюдениям того, что они де­лают, качества систематического, объективного, подтверждаемого знания. Именно это и произошло в праве в конце XI и в XII в. Правовые нормы, по­нятия, решения и процедуры остались данными, и в этом смысле — прямой противоположностью науке, но сознание участников правовых действий стало включать и систематическое их изучение, и накопление суммы знаний о них, что имело некоторые качества науки. В дополнение к этому сама наука, сум­ма знаний о праве, воспринималась как часть правовых данных. Понимание слилось с толкованием, а толкование с применением. Например, научное на­блюдение, что Десять заповедей запрещают убийство, но при этом другие ме­ста в Библии указывают, что убийство может быть оправдано, если оно совер­шено при самозащите, или прощено, если оно совершено нечаянно, само по себе является изложением применимого правового принципа, а именно, что на первый взгляд убийство незаконно (согласно Библии), но оно может быть оправдано или прощено в определенных обстоятельствах. Тот факт, что само это наблюдение является или может стать законом,

частью того, что является предметом наблюдения, отличает науку права от ес­тественных наук. Быть может, в этом одна из причин того, что в XX в. сло­восочетания "юридическая наука" и "наука права" практически вышли из употребления в английском языке и в Англии и в США, хотя продолжают ши­роко употребляться во французском, немецком, итальянском, русском и дру­гих языках. В этих языках слово, обозначающее науку (англ. "science", как правило, не относится к гуманитарным наукам. — Примеч. пер.), несет более широкое значение, а поэтому легче провести различие между правом и мета­правом, то есть правом, как оно практикуется, и правом, как оно задумано (Recht и Rechtwissenschaft, droit и la science du droit).

Утверждение, что в конце 1000-х и в 1100-х гг. право на Западе стало изучаться и преподаваться как отдельная наука, в то время как господствующие правовые порядки только начали вычленяться из политики и

религии, рождает ряд вопросов. Чему, собственно, учили первые преподавате­ли права? Как можно было преподавать право, если господствующие законы и правовые институты, как церковные, так и светские, были по преимуществу местными и обычными и в значительной степени слиты с религиозными убеж­дениями и практикой, а также с политической, экономической и социальной жизнью вообще?

Ответ прозвучит любопытно для современного уха. То право, которое сна­чала преподавалось и систематически изучалось на Западе, вовсе не было господствующим правом; это было право, содержавшееся в одной древней рукописи, извлеченной на свет Божий в итальянской библиотеке в конце

XI в. Рукопись эта воспроизводила Дигесты, огромный сборник юридических материалов, составленный при римском императоре Юстиниане около 534 г., то есть пятью веками раньше.

Свод римского права, составленный в Константинополе при импера­торе Юстиниане, был высокоразвитой, дифференцированной правовой сис­темой, весьма отличной от народного права германских племен. Одно вре­мя эта система господствовала на территории и Восточной и Западной Рим­ской империи. Однако в 476 г. был низложен последний император Запад­ной Римской империи, а еще задолго до этого на Западе римская цивили­зация была вытеснена примитивной племенной цивилизацией готов, ванда­лов, франков, саксов и других германских народов. После VI в. римское право на Западе сохранилось только во фрагментах, хотя его система про­должала процветать в Восточной империи, именуемой Византией (и вклю­чавшей юг Италии). Некоторые отдельные нормы и понятия римского пра­ва иногда появлялись на Западе в отрывочных законодательных актах цер­ковных и светских властей и в обычном праве народов, населявших ны­нешнюю Францию и Северную Италию. Каролингская и посткаролингская идеи об унаследовании королем франков власти римских императоров так­же способствовали выживанию отдельных принципов и норм римского пра­ва, в особенности тех, которые касались императорской власти. Некоторые из слабо организованных сборников законов, изданных германскими коро­лями, содержали ряд римских правовых норм и понятий. Однако к тому времени, когда в Италии была обнаружена рукопись Юстиниана, римское право как таковое, то есть как система, очень ограниченно действовало в Западной Европе. К этому времени многие тексты пропали, термины при­обрели новые значения. На Западе не было должностей, соответствующих римским магистратам (преторам), юридическим советникам (юристам) или адвокатам (ораторам). Господствующие правовые институты были по пре­имуществу германскими и франкскими. Таким образом, первым объектом систематического юридического изучения в Европе стал свод права (право­вая система) более ранней цивилизации, в том виде, в каком он был запи­сан в огромной книге или наборе книг.

Решающее значение имел, однако, тот факт, что изучавшие эти древ­ние тексты юристы считали, как и вообще все их современники, что эта более ранняя цивилизация, Римская империя дожила до их дней и на Востоке и на Западе. Она осталась жива в особом смысле, в новой форме, как душа, пере­жившая тело. Более того, они были уверены, что та империя обладала универ­сальностью и постоянством. Они воспринимали право Юстиниана не как пра­во, применимое в Византии в 534 г., а как право, применимое всегда и везде. Другими словами, они принимали право Юстиниана за истину, точно так, как принимали на веру Библию, произведения Платона и (позже) Аристотеля. Хо­тя, скажем, то, что было написано в своде Юстиниана о собственности на зем­лю, не имело ничего общего с регулированием феодального права собственности, господствовавшего в 1100 г. в Тоскане или Нормандии. Этот факт вовсе не оз­начал, что оно не было правом, напротив, оно-то и было истинным пра­вом, идеальным правом, воплощением разума. Более того, Тоскана и

Нормандия сами считались продолжением Рима, так же как церковь и христи­анский мир считались продолжением Израиля. Открытие свода Юстиниана около 1080 г. было воспринято точно в том же духе, как было бы воспринято нахождение давно утерянного списка приложения к Ветхому завету. Так, ав­тор (или авторы) великого изложения английского права, Брактонова "Трактата о законах и обычаях Англии", в XIII в. процитировал не менее пятисот отрывков из Дигест Юстиниана без всяких ссылок, считая само со­бой разумеющимся, что они в Англии "закон", хотя многие из этих поло­жений никак нельзя было бы применить в королевских судах . Брактону даже пришлось доказывать, что применимые в королевских судах англий­ские обычаи составляют "право" такое же реальное, как и содержащееся в древних римских текстах.

Для создания западной традиции права были необходимы еще два ингредиента. Один — это метод анализа и синтеза, приложенный к древним юридическим текстам, метод, который в новое время несколько пренебрежи­тельно назвали "схоластикой." Второй ингредиент — тот контекст, в котором схоластический метод был приложен к сборникам римского права, а именно университет.

Эти три элемента: открытие юридических документов, составлен­ных при римском императоре Юстиниане, схоластический метод их анали­за и синтеза, преподавание права в университетах Европы — и есть то, что лежит в основе западной традиции права. Римское право дало всей Ев­ропе (не исключая Англию) большую часть юридического словарного за­паса. Схоластический метод остался преобладающим способом юридическо­го мышления на Западе до сего дня. Университеты собрали вместе иссле­дователей права — преподавателей и студентов — со всей Европы, позна­комив их не только друг с другом, но и с преподавателями и студентами теологии, медицины, гуманитарных наук, и сделали из них сословие, а го­воря сегодняшним языком,— профессию.