Аристотелевские представления
а) Их ценностная характеристика. Отделение физики, как и всех других наук, от универсальной матрицы философии и практики происходило постепенно. Аристотелевская физика полна представлений, которые теперь рассматриваются не только как специфически биологические, но исключительно как ценностные (представления). Она изобилует специфическими нормативными представлениями, взятыми из этики, которые занимают промежуточное положение между ценностными и неценностными представлениями: высшими формами движения являются круговое и прямолинейное, имеющие место только в небесных движениях звезд; земной же мир наделен движениями низших типов. Сходные ценностные различия существуют и между причинами: с одной стороны, есть хорошие, или, так сказать, разрешенные, силы тела, которые проистекают из его стремления к совершенству, а с другой стороны, силы, приводящие к нарушению и связанные со случайными воздействиями и действиями сил других тел. Такой тип классификации в терминах ценностей играет очень важную роль в средневековой физике. Она объединяет вместе вещи, имеющие очень слабые или незначащие связи, и разделяет вещи, которые объективно связаны близкими и значимыми связями. Мне кажется очевидным, что этот крайне «антропоморфический» способ мышления и до сегодняшнего дня играет важную роль в психологии. Подобно различию между земным и небесным, долгое время существовало столь же оценочное разделение психологических фактов на «нормальные» и «патологические», и это разделяло феномены, которые имеют фундаментальную близость. Не менее важно то, что оценочные понятия полностью господствуют в теоретическом контексте специальных проблем, во всяком случае, так было до самого последнего времени. Так было до тех пор, пока психология не начала исследовать структурные связи (Gestalt) в перцепции, заменив этим понятие «оптические иллюзии», которое, вытекая не из психологических, а из эпистемологических категорий, произвольно смешивает все эти «иллюзии» и отделяет их от других феноменов психологической оптики. Психология говорит о «заблуждениях» детей, о «практике», о «забывании», классифицируя группы процессов в соответствии с ценностью их продукта, а не в соответствии с природой психологических процессов. Конечно, психология выходит за пределы классификации только по ценностному основанию, когда она говорит о нарушениях, о более низком или более высоком уровне развития или о качестве выполнения теста. Со всех сторон отмечаются тенденции к изучению важных психологических процессов. Но едва ли можно сомневаться в том, что мы находимся только в начале этой стадии, что те же самые промежуточные представления, лежащие между ценностными и неценностными, которые мы видели в физике Аристотеля, характерны и для таких противопоставлений, как высокий интеллект и слабоумие или желание и воля. Отделение концептуальной структуры психологии от утилитарных понятий педагогики, медицины и этики достигнуто только частично. Возможно, и я считаю это вероятным, что вспомогательные понятия, такие, как «правильное» знание в противоположность «ошибочному», могут впоследствии получить законный смысл. Однако если это произойдет, то «иллюзия» должна будет характеризоваться не эпистемологически, а биологически. б) Абстрактная классификация. Когда галилеев-ская и послегалилеевская физика избавилась от различия между небесным и земным и, таким образом, невероятно расширила сферу действия естественных законов, это было связано не только с исключением ценностных понятий, но также и с изменением в трактовке классификации. Для аристотелевской физики принадлежность предмета к данному классу имела решающее значение, потому что для Аристотеля класс определял сущность или сущностную природу объекта, а следовательно, и его поведение и в позитивном, и в негативном отношениях. Эта классификация часто принимала вид пар противоположностей, таких, как холодный —теплый, сухой — мокрый, и по сравнению с современной классификацией носила застывший, абсолютный характер. В современной количественной физике дихотомические классификации полностью заменены непрерывными последовательностями. Субстанциональные концепции заменены функциональными [1]. Нетрудно выделить аналогичную стадию в развитии современной психологии. Разделение на интеллект, память и волю восходит к аристотелевской классификации, а в некоторых областях, как, например, в анализе чувств (приятное и неприятное), темпераментов [13] или потребностей, дихотомические классификации типа аристотелевской до сих пор имеют большое значение. Только постепенно эти классификации теряют свою значимость и уступают место понятиям, которые пытаются установить одни и те же законы для всех этих областей и создать общую классификацию на основе функциональных различий. в) Понятие закона. Классы Аристотеля абстрактно определяются как общая сумма тех характеристик, ко- торые есть у группы объектов. Это обстоятельство является не просто характеристикой аристотелевской логики, но значительно определяет его понятия закономерности и случайности, которые кажутся мне столь важными для проблем современной психологии, что требуют более подробного исследования. Для Аристотеля законны, умозрительно понятны те вещи, которые происходят без исключений. Также, и это он особенно подчеркивает, законны те вещи, которые происходят часто. Из класса умозрительно понятых исключены как простая случайность те события, которые происходят только однажды, индивидуальные события как таковые. Действительно, так как поведение вещи определено ее сущностной природой, и эта природа есть в точности абстрактно определенный класс (т. е. общая сумма общих характеристик целой группы объектов), то отсюда следует, что каждое событие как конкретное событие есть случайность, оно неопределенно. Таким образом, в этих аристотелевских классах пропадают индивидуальные различия. Действительный источник этих представлений может быть в том, что для физики Аристотеля не все физические процессы имеют законный характер, приписанный им постгалилеевской физикой. Молодой физической науке Вселенная, которую она исследовала, казалась содержащей столько же хаотичного, сколько и закономерного. Закономерность, понятность физических процессов была очень узко ограничена. Она присутствовала только в некоторых процессах, например и движениях звезд, но ее ни в коей мере не было в преходящих земных событиях. Как и для других молодых наук, для физики все еще было вопросом, подчиняются ли физические процессы законам, и если да, то в какой степени. И это обстоятельство очень повлияло на формирование физических представлений, хотя в философских принципах идея всеобщей закономерности уже существовала. В постгалилеевской физике, с уничтожением различий между закономерными и случайными событиями, отпала необходимость в доказательстве закономерности рассматриваемого процесса. Наоборот, аристотелевской физике было необходимо иметь критерий, чтобы решить, является ли данное событие закономерным. Конечно, в качестве такого кри терия была взята в основном регулярность, с которой подобные события происходили в природе. Только такие события, как небесные, регулярность или, по крайней мере, частоту которых подтверждает история, подчиняются закону, и только постольку, поскольку они часты и, следовательно, являются больше чем частным событием — они умозрительно понятны. Другими словами, стремление науки понять сложный, хаотический и неясный мир, ее вера в полную расшифровку этого мира были ограничены лишь такими событиями, которые подтверждались в силу повторения в ходе истории, обладая определенной устойчивостью и стабильностью. В этой связи нельзя забывать, что подчеркивание Аристотелем частоты (как основания для закономерности помимо абсолютной регулярности) представляет, по отношению к его предшественникам, тенденцию к расширению и конкретному применению принципа закономерности. «Эмпирик» Аристотель настаивает, что не только регулярное, но и частое является закономерным. Конечно, это только подчеркивает его противопоставление частного, индивидуального закономерному, так как частное событие как таковое находится за границами закономерности и в определенном смысле вне проблем науки. Закономерность остается ограниченной теми случаями, когда события повторяются и классифицируются (в аристотелевском абстрактном смысле), обнаруживая сущностную природу событий. Это отношение к проблеме закономерности в природе, которое господствовало в средневековой физике и от которого даже такие противники аристотелевской физики, как Дж. Бруно и Ф. Бэкон, отошли только постепенно, имело несколько важных следствий. Как должно быть ясно из предыдущего текста, эта концепция закономерности носила полностью квазистатистический характер. Закономерность рассматривалась как эквивалент высшей степени всеобщности, как то, что очень часто происходит одним и тем же образом, как высший случай регулярности и, таким образом, как полнейшее противопоставление нечастому или конкретному событию. Статистическое определение понятия закономерности ясно прослеживается еще у Бэкона, когда он с помощью своей таблицы присутст- вия старается решить, является ли данное объединение качеств реальным (сущностным) или случайным. Так, например, он выясняет численную частоту случаев, в которых качества теплого и сухого объединены в повседневной жизни. Статистический метод мышления в аристотелевской физике, конечно, менее математически точен, но не менее ясен. В то же время (и это одно из самых важных следствий концепции Аристотеля) регулярность или особенность понимались полностью в исторических терминах. Полная свобода от исключений, «всегда», которое присутствует также и в последующих концепциях физической закономерности, здесь еще сохраняет свои первоначальные связи с частотой, с которой сходные случаи происходили в действительности, в историческом течении событий в обычном мире. Поясним это грубым примером: легкие предметы в обычных условиях довольно часто направляются вверх, тяжелые предметы обычно падают вниз. Пламя огня, во всяком случае в условиях, известных Аристотелю, всегда идет вверх. И эти правила частоты с ограничениями на климат, способ существования и прочие факторы, знакомые Аристотелю, определяют природу и тенденцию, приписываемую каждому классу объектов и приводят в данном примере к заключению, что пламя и легкие тела имеют тенденцию направляться вверх. Теоретические представления Аристотеля имеют прямую связь с историко-географической структурой и напоминают, как и ценностные концепции, описанные выше, мышление первобытных людей и детей. Когда первобытный человек использует разные слова для обозначения акта «ходьбы» в зависимости от северного или южного направления, или от пола идущего, или от того, входит последний в дом или выходит из дома [5], он использует связь с исторической ситуацией, которая очень похожа на мнимые абсолютные описания (вверх или вниз) Аристотеля, реальное значение которых представляет собой тип географической характеристики, определение места по отношению к поверхности Земли. Исходная связь понятий с «действительностью» в смысле данного историко-географического окружения, вероятно, самая важная черта физики Аристотеля. И от этого больше, чем от телеологии Аристотеля, зависит тот факт, что его физика в основном имеет антропоморфный характер. И в отдельных положениях теории, и в данных исследования видно, что еще не только не разведены физические и нормативные понятия, но и формулировки проблем и понятий, которые мы сегодня бы различали, с одной стороны, как исторические, а с другой —как неисторические, систематические, переплетаются (аналогичная путаница существует на ранних стадиях и других наук, например в экономике). Исходя из этих представлений получает новое направление также и установка аристотелевской физики по отношению к закономерности. До тех пор пока закономерность оставалась ограниченной такими процессами, которые регулярно повторялись одним и тем же образом, было видно не только то, что молодой науке не хватает мужества распространить принцип на все физические феномены, но и то, что концепция закономерности все еще имеет в основе историческое, временное значение. Акцент был поставлен не на общей валидно-сти, которую современные физики понимают под закономерностью, а на событиях в исторически данном мире, которые демонстрировали требуемую стабильность. Высочайшая степень закономерности помимо простой частоты характеризовалась идеей постоянства, вечности. Таким образом, отрезок исторического времени, когда константность сохранялась, был расширен до бесконечности. Общая валидность закона не была еще ясно отделена от вечности процесса. Только постоянство или, по крайней мере, частое повторение было доказательством более чем единичной действительности. Даже здесь, в идее вечности, которая как будто бы переходит исторические границы, связь с непосредственной исторической действительностью остается очевидной, и эта связь была характерна для «эмпирических» понятий и метода Аристотеля. Не только в физике, но и в других науках, например в экономике и биологии, можно ясно видеть, как на определенных, ранних стадиях тенденция к эмпиризму, к собиранию и упорядочиванию фактов несет в себе тенденцию к исторической концептуальной структуре, чрезмерной переоценке исторического.
|