Описательная и расчленяющая психология

Понятие описательной и расчленяющей психоло­гии добыто нами из самой природы наших душевных переживаний, из потребности в непредвзятом и неиз­вращенном понимании нашей душевной жизни, а так­же из связи наук о духе между собой и из функции пси­хологии в среде их. <...> Каким же образом возможен метод, который мог бы решить задачу, поставленную психологии науками о духе?

Психология должна пойти путем, обратным тому, на который вступили представители метода конструк­тивного. Ход ее должен быть аналитический, а не по-строительный. Она должна исходить из развития ду­шевной жизни, а не выводить ее из элементарных процессов. Разумеется, синтез и анализ со включенны­ми в них дедукцией и индукцией не могут быть разъ­единены и в пределах психологии. По прекрасному вы­ражению Гёте, они в жизненном процессе познания обусловливают друг друга так же, как вдыхание и вы­дыхание. Разложивши восприятие и воспоминание на их факторы, я проверяю значение достигнутых мной результатов тем, что пускаю в ход связь этих факторов, причем, конечно, задача не может быть решена без ос­татка, так как хотя я и способен различать факторы в живом процессе, но не могу составить из их связи жизнь. Но тут дело идет лишь о том, что ход такой пси­хологии должен быть исключительно описательным и расчленяющим независимо от того, необходимы ли для этого метода синтетические мыслительные акты. Это­му соответствует и другая основная методическая чер­та такой психологии. Предметом ее должны являться развитой человек и полнота готовой душевной жизни. Последняя должна быть понята, описана и анализиро­вана во всей цельности ее.

В противоположность внешнему восприятию внутреннее покоится на прямом смотрении, на переживании, оно дано непосредственно. Тут нам в ощущении или в чувстве удовольствия, его сопровождающем, да­но нечто неделимое и простое. Независимо от того, как могло возникнуть ощущение фиолетового цвета, оно, бу­дучи рассматриваемо как внутреннее явление, едино и неделимо. Когда мы совершаем какой-нибудь мысли­тельный акт, в нем различимое множество внутренних фактов вместе с тем собрано в неделимое единство од­ной функции, вследствие чего во внутреннем опыте вы­ступает нечто новое, не имеющее в природе никакой аналогии. <...> Таким образом, внутри нас соединения, связи мы постоянно переживаем, тогда как под чувст­венные возбуждения мы должны подставлять связь и соединение. То, что мы таким образом переживаем, мы никогда не можем сделать ясным для рассудка. <...> Связь эту внутри нас мы переживаем лишь отры­вочно; то тут, то там падает на нее свет, когда она до­ходит до сознания, ибо психическая сила вследствие важной особенности ее доводит до сознания всегда лишь ограниченное число членов внутренней связи. Но мы постоянно осознаем такие соединения. При всей безмерной изменчивости содержаний сознания повто­ряются всегда одни и те же соединения и, таким обра­зом, постепенно вырисовывается достаточно ясный об­лик их. Точно так же все яснее, отчетливее и вернее становится сознание того, как эти синтезы входят в бо­лее обширные соединения и в конце концов образуют единую связь. Если какой-либо член регулярно вызы­вал за собой другой член, или одна группа членов вы­зывала другую, если затем в других повторных случа­ях этот второй член вызывал за собой третий, или вторая группа членов вызывала третью, если то же са­мое продолжалось и при четвертом и пятом члене, то из этого должно образоваться с общеобразовательной закономерностью сознание связи между всеми этими членами, а также сознание связи между целыми груп­пами членов. <...> В быстром, слишком быстром тече­нии внутренних процессов мы выделяем один из них, изолируем его и воздымаем до усиленного внимания. В этой выделяющей деятельности дано условие для дальнейшего хода абстракции. Только путем абстрак­ции возможно выделить функцию, способ соединения из конкретной связи. И только путем обобщения мы устанавливаем постоянно повторяющуюся форму функции или постоянство определенной градации чувственных содержаний, скалу интенсивности ощу­щений или чувств, известную нам всем. Во всех этих логических актах заключаются также акты различе­ния, приравнения, установления степеней различия. <...> Различение, приравнение, определение степеней различия, соединение, разделение, абстрагирование, связывание воедино нескольких комплексов, выделе­ние единообразия из многих фактов — вот сколько процессов заключено во всяком внутреннем вос­приятии или выступает из сосуществования таковых. Отсюда вытекает интеллектуальность внутреннего восприятия как первая особенность постижения внут­ренних состояний, обусловливающего психологиче­ское исследование. Внутреннее восприятие подобно внешнему происходит посредством сотрудничества элементарных логических процессов. И именно на внутреннем восприятии особенно ясно видно, насколь­ко элементарные логические процессы неотделимы от постижения самих составных частей.

<... > Вторая особенность постижения душевных со­стояний. Постижение это возникает из переживания и связано с ним неразрывно. В переживании взаимодей­ствуют процессы всего душевного склада. В нем дана связь, тогда как чувства доставляют лишь многообра­зие единичностей. Отдельный процесс поддерживает­ся в переживании всей целостностью душевной жиз­ни, и связь, в которой он находится в себе самой и со всем целым душевной жизни, принадлежит непосред­ственному опыту. Это определяет также природу пони­мания нас самих и других. Объясняем мы путем чисто интеллектуальных процессов, но понимаем через вза­имодействие в постижении всех душевных сил. И при этом мы в понимании исходим из связи целого, данного нам живым, для того, чтобы сделать из него для себя постижимым единичное и отдельное. Именно то, что мы живем в сознании связи целого, дает нам возможность понять отдельное положение, отдельный жест и отдель­ное действие. <...>

Отдельные душевные процессы в нас, соединения душевных фактов, которые мы внутренне воспринимаем, выступают в нас с различным сознанием их ценности для целого нашей жизненной связи. Таким обра­зом, существенное отделяется в самом внутреннем по­стижении от несущественного. <...>

Из всего вышесказанного вытекает дальнейшая основная черта психологического изыскания, а имен­но та, что изыскание это вырастает из самого пережи­вания и должно постоянно сохранять в нем прочные корни для того, чтобы быть здоровым и расти. К пере­живанию примыкают простые логические операции, объединяемые в психологическом наблюдении. Они дают возможность наблюдение закрепить в описании, обозначить его наименованием и дать общий обзор его путем классификации. Психологическое мышление как бы само собой переходит в психологическое изы­скание.

Если объединить все указанные особенности пси­хологического метода, то на основании их можно будет ближе определить понятие описательной психологии и указать отношение его к понятию психологии анали­тической.

В естественных науках издавна существует проти­вопоставление описательного и объяснительного мето­дов. Хотя относительность его и выступает все ярче по мере развития описательных естественных наук, но оно, как известно, все еще сохраняет свое значение. Но в психологии понятие описательной науки приобретает гораздо более глубокий смысл, чем тот, какой она имеет в области естественных наук. Уже ботаника и тем более зоология исходят из связи функций, которая может быть установлена лишь путем истолкования физических фактов. <...> В психологии же эта связь функций дана изнутри в переживании. Всякое отдельное психологи­ческое познание есть лишь расчленение этой связи. Та­ким образом, здесь непосредственно и объективно да­на прочная структура, и потому в этой области описание покоится на несомненном и общеобязательном основа­нии. Мы находим эту связь не путем добавления ее к отдельным членам, а наоборот, психологическое мыш­ление расчленяет и различает, исходя из данной связи. К услугам такой описательной деятельности находятся логические операции сравнения, различения, измере­ния, степеней, разделения и связывания, абстракции, соединения частей в целое, выведения единообразных отношений из единичных случаев, расчленения единич­ных процессов, классификации. Все эти действия как бы заключаются в методе наблюдения. Таким образом, душевная жизнь концентрируется как связь функций, объединяющая свои составные части и вместе с тем в свою очередь состоящая из отдельных связей особого рода, из которых каждая содержит новые задачи для психологии. Задачи эти разрешимы только путем рас­членения — описательная психология должна быть в то же время и аналитической. <...>

Под анализом мы всюду разумеем расчленение данной сложной действительности. Посредством ана­лиза выделяются составные части, которые в действи­тельности связаны между собой. Находимые таким пу­тем составные части весьма разнообразны. Логик анализирует три понятия. Химик анализирует тело, от­деляя посредством опыта заключающиеся в нем ве­щественные элементы один от другого. Совершенно иначе опять-таки анализирует физик, который в зако­номерных формах движения выделяет составные ча­сти акустического или оптического явления. Но как бы ни были различны эти процессы, окончательной це­лью всякого анализа является отыскание реальных факторов путем разложения действительности, и всю­ду эксперимент и индукция служат лишь вспомога­тельными средствами анализа. Взятый в этом общем аспекте аналитический метод присущ наукам о духе так же, как и наукам естественным. Однако метод этот принимает различные формы в зависимости от обла­сти приложения его. Уже в обыденном постижении ду­шевной жизни с постижением связи везде само собой связаны различение, отделение, расчленение. Вся ши­рина и глубина понимания душевной жизни человека покоятся на устанавливающей отношения деятельно­сти. Со своей стороны, различение, отделение и ана­лиз придают ясность и определенность этому понима­нию. Когда же психологическое мышление в своем естественном ходе без перерывов, без врезывающих­ся гипотез переходит в психологическую науку, то от­сюда для анализа в данной области проистекает неиз­меримая выгода. В живой целостности сознания, в связи его функций, в восстановленной путем абстракции картине общеобязательных форм и соединений этой связи анализ находит тыл для всех своих опера­ций. Всякая задача, которую ставит себе анализ, и вся­кое понятие, которое он образует, обусловливаются этой связью и находят себе в ней место. Таким обра­зом, анализ совершается здесь путем отнесения про­цессов расчленения, при помощи которых должен быть разъяснен отдельный член душевной связи, ко всей этой связи. В анализе всегда содержится нечто от жи­вого, художественного процесса понимания. Из этого вытекает возможность существования психологии, ко­торая, исходя из общезначимо улавливаемой связи ду­шевной жизни, анализирует отдельные члены этой связи, со всей доступной ей глубиной описывает и ис­следует ее составные части и связующие их функции, но не берется за конструирование всей причинной связи психических процессов. Душевная жизнь все-таки не может быть компонирована из составных ча­стей, не может быть конструирована путем сложения, и насмешка Фауста над Вагнером, химически изготав­ливающим гомункулюса, прямо относится к такого ро­да попытке. Описательная и расчленяющая психоло­гия кончает гипотезами, тогда как объяснительная с них начинает. <...> Она может принять в себя гипоте­зы, к которым приходит объяснительная психология относительно отдельных групп явлений; но ввиду того что она измеряет их применительно к фактам и опре­деляет степень их правдоподобия, не пользуясь ими как конструктивными моментами, принятие их ею не уменьшает ее собственной общезначимости. Она мо­жет в конце концов подвергнуть обсуждению и синте­зирующие гипотезы объяснительной психологии, но при этом она должна признать всю проблематичность их. Больше того, она обязана выяснить невозможность того, чтобы переживания были возведены в понятия. Раньше чем перейти к более подробному рассмотре­нию трех основных глав <... > описательной психоло­гии <...>, мы дадим ее расчленение.

Общая часть такой дескриптивной психологии опи­сывает, дает номенклатуру и, таким образом, работает над будущим согласованием психологической терми­нологии. <...> Дальнейшей задачей общей части явля­ется выделение структурной связи в развитой душев­ной жизни. <...>

Другой основной закон душевной жизни, действу­ющий как бы в направлении длины, а именно закон развития. Если бы в душевной структуре и в движу­щих силах не наблюдалось целесообразности и связи по признаку ценности, двигающей ее в определенном направлении, то течение жизни не было бы развити­ем. <...> У человека развитие это имеет тенденцию привести к прочной связи душевной жизнями, согла­сованной с жизненными условиями ее. <...>

Третье общее соотношение заключается в смене со­стояний, сознания и в воздействии приобретенной свя­зи душевной жизни на каждый отдельный акт созна­ния. <...> Благо даря проникновению в это отношение свободная жизненность душевной жизни может быть раскрыта аналитически. В центре приобретенной ду­шевной связи находится всегда бодрствующий пучок побуждений и чувств. Он сообщает интерес новому впе­чатлению, вызывает представление и придает извест­ное направление воле. Интерес переходит в процесс внимания. Однако усиленное возбуждение сознания, составляющее сущность такого внимания, существует не в абстракции, а состоит из процессов, которые офор­мляют восприятие, формируют представление воспо­минания, образуют цель или идеал, и все это происхо­дит всегда в живой, как бы вибрирующей связи со всем приобретенным укладом душевной жизни. Все здесь жизнь. <...>

За этой общей частью следует расчленение трех ос­новных связей, скрепленных в структуре душевной жизни. <...> Приобретенная связь душевной жизни со­держит как бы правила, от которых зависит течение от­дельных душевных процессов. Поэтому эта связь со­ставляет главный предмет психологического описания и анализа внутри каждого из трех основных связанных в душевную структуру членов душевной жизни, имен­но интеллекта, жизни побуждения и чувств и волевых действий; эта приобретенная связь дана нам прежде всего в развитом человеке, именно в нас самих. Но вви­ду того что она попадает в сознание не как нечто целое, она прежде всего постижима для нас лишь опосредст­вованно в отдельных воспроизведенных частях или в своем действии на душевные процессы. Поэтому мы сравниваем ее творения для того, чтобы постигнуть ее

полнее и глубже. На произведениях гениальных людей мы можем изучить энергетическое действие опреде­ленных форм умственной деятельности. В языке, в ми­фах, в религиозных обычаях, нравах, праве и внешней организации выявляются такие результаты работы об-

щего духа, в которых человеческое сознание <...> объ­ективировалось и, таким образом, может быть подвер­гнуть расчленению. Что такое человек, можно узнать не путем размышлений над самим собой и даже не по­средством психологических экспериментов, а только лишь из истории. <...>

Уже в исторических изменениях, происходящих в результатах работы общего духа, раскрываются такие живые процессы; это происходит, например, в изме­нении звуков, в изменении значения слов, в измене­нии представлений, связываемых с именами божеств. Также и в биографических документах, дневниках,

письмах бывает можно почерпнуть такие сведения о внутренних процессах, которые освещают генезис определенных форм духовной жизни. <...>

Этот анализ возникновения форм и действия ду­шевной связи по его главным составным частям начи­нается с тонко расчлененной связи восприятий, пред­ставлений и познаний в развитой душевной жизни

полноценного человека.

Основные длительные связи, в которых движется наш интеллект, могут быть разложены на элементарные составные части и процессы. Изменяясь по отношению друг к другу, содержания и соединения содержаний от­деляются одно от другого. Правда, на первых порах это не означает ничего иного, кроме того, что мы таким пу­тем и в самом ощущении различаем качество и интен­сивность. Качество и интенсивность еще не становятся вследствие этого составными частями ощущения. Но чем выше соединения, в которых происходит синтез, тем ре-

шительнее выступает в них в виде деятельности свободная жизненность нашего постижения и отделяется от данности ощущений. Если я пытаюсь себе представить одновременно некоторое количество светлых точек на серой поверхности (из подобного опыта, кстати, могут ныть выведены различные интересные следствия), то возможность перейти от 5 к более крупной цифре зависит кроме навыка еще и от того, конструирую ли я при помощи отношений определенную фигуру, и чем боль­шее число точек я стараюсь в ней объединить, тем яснее я отдаю себе отчет в моей деятельности. При улавлива­нии какой-нибудь мелодии объединяется в одно дейст­вие еще большее количество отношений. Сознание дея­тельности проявляется во всех такого рода высших и более живых соединениях, совершенно отлично от спо­соба, каким мне даны ощущения. Если же мы пожелаем перенести это различение на постижение образования крупных умственных связей, каковы пространство, вре­мя, причинность, если мы и тут пожелаем отделить от ощущений функции, в которых создаются их отношения, то здесь надобно, с другой стороны, принять во внима­ние, что для каждой связи в самих ощущениях должна заключаться возможность их упорядочения — она дол­жна там заключаться, чтобы я мог ее извлечь. Если мы образуем хотя бы связь звукового ряда, отношения бли­зости одного тона и другому должны быть основаны На природе самих звуковых впечатлений. Эти отношения, следовательно, даны одновременно с известным коли­чествам звуковых ощущений. Точно так же я в другом месте пытался доказать¹, что отношения причинности первоначально даны вместе с агрегатами ощущений в жизненности процесса. Таким образом <...> во всякой умственной связи имеется отношение различимых со­ставных частей, допускающее аналитическое изображе­ние, но никак не конструкцию такой связи. Объяснитель­ная психология хочет конструировать такие великие длительные связи, как пространство, время, причинность из некоторых ею изучаемых элементарных процессов ассоциации, слияния, апперцепции; описательная пси­хология, наоборот, отделяет описание и анализ этих <...> связей от объясняющих гипотез. <...>

Описательная психология может лишь в последова­тельном порядке описывать элементарные процессы, ко­торые пока не могут быть с достоверностью сведены к простейшим. Узнавание, ассоциация и воспроизведение, слияние, сравнение, отождествление и определение сте­пеней различия <...>, разделение и объединение суть та­кого рода процессы. Внутренние соотношения, в которых

 

¹ Ср. вышеуказанную статью Дильтея о реальности внеш-него мира.

находятся между собой некоторые из них, напоминают о том, что и здесь общеобязательные описание и анализ мо­гут доходить лишь до определенного пункта и что и здесь для установления безусловных утверждений возникают такие же затруднения, как и в вопросе о последних со­ставных частях наших восприятий и представлений, в осо­бенности в психологии восприятия звука. В расчленении интеллекта тут всюду проявляется то, что мы выставили в качестве общего отношения, а именно встреча описа­тельной и объяснительной психологии на крайних кон­цах анализа. Сама опытная проверка найденных элемен­тарных фактов на возникающей таким путем связи в какой-либо отдельной области является необходимой вспо­могательной операцией описательной психологии для оп­ределения степени вероятности выставляемых гипотез. Ибо только путем определения степени вероятности от­дельных гипотез описательная психология сохраняет воз­можность давать себе необходимый отчет в том отноше­нии, в котором она в данный момент находится к наиболее выдающимся трудам и гипотезам объяснительной пси­хологии.

Насколько иначе обстоит дело со связью наших по­нуждений и чувств, составляющей второй основной пред­мет расчленения отдельных областей душевной жизни И однако, тут мы видим перед собой подлинный центр душевной жизни. Поэзия всех времен находит здесь свои< > бъекты; интересы человечества постоянно обращены в сторону жизни чувств; счастье и несчастье человеческо­го существования находятся в зависимости от нее. По-этому-то психология XVII в., глубокомысленно направив­шая свое внимание на содержание душевной жизни, и сосредоточилась на учении о чувственных состояниях, ибо это и были ее аффекты. Но насколько важны и цен­тральны эти состояния, настолько упорно они противо-

стоят расчленению. Наши чувства по большей части сливают в общие состояния, в которых отдельные составные части становятся уже неразличимыми. При сложившихся условиях наши побуждения выражаются в конкретном, ограниченном в своей длительности, определенном и своем объекте стремлении, не доходя, однако, как та­ковые до нашего сознания, т. е. как побуждения, прони­кающие и охватывающие в своей длительности каждое

такое стремление и желание. И те и другие, т. е. и чувства и побуждения, не могут быть произвольно воспро­изведены или доведены до сознания. Возобновлять ду­шевное состояние мы можем только таким путем, что экс­периментально вызываем в сознании те условия, при которых это состояние возникает. Из этого следует, что наши определения душевных состояний не расчленяют их содержания, а лишь указывают на условия, при кото­рых наступает данное душевное состояние. Такова при­рода всех определений душевных состояний у Спинозы и Гоббса. Поэтому нам надлежит прежде всего усовер­шенствовать методы этих мыслителей. Определения, точная номенклатура и классификация составляют пер­вую задачу описательной психологии в этой области. Правда, в изучении выразительных движений и симво­лов представлений для душевных состояний открыва­ются новые вспомогательные средства; но в особенно­сти сравнительный метод, вводящий более простые отношения чувств и побуждений животных и первобыт­ных народов, позволяет выйти за пределы антропологии XVII в. Но даже применение этих вспомогательных средств не дает прочных точек опоры для объяснитель­ного метода, стремящегося вывести явления данной об­ласти из ограниченного числа однозначно определяемых элементов.<...>

Третья основная связь в нашей душевной жизни образуется из волевых действий человека. Здесь ана­лиз вновь обретает верную путеводную нить в постоянных соотношениях. Ему предстоит прежде всего опре­делить понятия постановки цели, мотива, отношений между целью и средствами, выбора и предпочтения, а затем развить отношения этих понятий между собой. За этим следует анализ отдельного волевого действия. <...> При этом искусство описательной психологии со­стоит в том, что предметом для расчленения она берет развившийся уже процесс, в котором составные части яснее всего выступают наружу. В расчленении этом строго разделяются мотив, цель и средства. Процесс выбора или предпочтения ясно сознается во внутрен­нем восприятии. Кроме того, наши целевые действия отчасти выявляются наружу и таким образом объекти­вируются для нас. Волевое действие вытекает из обще­го уклада жизни наших чувств и побуждений. В нем за-ключается намерение внести изменения в эту жизнь.

 

Таким образом, он заключает в себе некоторого рода представления о цели. Упомянутое намерение либо на­правляется на достижение намеченной цели во внеш­нем мире, либо оно отказывается от того, чтобы путем внешних действий изменить уклад сознания, и стремит­ся прямо произвести внутренние изменения в душев­ной жизни. Тот момент, когда дисциплина внутренних волевых действий возымеет власть над человеком, со­ставляет эпоху в его религиозно-нравственном разви­тии. Поскольку же внутренний процесс или состояние могут стать фактором волевого решения, постольку они являются и мотивом.

Уже во время взвешивания мотивов с представле­нием цели связывается представление о средствах. Ес­ли из стремления к изменению положения вытекает од­но или несколько представлений о цели, то в душе возникают проверка, выбор, предпочтение, и наиболее подходящее представление цели, средства к достижению которой вместе с тем доступнее всего, становится моим волевым решением. Тогда наступают опять про­верка, выбор и решение относительно всех имеющих­ся в распоряжении средств к достижению этой цели.

Анализ волевых действий человека не может, од­нако, ограничиться расчленением отдельного волево­го действия. Подобно тому как в области интеллекта единичная ассоциация или единичный мыслительный акт не составляют главного предмета анализа, так не составляет его в области практической единичное во­левое решение. Тщательный анализ отдельных воле­вых действий как раз и приводит к нахождению зави­симости их от приобретенной связи душевной жизни, обнимающей как основные отношения наших пред­ставлений, так и постоянные определения ценностей, навыки нашей воли и господствующие целевые идеи и содержащей, таким образом, правила, которым, хотя мы часто этого и не сознаем, наши действия подчиня­ются. Таким образом, эта связь, постоянно воздейст­вующая на отдельные волевые действия, составляет главный предмет психологического анализа человече-ской воли. Мне нет надобности вызывать в сознание всю связь моих профессиональных заданий для того, чтобы, сообразно настоящему положению их, подчинить этой связи то или иное действие, — намерение, содержащееся в этой связи задач, продолжает дейст­вовать, хотя я и не довожу его до своего сознания. При этом во всяком насыщенном культурными соотноше­ниями сознании перекрещиваются разнообразные це­левые связи. Они могут никогда не присутствовать од­новременно в сознании. Для того чтобы оказать свое действие, каждое из них вовсе не должно непременно находиться в сознании. Но они — не вымышленные фиктивные сущности. Они — психическая действи­тельность. Лишь учение о приобретенной связи душев­ной жизни, действующей, не будучи отчетливо сознан­ной, и включающей в себя другие связи, может сделать понятным такое положение вещей. Рядом с этим по­стоянством волевой связи можно поставить единооб­разие этой связи в отдельных индивидах. Так возника­ют основные формы человеческой культуры, в которых объективируется постоянная и единообразная воля. Формы эти составляют выдающийся объект для ана­лиза, направленного на элементы воли и соединения их. Мы изучаем природу, законы и связь наших воле­вых действий на внешнем устройстве общества, на хо­зяйственном и правовом порядке. Тут мы имеем такую же объективацию связей в нашем практическом пове­дении, какую мы находим в числе, во времени, в про­странстве и прочих формах нашего познания мира в нашем восприятии, представлении и мышлении. От­дельное волевое действие в самом индивиде является лишь выражением длительного направления воли, ко­торое может заполнить целую жизнь, хотя и не созна­ется нами постоянно. Ибо характер мира практическо­го в том и состоит, что им управляют длительные отношения, переходящие от индивида к индивиду, не зависящие от движения воли в отдельные моменты и сообщающие практическому миру его прочность. Как в области интеллекта, так и в области практической анализ должен быть направлен на эти длительные со­отношения.

Остается еще указать лишь на то, что этот описа­тельный и анализирующий метод дает также основу для постижения отдельных форм душевной жизни, разли­чий полов, национальных характеров, вообще главных типов целевой человеческой жизни, а также типов ин-дивидуальностей.