К ПЕРСПЕКТИВАМ МАРКСИСТСКОГО ПОДХОДА В ПСИХОЛОГИИ

Дискуссии о недостатках интроспективного под­хода, которые велись в 1900—1940 гг., вытекали из методологического требования объективности исследо­вания, повсеместно признанного в области естествен­ных наук. За этим требованием скрывается философс­кое убеждение в том, что человек не есть государство внутри государства и что его деятельность подчинена всеобщему детерминизму. Но в рамках этого общего рационального положения, связанного с идеологией прогресса в научном овладении законами природы, об­наруживаются различия. Одни признают в качестве детерминант поведения исключительно биологические процессы, другие же отказываются от наблюдения того, что происходит внутри «черного ящика», и рассматри­вают только детерминацию со стороны окружающей среды, третьи принимают во внимание влияние собы­тий, пережитых индивидом в течение всей его жизни. В русле каждого из этих трех направлений были сдела­ны фундаментальные открытия. В рамках первого на­правления обращались к биологическим и неврологи­ческим методам, рассматривая психику как аспект жизни. В рамках второго (бихевиористского) подхода применялись заимствованные из физики эксперимен­тальные методы, этот подход связан с идеологией пози­тивизма. В рамках третьего направления (клиническая психология и психоанализ) использовались подходы, вдохновленные семиологией и историей, при этом основывались на убеждении, что любой человеческий акт является носителем некоторых смыслов.

В этом заимствовании психологией различных идеологий проявляется факт связи психологии и обще­ства. Именно от этого в определенной мере зависит выявление феноменов, до определенного времени «за­бытых». Успех той или иной ветви нашей науки опре­деляется, в частности, тем, насколько она сумеет при­нять в расчет эти проблемы.

Авторы, будучи не в состоянии понять социальные и идеологические корни сделанного ими шага, неверно оценивают открытия, сделанные рядом с ними. Это приводит к конфликтам и дебатам, которые могли быть более продуктивными, если бы воспринимались в перс­пективе, открываемой историческим материализмом.

Ограничимся одним примером. Невозможно понять успех психоанализа в западном обществе, если не ви-деть того, что его открытия — что в глубине речи лежит вытеснение, а сама речь лежит в основе всех чело­веческих действий, которые она означает прошлым субъекта, тревожащегося о своем будущем; открытие функции диалогического отношения и т. д. — должны рассматриваться в контексте преобразований общества начиная с 18 в. до наших дней, в контексте противоре­чий между свободой мыслить и цензурой по отноше­нию к мысли, социальных отчуждений, описанных Марксом и игнорируемых, в основном Фрейдом или Лаканом. Психоанализ, замыкаясь в платонических понятиях субъекта и сознания и прерывая пуповину, связывающую субъекта с обществом и его битвами, не признается самому себе в существовании глубинных источников вытеснения и бессознательных процес­сов, — источников, которые заложены в социальных и идеологических структурах, формирующих поведение.

Вклад марксизма в критику психологических тече­нии определяется глубиной его исторического анализа. Испытываемые психологами трудности вытекают из ин­дивидуалистического подхода к поведению, в соответст­вии с которым его истоки ищут или в физиологических структурах, или же допускают существование функций, активностей —перцептивной, мнемической, интеллек­туальной и т. д., —якобы свойственных природе человека. Марксизм выдвигает гипотезу, что эти активности

являются тем, что они есть, благодаря социальным отношениям, в которые включены индивиды, что имен­но в этих отношениях организм и его функции приобре­тают характерную для человека структуру.

Точнее, физиологическому объяснению редукци­онистского типа марксизм противопоставляет положе­ние о том, что физиологические структуры постоянно воссоздаются в мире продуктов труда, орудий, вер­бальных знаний, конституирующих вторичную по от­ношению к природе среду. Точно так же в противопо­ложность редукционизму «сверху», который включал психологию формы, концепцию Пиаже, бихевиоризм имеет тенденцию ограничиваться изучением наблю­даемого поведения, марксизм требует рассматривать поведение в отношении к создающей и объединяющей его культуре. Так, например, недостаточно изучить эволюцию интеллектуальных операций у детей и под­ростков, их надо связать с задачами, которые ставит общество, и с орудиями — которые оно им предлагает.

Другой аспект марксистской критики заключает­ся в ее противоположности утилитаризму, господству­ющему в бихевиоризме в целом и в англо-саксонской социальной психологии, утилитаризму, объясняюще­му структуру поведения обратным воздействиям по­зитивных и негативных санкций, получаемых в ходе отдельных проб. Этому прагматическому механизму марксизм противопоставляет положение о том, что че­ловеческие действия осуществляются через осознание ситуации и построение его когнитивной структуры, тесно связанной с системой ценностей — идеологией, развивающейся от мифа к науке. Подчеркивать связь психики с практикой правомерно лишь в том случае, если понимать, что эта практика вписывается в мир знаний, связанный с миром продуктов труда.

Наконец, марксистская диалектика в методологичес­ком отношении идет дальше прославленной Левиным галилеевской концепции, которая, хотя и не без труд­ностей, берет верх над аристотелевым подходом. Для того чтобы дать отчет о поведении, недостаточно указать на взаимодействие ситуации и личности. Необходимо уви­деть те противоречия, в которые субъект включен в силу множественности одновременно воздействующих на него детерминант.

Можно заметить определенное родство между этим подходом и теми размышлениями современных психологов, когда они пытаются преодолеть барьеры, возведенные традицией специализации.

К психосоциальному анализу акта²

Наряду с критической марксистский подход обла­дает эвристической, функцией. Ее сущность можно представить, исходя из проведенного самим Марксом анализа социальных актов, но не претендуя при этом на то, чтобы найти в них универсальную модель психо-логического-исследования. Мы остановимся на одном из множества возможных примеров — на исследова­нии Марксом поддержки, оказанной в 1852 г. француз-ским крестьянством Луи Бонапарту.

Маркс рисует два портрета французского крестьян-ствa: каким он является в рассматриваемый момент в силу причин, определивших его иллюзорное сознание, и каким он мог бы быть, если бы, осознав исторический процесс, он ясно определил цель своей борьбы и союз-ников, которых мог бы найти. Препятствия на пути тако-го осознания Маркс связывает со множественностью сфер, в которые включены крестьяне социальными от­ношениями, в которые они вступили после 1789 г., но также и с их подчиненностью образу жизни и представлением, гораздо более древним по своему происхождению.

В области социальных отношений: крестьяне нахо­дится во власти «веры в надел», порожденной длитель­ной историей деревни, долгими битвами, памятью о том, как их деды, освобождаясь от опеки феодалов, обрели всобственности на землю инструмент достижения неза­висимости. При этом они не отдают себе отчета в том,

' Вместе с Л. Сэвом (Марксизм и теория личности. — С 383 —384) актом можно назвать человеческое поведение. Речь идет о деянии, посредством которого преобразуется вписан-ное и историю материальное и социальное окружение, а дея­тель оказывается в свою очередь преобразованным в своей био­логической и психической организации и включенным в историю индивидуальную. Эта двойная включенность во вре-менной ряд отличает человеческий акт от поведения живот­ных. Мы сохраним термин поведение для обозначения раз­личных моментов акта. Акт, конечно, является действием (в смысле', который дал этому термину Жане), но специфичным в силу своего исторического значения.

что они действовали в пользу буржуазии, или в том, что это она руководила их действиями.

То же в области политических отношений: замкну­тость крестьян в своих наделах мешает им конституи­ровать себя в политическую силу: «...тождество их ин­тересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, — они не образуют класса. Они поэтому не способны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени... Они не могут представ­лять себя, их должны представлять другие. Их пред­ставитель должен вместе с тем являться их господи­ном, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от дру­гих классов и ниспосылающей им свыше дождь и сол­нечный свет» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 8. — С. 208).

Эти социальные и политические отношения поддер­живались тем, что Маркс называет «традиционным со­знанием» крестьян, которое своими корнями уходит в трудовые привычки крестьянина, в привычки к работе на уровне техники предков, определяется трудностями в борьбе с природой, гордостью своим мужеством в этой борьбе; одновременно с тем, как крестьянин становится субъектом своих действий, их господином, он остается при этом ответственным перед кланом, перед своими детьми, он испытывает чувство единства с богиней-ма­терью. Это глубокое чувство реализации себя фактичес­ки замыкает крестьянина на самом себе, на заботах об урожае, отделяет его от социальных преобразований.

Далее, ограниченные межличностные отношения, которые оставляли его за пределами экономических и политических движений; Маркс напоминает по этому поводу о недоверии крестьян к городу как таковому, который рассматривается ими как источник их трудно­стей, проистекающих от ростовщика, мелкого лавочни­ка или даже от рабочего. Это и скудность знаний: мно­гие крестьяне в 1852 г. были неграмотны и для решения своих дел были вынуждены обращаться к нотаблям; и доверие к церкви, которая покровительствовала кон­сервативным установкам.

Подобный анализ открывает перед нами два аспек- та — аспект исторического исследования и аспект диалектического построения, делающего акцент как раз на взаимодействии сознательных и бессознательных про­цессов.

Это именно исторический анализ. Его продолже­ние показало бы нам, к каким эпохам истории обще­стве восходит образование установок, способствовав­ших выработке позиции крестьян в голосовании, двойственности свойственных им представлений, для которых нередко характерны внутренние противоре­чил, как у крестьян «наиболее красных департамен­тов», которые, несмотря на свои передовые стремле­ния, высказались за Бонапарта. «По их мнению, Национальное собрание помешало Бонапарту дви­гаться. Бонапарт только теперь разбил оковы, нало­женные городами на волю деревни». Необходимость соотносить психическую активность с историческим наследием проявляется не только в вопросе о голосо-вании об общественном устройстве. Маркс подчер­кивал, что слух у человека зависит от различных средств, от речи, от музыки. Эту идею с энтузиазмом подхватил И. Мейерсон, показывая роль искусствен­ных средств в строении психических функций³. Для того чтобы эта идея могла быть использована, необ-ходимо преодолеть разрыв между психологическим анализом и историческим исследованием. Это труд­ная задача, ибо один и тот же акт в своей актуальной втруктуре подчиняется множеству событий, случав­шихся на всем протяжении истории.

Здесь мы переходим к рассмотрению диалек­тического аспекта психической активности. Его можно охарактеризовать, отметив, что благодаря множествен­ности детерминант, действующих на индивида, и в си­лу в известных случаях возникающих между ними противоречий акт выступает как выбор. Но этот выбор является более или менее реальным или иллюзорным и зависимости от осознания субъектом детерминант, не только действующих на него, но особенно действую­щих внутри него, без его ведома, без того, чтобы он мог иметь ясное и исчерпывающее сознание их, в силу — социально порожденной — диалектики сознательных и бессознательных процессов.

Пример, который мы заимствовали у Маркса, пока­зывает, каким образом крестьяне были вписаны своей жизнью во многие «серии»⁴ детерминации: через труд, его способы, создаваемые им привычки; через общест­венные отношения собственности; посредством поли­тической зависимости от государства; католической идеологией, находящейся в конфликте с идеологией 1789г.; определенной моралью семейной жизни, свя­занной с трудом и собственностью. Этот перечень не претендует на исчерпывающую полноту. Можно, одна­ко, опираясь, в частности, на генетическую психоло­гию, попытаться выделить совокупность «систем», включающихся в порождение актов человека от рож­дения и до смерти. Фундаментальными, в строгом смыс­ле слова, представляются три системы, влияние кото­рых неизбежно можно обнаружить при порождении всякого человеческого акта:

— тело — это генетическое орудие адаптации, приемник внешней и внутренней стимуляции, аппарат по образованию условных связей, предвосхищающих событие и различающих ситуации; оно обогащает впе­чатления эмоциями, оно реорганизует себя в соответ­ствии с социальными моделями, задаваемыми канона­ми сексуальности, силы, ловкости и красоты;

— продукты труда: всякого рода искусственные орудия, технико-социальные, когнитивные, идеологи­ческие, символические, созданные исходя из «есте­ственных» элементов для достижения господства — общественного — над природой. В них кристаллизуют­ся изобретения истории. Они-находятся в отношениях взаимной и символической зависимости, так что, при­бегнув к одному из них, субъект неосознанно привязы­вает себя к другим. Они являются тем лекалом, по ко­торому воссоздаются как тело, так и «психические функции»: перцептивная, мнемическая, интеллекту­альная и аффективная активность;

— система коммуникаций. Первоначально аффек­тивные, эмоциональные коммуникации преобразуются

 

⁴ Серия: этот термин подчеркивает включенность системы в историю, ее относительно автономное развитие. Система: акцент стоит в этом термине на структурном аспекте активно­сти, экономическая система объединяет как производительные силы, так и отношения собственности.

 

в отношения к продуктам труда. За импульсом желания является обозначение продукта объекта в качестве ре-ферента. Это превращение создает знак в его двойст-венности означающего и означаемого, а коммуникации благодаря двойственности своих составляющих—жела­ния и противодействия, — становятся ареной взаимных столкновений и признаний, идентификаций и отмежева­ний — матрицами позиций «я» по отношению к «ты» и «мы», существования «я» в его отношениях к другим.

Эти три системы, взаимопроникая и переструкту-рируясь, образуют во всякой культуре новые системы: систему социальных отношений, регулирующая процессы производственной деятельности, обмена, разделения труда, распределения благ, политической организации;

систему знаний (технических, научных и соци-альных) и убеждений (религиозных, идеологических, философских), которые находятся в сложных взаимо­действиях друг с другом. Они развиваются в зависи­мости от изменений в социальных отношениях, но в то же время они сами оказывают обратное воздействие на эти последние, ибо являются их инструментами и регуляторами, они продуцируются вопросами, встаю­щими в ходе технических открытий, социальных пре-образований;

системы символических представлений, которые в мифах, религиях, искусстве создают определенного рода ответы на эти вопросы, устанавливая вообража­емые связи между объектами и между людьми. Они вырывают означаемое из его практических отношений и включают его в сеть новых осмыслений, не являю­щихся изолированными от всех остальных систем и их преобразований. Таково яблоко в натюрморте, ко­торое из предмета потребления превратилось в сред-ство демонстрации цветовых и пространственных от­ношений.

Биографическая серия совершенных актов, образов себя, планов, которая составляет присущую индивиду открытую систему. Она связана с историей тела, его сексуальности и отношений личности— отношений коммуникации, идентификации, отделения, составля­ющих жизнь человека. Она находится под влиянием общественных отношении и событии, оказывающих воздействие на индивида. Она обладает философским измерением. То, что подлежит обсуждению в жизни, это — человек, каким может стать каждый субъект, и история людей на протяжении личной истории: как сделать так, чтобы наши акты не отчуждали нас, не отталкивали нас назад к животному состоянию или к варварству?

Признание множественной детерминации актов порождает множество проблем. Как оценить вклад каждой из систем? Как и в какой мере они объединя­ются? Каким образом некоторые из них становятся осознанными, в то время как другие остаются неосоз­наваемыми, и каково значение осознания?

Не отрицая роли биологических и социальных структур, предлагаемый марксистским методом анализ подчеркивает важность конфликтов. Это относится к уровню общества, где необходимо учитывать антаго­низмы, разворачивающиеся между различными сфе­рами и на уровне индивида, ибо эти кризисы не распо­лагаются за пределами волнующих субъектов вопросов и усилия ответить на них приводят к объективному или иллюзорному осознанию обусловленности жизни ин­дивида противоречиями общества. Читая «Капитал», можно заметить, как много внимания уделяет К. Маркс человеку: страданиям крестьян или рабочих, обсужде­нию предпринимателями средств избежать краха и т. д.

Таким образом, были заложены основы диалектиче­ской психологии. Если верно, что движущая сила пси­хической деятельности (актов сознания и бессозна­тельной активности) заключена в кризисах социальных отношений, то не менее верно и то, что нацеленные на борьбу с ними коллективные планы и битвы осуществля­ются субъектами в ходе осмысления ситуаций, выра­ботки непротиворечивых интерпретаций. Эта работа ведет разделенных субъектов к достижению того иде­ала целостного человека, появление которого провозг­ласил Маркс еще в своих юношеских работах.

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЫ

10-30-е годы XX века

ПРЕДИСЛОВИЕ...........................................................................3

Общая характеристика состояния зарубежной психологии в период открытого кризиса (начало 10-х — середина 30-х