B) Предполагаемая неэффективность расследования происшествия 19 сентября 1998 года

 

106. В отношении эффективности проведенного расследования, Суд принимает во внимание критические замечания третьих лиц в отношении российской системы уголовного правосудия и контраргументы Правительства. Однако Суд не ставит перед собой задачу оценить недостатки этой системы в целом. Суд остановится на конкретных обстоятельствах дела для того, чтобы определить, делают ли расследование «неэффективным» с точки зрения статьи 3 Конвенции те недостатки, на которые ссылается заявитель.

 

i. Общие принципы

 

107. Прежде всего, Суд вынужден повторить, что отсутствие результатов какого-либо проведенного расследования само по себе не свидетельствует о его неэффективности: обязательство расследования “это не обязательство достигнуть результата, а обязательство применить меры” (см., «Пол и Одри Эдвардс против Великобритании» (Paul and Audrey Edwards v. the United Kingdom), №. 46477/99, §. 71, ECHR 2002-II). Не каждое расследование должно обязательно быть удачным или привести к результату, совпадающему с изложением фактов заявителем; однако, оно должно в принципе быть способно к установлению обстоятельств дела и, в случае обоснованности жалоб заявителя, к установлению личности и наказанию виновных (см., mutatis mutandis (с учетом соответствующих изменений - прим. перев.) « Махмут Кайа против Турции » (Mahmut Kaya v. Turkey), №. 22535/93, §. 124, ECHR 2000-III).

108. Таким образом, расследование по серьезным обвинениям в жестоком обращении должно быть тщательным. Это означает, что государственные органы должны всегда предпринимать серьезные попытки установить, что на самом деле произошло, и не должны полагаться на поспешные или необоснованные выводы для прекращения расследования либо для принятия решений (см. «Ассенов и другие против Болгарии» (Assenov and Others v. Bulgaria), постановление от 28 октября 1998 года, Reports 1998‑VIII, § 103 и последующие решения). Власти должны предпринимать все доступные и разумные шаги для того, чтобы собрать доказательства по делу, включая, среди прочего, свидетельства очевидцев, медицинские свидетельства и т.д. (см. mutatis mutandis (с учетом соответствующих изменений - прим. перев.), «Салман против Турции» (Salman v. Turkey), процитировано выше, §. 106, ECHR 2000-VII; «Танрикулу против Турции» (Tanrıkulu v. Turkey) [GC], №. 23763/94, ECHR 1999-IV, §. 104 и последующие решения; а также «Гал против Турции» (Gül v. Turkey), №. 22676/93, §. 89, от 14 декабря 2000 года). Любой недостаток расследования, подрывающий возможность установить причину происхождения травм или личности виновных, может привести к нарушению этого стандарта.

109. Далее, расследование должно соответствовать обстоятельствам дела. В делах, касающихся нарушений статей 2 и 3 Конвенции, где эффективность официального расследования имеет первостепенное значение, Суд часто оценивает то, насколько своевременно среагировали государственные органы на жалобу (см. «Лабита против Италии» (Labita v. Italy) [GC], №. 26772/95, §. 133 и последующие дела, ECHR 2000-IV). Суд принимает во внимание дату начала расследования, учитывает задержки при проведении следственных действий (см. «Тимуртас против Турции» (Timurtas v. Turkey), №. 23531/94, §. 89, ECHR 2000-VI; и «Текин против Турции» (Tekin v. Turkey), решение от 9 июня 1998 года, Reports 1998‑IV, § 67), и продолжительность предварительного следствия (см. «Инделикато против Италии» (Indelicato v. Italy), №. 31143/96, §. 37, от 18 октября 2001 года).

110. В завершение, Суд вновь повторяет, что для того, чтобы расследование дел о жестоком обращении было эффективным, оно должно быть независимым (см. «Огюр против Турции» (Öğur v. Turkey), [GC], №. 21954/93, ECHR 1999-III, п. п. 91-92; см. также «Махмет Эммин Юксел против Турции» (Mehmet Emin Yüksel v. Turkey), №. 40154/98, §. 37, от 20 июля 2004 года). Таким образом, расследование утрачивает независимость, когда его производят сотрудники того же подразделения или органа, к которому принадлежат подозреваемые в применении жестокого обращения (см. «Гулек против Турции» (Güleç v. Turkey), решение от 27 июля 1998 года, Reports 1998‑IV, §§ 80-82). Независимость расследования предполагает не только отсутствие иерархической или должностной связи, но также независимость на практике (см., например, дело «Эрги против Турции» (Ergi v. Turkey), решение от 28 июля 1998 года, Reports 1998-IV, §§ 83-84, в котором следователь прокуратуры, расследовавший факт смерти девочки в предполагаемом столкновении сотрудников службы безопасности и членов ПКК, явно не был независимым, поскольку основывался на информации жандармов, замешанных в этом происшествии).

 

ii. Применение общих принципов к данному делу

 

111. Во-первых, нельзя сказать, что государственные органы оставались абсолютно пассивными в настоящем деле. Так, следователь допросил нескольких сотрудников Ленинского РОВД, врачей и пациентов больниц № 33 и 39, запросил медицинскую карту заявителя и результаты экспертиз его физического и психического состояния, и т.д.. Однако, поскольку материалы уголовного дела отсутствуют, Суду представляется невозможным оценить качество произведенных следственных действий, то есть определить, как и когда были получены доказательства, какие вопросы были поставлены следствием перед свидетелями и экспертами, насколько тщательно их ответы были воспроизведены в документах следствия, и т.д.

112. Во-вторых, материалы, представленные Суду, а именно постановления следователей о прекращении расследования уголовного дела, раскрывают ряд существенных упущений официального предварительного следствия. Так, неясно, были ли предприняты попытки обыска места, где заявитель предположительно подвергся пыткам и каков был результат этих попыток. Тот факт, что такой обыск был произведен, и очень важное доказательство (признание, написанное заявителем) было обнаружено, был упомянут только в решении суда от 30 ноября 2005 года. Следователь не пытался найти и допросить лиц, содержавшихся вместе с заявителем в Богородском ГОВД или Ленинском РУВД в период между 10 и 19 сентября 1998 года, которые могли бы предоставить важную информацию относительно поведения заявителя перед попыткой самоубийства; также остается неясным, был ли сосед заявителя по палате В. вообще когда-либо допрошен следователем.

113. В-третьих, ряд следственных действий был предпринят с необоснованными задержками. Заключение медицинской экспертизы, например, датировано 26 октября 1998 года, то есть более пяти недель после предполагаемых пыток. Сотрудники милиции, подозреваемые в применении жестокого обращения, были вызваны в прокуратуру для опознания только спустя два года после происшествия. Мать заявителя была допрошена только в 2000 году, а врач больницы № 33 - только в 2001 году, несмотря на то, что они были одними из первых, кто видел заявителя после инцидента. Следователь также не допросил персонал и пациентов больницы № 39 до января 2000 года (кроме Б. и врача К., которые были допрошены в ходе первоначального расследования). В завершение, психиатрическая экспертиза состояния заявителя была проведена только в 2001 году, несмотря на тот факт, что его психическое состояние прокуратура выдвигала в качестве главного объяснения попытки совершения самоубийства, и основания для прекращения уголовного дела.

114. Суд также отмечает, что все решения о возобновлении расследования по делу содержали в себе указания на необходимость проведения более тщательного дальнейшего расследования. Однако этим указаниям следователи, ответственные за расследование данного уголовного дела, не всегда следовали. Поэтому постановление о прекращении уголовного дела от 25 февраля 1999 года основывалось на тех же самых аргументах, что и постановление от 21 декабря 1998 года. Постановление от 24 февраля 2000 года было также основано на тех же самых доказательствах и той же аргументации. Только после 2000 года, вследствие передачи данного дела другому следователю, расследование продвинулось, а в следственных постановлениях появились новые аргументы и информация. Однако драгоценное время было потеряно и, по мнению Суда, это не могло не сказаться отрицательно на успехе расследования.

115. В-четвертых, Суд отмечает, что существовала очевидная связь между лицами, ответственными за проведение расследования, и лицами, предположительно вовлеченными в совершение преступления. Суд напоминает, что в день происшествия заявитель допрашивался в Ленинском РУВД г. Нижнего Новгорода. Допрос имел место в присутствии старшего следователя милиции, заместителя местного отделения МВД и двух сотрудников прокуратуры – прокурора г. Богородска и заместителя областного прокурора, М.Р. В соответствии с показаниями заявителя, хотя М.Р. не присутствовал в кабинете в момент подключения к заявителю электродов, он никак не отреагировал на жалобы заявителя о жестоком обращении. Более того, когда заявитель отказался признаться в совершении вменяемого ему в вину убийства М.С., М.Р. вернул заявителя сотрудникам милиции, которые, по словам заявителя, его пытали. Далее, несмотря на то, что МР принимал участие в допросе 19 сентября 1998 и, по словам заявителя, отказался принять меры по жалобам заявителя на жестокое обращение, следствие по данному делу было передано Ленинской районной прокуратуре г. Нижнего Новгорода, которая была подчинена областной прокуратуре, в которой МР занимал высокий пост. В течение последующего периода времени дело оставалось в компетенции той же районной прокуратуры, несмотря на многочисленные возобновления и прекращения расследования. Только в 2004 году дело было передано в отдел по особо важным преступлениям; однако, оно так и осталось под юрисдикцией областной прокуратуры.

116. Также выяснилось, что в ходе расследования прокуратура тесно сотрудничала с РУВД Ленинского района. Так, инспектору О., на которого заявитель указывал как на одного из лиц, пытавших его в 1998 году, было поручено найти свидетеля В. О. доложил в прокуратуре, что искал В. дома и не смог его обнаружить. Позднее В. показал, что никто из милиции не приходил к нему домой. Более того, одна из важных задач следствия была доверена одному из двух основных подозреваемых.

117. Суд отмечает избирательный и в какой-то мере нелогичный подход к сбору и оценке доказательств со стороны прокуратуры. Первое решение о закрытии дела было принято 21 декабря 1998 года и было основано преимущественно на показаниях сотрудников милиции, принимавших участие в допросе заявителя 19 сентября 1998 года, и которые, следовательно, не могут быть признаны беспристрастными свидетелями. В тоже время следователь не учел показания, данные В., соседом заявителя по палате в больнице. Показания В. были отвергнуты следователем, потому что В. не имел специального медицинского образования и, по мнению следователя, не мог отличить ожоги от электротока от травм, вызванных падением заявителя из окна. В то же время следователь ссылается на мнение бывшего начальника заявителя в ГИБДД о том, что у заявителя слабый характер. Его показания не были критически оценены следователем и, более того, использовались в качестве решающего доказательства, несмотря на то, что их автор также не имел специального психологического или психиатрического образования.

118. Кроме того, медицинское освидетельствование заявителя от 26 октября 1998 года не нашло никаких следов применения электрического тока на его ушах, но тем не менее установило, что на языке у заявителя были следы укусов. Следователь не смог объяснить, как могли появиться эти укусы вследствие падения заявителя из окна. В ходе неофициального расследования произошедшего 19 сентября 1998 года, Ф. заявил, что следователи игнорировали его заявления об участии заместителя областного прокурора М.Р. в событиях сентября 1988 года.

119. Суд особенно удивлен описательной частью постановления следователя от 21 декабря 1998 года. Следователь установил, что 11 сентября 1998 года заявитель был освобожден, но затем снова арестован за нарушение общественного спокойствия на железнодорожном вокзале. Однако к тому времени было официально подтверждено, что протоколы сотрудников Н., Т. и Д. о предполагаемом задержании заявителя на вокзале были сфабрикованы, и что в указанное время заявитель находился в милиции. Несмотря на это, подобное изложение фактов было повторено в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 года. Этот факт как таковой, по мнению Суда, дискредитирует логичность следствия в глазах любого независимого наблюдателя.

120. Суд далее подчеркивает, что дело за семь лет с момента обжалуемых событий, так и не дошло до стадии судебного разбирательства. Предварительное следствие прекращалось и затем возобновлялось более пятнадцати раз, и, очевидно, что в течение определенных периодов процесс расследования был не более чем формальностью с предсказуемым результатом. Кроме того, Суд отмечает, что приговор от 30 ноября 2005 года не является окончательным.

121. В свете крайне серьезных недостатков, определенных выше, особенно допущенных в ходе расследования, Суд заключает, что в данном деле расследование не было адекватным и достаточно эффективным. Суд, таким образом, отвергает возражения Правительства, основанные на предполагаемом неисчерпании внутригосударственных средств правовой защиты, и признает, что в данном случае имело место нарушение статьи 3 Конвенции в ее процедурной части и что расследование по жалобе на предполагаемое жестокое обращение было неэффективным.