Авангард. Пересмотрел свои взгляды и отказался от теории Шопенгауэра

Единственный философ, который на самом деле последние 10 лет жизни пробыл в сумасшедшем доме. Это была семейная болезнь. Был очень талантлив. В 12 лет говорил сестре: «Если ты владеешь собой, ты владеешь миром».

Пересмотрел свои взгляды и отказался от теории Шопенгауэра. Говорил, что Европейская культура нуждается в переоценке ценностей. Мысли Ницше вырывались из контекста и использованы фашистами.

Работа «Рождение трагедий из духа музыки» - в основе античного искусства лежат две тенденции: аполлоновское начало и дионисийское начало. Эти начала лежат в основе всего европейского искусства. В творчестве художника можно увидеть эти начала.

Аполлоновское: искусство меры, гармонии, упорядоченное, лёгкое.

Дионисийское: тёмное, искусство ночи, иррациональное, взрывное, сметает соразмерность и упорядоченность бытия.

Романтизм последнее классическое направление.

Модернизм начало 20го века 1907(кубизм) – 60е (постмодернизм)

Совокупность направлений сложившихся в искусстве в начале 20го века. Явление неоднородное, поэтому временные рамки выделить сложно. Как явление культуры имеет ряд особенностей:

1. Кризисный характер. Возникает, когда в философию приходит осознание кризиса культуры. Поэтому нет единого стабильного начала. Модернизм не единый стиль: совокупность стилевых направлений.

2. Теоретичность и постоянное обращение к философским основам. В качестве теоретической базы стали направления философии как: философия жизни (Шопенгауэр, Ницше), фрейдизм, интуитивизм, феноменология, неокантианство.

 

Интуитивизм – основатель Анри Бергсон.Интуиция как главный метод познания окружающего мира. Он не открыватель интуиции, но у него этот способ главный. Этим способом обладают художники. Художники это «недосмотр природы», люди, которые в стороне от бытовых проблем, они выше быта, в отличие от простых людей. Быт для них не стоит на первом месте. Когда мы познаём мир с помощью разума, мы скользим по поверхности.

Феноменология – основатель Эдмунд Гуссер

Человек никогда не смотрит и не думает вообще, он всегда смотри и думает конкретно, взгляд конкретно направлен (интенциональность). Проблема в том, что на что бы мы не смотрели, мы никогда не смотрим на это как впервые, мы всегда знаем, как к этому относиться. Художники могут посмотреть на вещи впервые, как на феномен (Ньютон и яблоко). Мы смотрим на мир так, как нас научили.

Поиск новых изобразительных форм

Искусство отказывается от подражания природе (мимесиса) и приходит к ненатуралистическим форматам творчества.

Элитарный характер

 

Вторник –среда 12.00 – 15.00

Авангард

Терміном "авангард" (фр. avantgarde- той, що йде попереду, передовий загін) в естетиці XX ст. визначається сукупність усіх різноманітних новаторських, революційних, бунтарських, епатажних, маніфестарних рухів та напрямів в художній культурі першої половини (а іноді навіть! першої третини) XX ст. Взагалі авангардні явища присутні у будь-якому перехідному періоді в історії культури, але у XX ст. авангард стає могутнім феноменом художньої культури, який обіймає майже усі окремі види мистецтва.

Авангард - це, насамперед, реакція художньо-естетичної свідомості на глобальний перелом в культурно-цівілізаційних процесах, викликаних науково-технічним прогресом останнього століття.

На початку XX ст. авангард постулює ситуацію "банкрутства" традиційних систем цінностей, неспроможність "здорового глузду", піддає нищівній критиці такі феномени як закон, порядок, поступовий рух історії - таю ідеали, що не витримали перевірки часом.

По загальних і характерних рис більшості авангардних напрямів відносяться:

o їх свідомо загострений експериментальний характер;

o пафос революційної руйнації щодо традиційного мистецтва та традиційних цінностей культури;

o різкий протест проти всього, що уявлялося консервативним, буржуазним, академічним; у візуальних видах мистецтва та літературі - демонстраційна відмова від міметичного принципу, який утвердився протягом XIX ст. і є "прямим" (реалістично-натуралістичним) зображенням наочної дійсності;

o нестримане прагнення до створення принципово нового усюди і, насамперед - у формах, засобах і способах художнього вираження. На цьому фундаменті базується декларативність, маніфестарність, скандальний епатаж презентації представниками авангарду і самих себе - своїх творів, напрямів, рухів і т. ін. Програмна епатажність авангарду мала своєю метою активне (до шокуючого, агресивного) впливання на масу заради її прокидання від сну здорового глузду;

o прагнення до стирання меж між традиційними мистецтвами, тенденцій до синтезу окремих мистецтв

3. ЭСТЕТИКА В ТРАВМВАЕ. Требовать от испанца, чтобы, войдя в трамвай, он не окидывал виглядом знатока всех едущих в нем женщин, - значит требовать невозможного. Ведь это

одна из самых характерных и глубоко укоренившихся привычек нашего народа. Та

настырность и почти осязаемость, с какими испанец смотрит на женщину,

представляются бестактными иностранцам и некоторым моим соотечественникам. К

числу последних отношу себя и я, ибо у меня это вызывает неприятие. И все же

я считаю, что эта привычка - если оставить без внимания настырность,

дерзость и осязаемость взгляда - составляет одну из наиболее своеобразных,

прекрасных и благородных черт нашей нации. А отношение к ней такое же, как и

к другим проявлениям испанской непосредственности, которые кажутся

дикарскими из-за смешения в них чистоты и скверны, целомудрия и похоти. Но

если их очистить, освободить изысканное от непристойного, возвысить

благородное начало, то они могли бы составить весьма своеобразную систему

поведения, наподобие той, суть которой передается словами gentleman или

homme de bonne compagnie[1].

Художникам, поэтам, людям света надо подвергнуть этот сырой материал

многовековых привычек реакции очищения путем рефлексии. Это делал Веласкес,

и можно не сомневаться, что восхищение представителей других народов его

творчеством в немалой степени обусловлено тем, с какой любовью выписал он

телодвижения испанцев. Герман Коген говорил мне, что каждый свой приезд в

Париж он использует для того, чтобы побывать в синагоге и полюбоваться

жестами евреев - уроженцев Испании[*Эту же мысль, облеченную в общую форму,

можно найти в "Размышлениях о "Дон Кихоте"].[2]

Сейчас, однако, я не задаюсь целью раскрыть благородный смысл,

скрывающийся за взглядами, которыми испанец пожирает женщину. Это было

интересно, по крайней мере для "Наблюдателя", в течение нескольких лет

испытывавшего влияние Платона, отменного знатока науки видения. Но в данный

момент у меня другое намерение. Сегодня я сел в трамвай, и поскольку ничто

испанское мне не чуждо, то пустил в ход вышеупомянутый взгляд знатока,

постаравшись освободить его от настырности, дерзости и осязаемости. И, к

величайшему своему удивлению, я отметил, что мне не понадобилось и трех

секунд, чтобы эстетически оценить и вынести твердое суждение о внешности

восьми или девяти пассажирок. Эта очень красива, та - с некоторыми изъянами,

вон та - просто безобразна и т. д. В языке не хватает слов, чтобы выразить

все оттенки эстетического суждения, складывающегося буквально в мгновение

ока.

Поскольку путь предстоял долгий, а ни одна из моих попутчиц не давала

мне повода рассчитывать на сентиментальное приключение, я погрузился в

размышления, предметом которых были мой собственный взгляд и

непроизвольность суждений.

"В чем же состоит, - спрашивал я себя, -этот психологический феномен,

который можно было бы назвать вычислением женской красоты?" Я сейчас не

претендую на то, чтобы узнать, какой потаенный механизм сознания определяет

и регулирует этот акт эстетической оценки. Я довольствуюсь лишь описанием

того, что мы отчетливо себе представляем, когда осуществляем его.

Античная психология предполагает наличие у индивида априорного идеала

красоты - в нашем случае идеала женского лица, который он налагает на то

реальное лицо, на которое смотрит. Эстетическое суждение тут состоит

просто-напросто в восприятии совпадения или расхождения одного с другим. Эта

теория, происходящая из Платоновой метафизики, укоренилась в эстетике,

заражая ее своей изначальной ошибочностью. Идеал как идея у Платона

оказывается единицей измерения, предсуществующей и трансцендентной.

Подобная теория представляет собой придуманное построение, порожденное

извечным стремлением эллинов к единому. Ведь бога Греции следовало бы искать

не на Олимпе, этом подобии chateau[3], где наслаждается жизнью изысканное

общество, а в идее "единого". Единое - это единственное, что есть. Белые

предметы белы, а красивые женщины красивы не сами по себе, не в силу

своеобразия, а в силу большей или меньшей причастности к единственной

белизне и к единственной красивой женщине. Плотин, у которого этот унитаризм

доходит до крайности, нагромождает выражения, говорящие нам о трагической

устремленности вещей к единому: "(Они) спешат, стремятся, рвутся к единому".

Их существование, заявляет он, не более чем "след единого"[4]. Они

испытывают почти что эротическое стремление к единому. Наш Фрай Луис[5],

платонизирующий и плотинизирующий в своей мрачной келье, находит более

удачное выражение: единое - это "предмет всепоглощающего вожделения вещей".

Но, повторю, все это - умственное построение. Нет единого и всеобщего

образца, которому уподоблялись бы реальные вещи. Не стану же я, в самом

деле, накладывать на лица этих дам априорную схему женской красоты! Это было

бы бестактно, а кроме того, не соответствовало бы истине. Не зная, что

представляет собой совершенная женская красота, мужчина постоянно ищет ее с

юных лет до глубокой старости. О, если бы мы знали заранее, что она собою

являет!

Так вот, если бы мы знали это заранее, то жизнь утратила бы одну из

лучших своих пружин и большую долю своего драматизма. Каждая женщина,

которую мы видим впервые, пробуждает в нас возвышенную надежду на то, что

она и есть самая красивая. И так, в чередовании надежд и разочарований,

приводящих в трепет сердца, бежит наша жизнь по живописной пересеченной

местности. В разделе о соловье Бюффон рассказывает об одной из этих птичек,

дожившей до четырнадцати лет благодаря тому, что ей никогда не доводилось

любить. "Очевидно, - добавляет он, - что любовь сокращает дни нашей жизни,

но правда и то, что взамен она их наполняет".

Продолжим наш анализ. Поскольку я не имею этого архетипа, единого

образа женской красоты, то у меня рождается предположение, которое возникало

уже у некоторых эстетиков, что, возможно, существует некое множество

различных типов физического совершенства: совершенная брюнетка, идеальная

блондинка, простушка, мечтательница и т. д.

Сразу же заметим, что это предположение лишь умножает связанные с

данным вопросом сложности. Во-первых, у меня нет ощущения, что я владею всем

набором подобных образцов, и я даже не подозреваю, где и как я мог бы им

обзавестись. Во-вторых, в рамках каждого типа красоты я вижу возможность

существования неограниченного числа вариантов. Это значит, что количество

идеальных типов пришлось бы увеличить настолько, что они утратили бы свой

видовой характер. А если их, как и индивидуальных лиц, будет бесчисленное

множество, то сведется на нет сама цель этой закономерности, состоящая,

между прочим, и в том, чтобы единое и общее сделать нормой и прототипом для

оценки единичного и многообразного.

Тем не менее нам хотелось бы кое-что подчеркнуть в этой теории,

дробящей единую модель на множество типовых образцов. Что же вызвало такое

дробление? Это, несомненно, осознание того, что в действительности при

вычислении женской красоты мы руководствуемся не единой схемой, налагая ее

на конкретное лицо, лишенное права голоса в эстетическом процессе. Напротив,

руководствуемся лицом, которое видим, и оно само, согласно этой теории,

выбирает такую из наших моделей, какая должна быть к нему применена. Таким

образом, индивидуальность сотрудничает в выработке нашего суждения о

совершенстве, а не ведет себя совершенно пассивно.

Вот, по моему разумению, точная характеристика, которая отражает

действительную работу моего сознания, а не является гипотетическим

построением. В самом деле, глядя на конкретную женщину, я рассуждал бы

совсем иначе, чем некий судья, поспешающий применить установленный кодекс,

соответствующий закон. Я закона не знаю; напротив, я ищу его во

встречающихся мне лицах. По лицу, которое я перед собой вижу, я хочу узнать,

что такое красота. Каждая женская индивидуальность сулит мне совершенно

новую, еще незнакомую красоту; мои глаза ведут себя подобно человеку,

ожидающему открытия, внезапного откровения.

Ход нашей мысли в момент, когда какую-то женщину мы видим впервые,

можно было бы точно охарактеризовать при помощи довольно-таки фривольного

галантного оборота: "Всякая женщина красива до тех пор, пока не будет

доказано обратное". Добавим к этому: красива не предусмотренной нами

красотой.