ПОСЛЕСЛОВИЕ

Девизом одного из самых влиятельных направлений французской историографии - так называемой школы «Новой исторической науки» - стало отношение к прошлому как к Другому> достойному понимания и предельно точного воскрешения, адекватного воспроизведения. Получив прививку социологии Э. Дюркгейма и политэкономии Ф. Симиана, представители этой школы сгруппировались вокруг журнала «Анналы экономической и социальной истории», основанного в 1929 году двумя великими французским историками - М. Блоком и Л. Февром. В послевоенной Франции«Новая историческая наука» очень быстро заняла главенствующие позиции. «Анналисты» стремительно оккупируют различные научные институции. Несмотря на отрицание наличия самой школы«Анналов»!, все историки, определяемые ныне как «анналисты», во многом следуют катехизису, оставленному отцами-основателями. Весьма коротко «Новую историческую науку» можно определить как открытие человека в окружении, в социальном и вещном пейзаже. В этом состоит кредо «анналистской» «тотальной истории». Человек исторический в «Новой исторической науке» занимает огромное гносеологическое поле, превращая историка в этнолога, демографа и знатока политэкономии. «Новая историческая наука» опустилась в глубины повседневности, отказавшись от запутанных иероглифов политической событийной истории.

В своем признании и познании инаковости прошлого «Новая историческая наука» во многом обязана человеку, научная судьба которого в не меньшей степени отмечена печатью знаковости. Филипп Арьес (1914-1984), выдающийся французский историк, научная репутация которого сегодня не подлежит сомнению, предопределивший основные темы «анналистской», исторической антропологии, называл себя «историком, работающим по воскресным дням». Он не защитил диссертации, не принадлежал к кругу университетской профессуры, работал служащим информационного центра при обществе, занятом торговлей тропическими фруктами. «Лишь В последние годы жизни Арьес получил возможность вести курс в парижской Школе высших исследований в области социальных наую, 2.

«Ультрароялист и националист правого толка, человек весьма консервативных взглядов, Арьес одно время принимал активное участие в деятельности реакционной политической организации "Acion francais"». Автор посвященной ему статьи в «Словаре исторических наук пишет, что политические пристрастия Арьеса Диктовались его «ностальгическими» взглядами на историю: он видел в ней процесс разрушения старого устойчивого порядка, ценности которого, по его убеждению, превосходили ценности, пришедшие им на смену. Этот аспект биографии Арьеса объясняет, почему он так долго оставался на периферии французской историографии, «пророком, не пользующимся уважением в своем отечестве»3. Действительно, некоторая «левизна», не столь важно из какого источника проистекающая социалистического или марксистского, свойственна большинству«анналистов» 4. Чужой для своих коллег, он, однако, написал две Книги, вокруг которых и по сей день не прекращаются споры, по сей день с ним приходится сверяться историкам-антропологам и историкам-демографам: «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» (1960) и «Человек перед лицом смерти» (1977). Он стал необходимым и неизменным Другим «Новой исторической науки». Он обогатил историческую антропологию двумя важнейшими темами. Отечественный читатель уже имел возможность познакомиться с книгой Арьеса, посвященной отношению европейцев к смерти5. Сейчас, почти через сорок лет после выхода в свет, мы имеем возможность замкнуть антропологическую дилогию Филиппа Арьеса.

Детство и смерть - приход и уход - великий цикл человеческой жизни. Все мы вышли из детства и живем ожиданием смерти. Нет ничего более усыпляющего и обманчиво незыблемого, чем наше отношение к детству и смерти. Две константы нашего ментального космоса, начало и конец, они подобны дыханию. Наполняющие жизнь смыслом и устанавливающие границы, они меньше всего поддаются анализу и исследованию. Мы склонны экстраполировать наши собственные представления о смерти и наше собственное отношение к миру детства на отдаленные от нас во времени исторические эпохи. Лишь немногие способны увидеть в этом проблему, осознать изменчивость кажущихся столь незыблемыми столпов нашей ментальности. Склонность к абсолютизации настоящего присуща любой исторической эпохе. Признание знаковости прошлого, изобретенности и изменчивости «необходимого как воздух» требует интеллектуального усилия и воображения. Всеми этими качествами обладал Филипп Арьес, который смог увидеть, что современное отношение к ребенку, добровольное рабство взрослого, сложнейший комплекс механизмов социализации (школа и т. п.) - лишь относительно недавние изобретения западноевропейской цивилизации.

За прошедшие с момента выхода в свет книги Арьеса годы многие выводы историка были подвергнуты серьезной и небезосновательной критике. «Бездушие» взрослых Средневековья к часто умирающим детям, ранняя включенность ребенка в социум и т. д. оспорены не одним десятком ученых. Существенной корректировке подверглась концепция Арьеса «об относительной неразвитости В Средние века родительских чувств к детям», поскольку «анализ текстов подтверждает уже сложившуюся в медиевистике последних лет тенденцию отказаться от распространения точки зрения Арьеса... Людям того времени отнюдь не была чужда ни материнская, ни отцовская любовь». Хотя все признают и подтверждают распространенность в X-XIII веках намеренного детоубийства, которое было способом «избавиться от детей (к тому же еще не крещенных) в том возрасте, когда родители, особенно матери, не успели к ним привязаться. Мягкость кары - покаяние - объяснялась... массовым характером явлению/. Арьеса упрекали также в пренебрежении материалом «низкой культуры». Так, французский историк-анналист Э. Леруа Ладюри, исследовавший крестьянство средневековой Франции, упрекает Арьеса в том, что тот стал жертвой «литературного миража»8, так как «высокая культура, литература и живопись, запоздало обратила внимание на это чувство(родительской привязанности - Е. ф.»>9. Хотя критик и соглашается с той частью концепции Арьеса, которая утверждает, что «роль ребенка весьма зависит от культуры конкретной эпохи. Значит остается место предположению, что роль эта, в том виде, который известен в наши дни, была определена лишь недавно»10. Однако даже оппоненты Арьеса признают, что до сих пор «эта область знаний остается мало изведанной» 11.

Нетрудно заметить, что в своем исследовании Арьес оперирует элементами так называемой высокой культуры12. Говоря коротко, Арьес создал в своей книге настоящий «музей детства»13, Нередкие отсылки к реалиям деревенской жизни, жизни низов не более чем ритуальные заклинания, серьезно не подкрепленные. «Высокая культура, многословная и красноречивая - вот (за малыми исключениями) единственный источник для Арьеса. Легче всего отвергнуть выводы историка частично или полностью, однако его «ограниченность», позволившая сделать столь радикальные выводы, заслуживает более пристального внимания. «Однобокость» Арьеса заставляет и нас задуматься над красноречивым умолчанием «высокой» культуры.

Таким образом, книга Филиппа Арьеса до сих пор остается актуальной, до сих пор она способна будить мысль. Не менее ценно исследование французского ученого и для историков России, поскольку может служить ориентиром для написания уже отечественной истории детства.