Школа и продолжительность детства

В первой части этой книги мы рассмотрели рождение и развитие двух восприятий детства: первое, очень распространенное и популярное - «сюсюканье» - охватывало первые годы жизни и соответствовало представлению о детстве как об очень коротком периоде; второе - осознание слабости и невинности ребенка и отсюда осознание долга взрослых защитить дитя и оградить от дурного влияния - распространено среди малого числа законников, священнослужителей и моралистов. Без них ребенок так бы и остался «карапузом» И «куколкой», комическим маленьким существом, забавной игрушкой, любимой, но с которой можно позволить себе любые вольности и не заботиться о ее нравственном воспитании. Между пятью и семью годами жизни ребенок полностью растворялся среди взрослых. Какого-либо переходного этапа не существует: такое представление о детстве как об очень коротком отрезке времени долго еще доминирует в народе. Моралисты и воспитатели ХУН века, наследники традиции, восходящей к КepCOHY и реформаторам Парижского университета ХУ века, к основателям коллежей позднего Средневековья, смогли внушить обществу свое серьезное понимание детства как долгого и важного периода в жизни человека благодаря успешному развитию учебных заведений и воспитательной практики, созданных и упорядоченных ими. Одни и те же люди - фанатики образования стоят у истоков и современного отношения к детям, и современной образовательной системы.

Детство выходит за рамки первых пяти лет, в течение которых маленький человек ходит с помочами и лопочет на своем детском языке, с появлением нового, ранее не существовавшего, а теперь все более обыденного этапа в промежутке между платьем с воротником и признанной окружающими взрослостью: эта по бучения в школе, в коллеже. Возрастные категории в нашем обществе возникают вокруг определенных учреждений; так, подростковый возраст, ничем не примечательный при Старом порядке, выделяется в особую группу в XIX и уже в конце XVIII века из-за призыва, за которым следует военная служба. Словом «школьник» (школяр) - до XIX века синоним слова «студент» - могли назвать любого учащегося, не выделяя никого; поскольку не существовало понятия «ученик коллежа», в XVIХУIII веках образ «школяра» играл ту же роль для долгого детства, что в XIX-XX веках образ новобранца для выделения подросткового периода и юности.

Однако демографическая функция школы не проявляется сразу как необходимость. Напротив, долгое время школа совершенно безразлична к разделению учеников по возрастам, так как не имеет основной целью воспитание детей. Ничего в Средних веках не предрасполагало латинскую школу к выполнению роли нравственного и социального воспитания. Средневековая школа не являлась детским учреждением, она была чем-то вроде специальной школы для клириков, «молодых И старых», как говорится в «Доктринале» Мишо. Таким образом, она равно принимала у подножия магистерских кафедр всех - детей, молодых людей, взрослых, людей с ранним и поздним развитием.

По крайней мере до ХУIII века это мышление если не преобладает, то имеет большое влияние на жизнь общества и школы. Мы видели, насколько поздно возникает упорядоченное разделение на отдельные классы, насколько разные ученики посещали одновременно один и тот же класс - от десяти-тринадцати летних ребят до юношей пятнадцати-двадцати лет. В языке того времени понятие школьного возраста относилось не обязательно к детям, оно могло обозначать предел, после которого успех в учебе мало вероятен. Именно так нужно понимать советы Терезы Панса своему мужу Санчо, уходящим с Дон-Кихотом: «Не забудь про меня и про детей. Помни, что Санчико уже пятнадцать и ему в школу пора, настоятель, который ему ДЯДЮШI)ОЙ приходится, обещался направить его по духовной части»1. В школу начинают ходить, когда предоставляется возможность, иногда слишком рано или достаточно поздно. Такое отношение к образованию сохранится до конца ХУII века, несмотря на противоположные веяния.

Мало того, следы его достаточно ярко проявляются и В ХУIII веке, и после Революции самые старые педагоги вспоминают о нем, чтобы заклеймить как порочную практику Старого порядка, при котором в коллежах долго оставляли старых школяров. По-настоящему все изменилось лишь в XIX веке.

Это безразличие школы по отношению к детскому воспитанию было свойственно не только закоренелым консерваторам. Примечательно, что гуманисты эпохи Возрождения разделяли его со своими врагами - традиционными схоластами. Как и средневековые учителя, они путали образование и культуру, растягивая воспитание на всю человеческую жизнь, не выделяя детей и молодежь в привилегированный класс и не различая возрастов. Не потому ли получилось, что они оказали очень слабое влияние на структуру школы, а их роль была сильно преувеличена историками культуры. Настоящие новаторы, которые стали реформаторами школьной системы в ХУ веке - это кардинал Д'Эстутвиль, Жерсон, организаторы коллежей и педагоги, и наконец, веще большей мере, иезуиты, ораторианцы и янсенисты вХУII веке. Именно у них появляется чувство особ ости детства, первые знания детской психологии, и именно они озабочены тем, как найти методику, учитывающую особенности этой психологии.

Коллеж Старого порядка долго сохраняет черты своей прародительницы - кафедральной латинской школы. Он очень поздно начинает ПОХОДИТЬ на сугубо детское учебное заведение.

Далеко не все проходили через коллеж и даже через малые школы. У тех, кто не учился вовсе или проучился слишком мало (один-два года), старинная привычка раннего начала самостоятельной жизни взяла верх, как в Средние века. Это была область очень короткого детства. Там, где коллеж не продлевал его, все оставалось по-старому.

Еще в ХУII веке отправляли учиться в то или иное заведение не обязательно по рождению. Так, многие молодые аристократы презрительно относились к коллежу, не особенно жаловали академию и недолго думая присоединялись к действующей армии. В своем знаменитом рассказе о смерти Тюренна в 1675 году мадам де Севинье отмечает присутствие рядом с маршалом его четырнадцатилетнего племянника. В конце правления Людовика XIV полковник королевской армии упоминает лейтенантов четырнадцати лет. Шевер поступил на службу в одиннадцать.

Такое раннее начало самостоятельной жизни часто наблюдается у военных. У мадам де Севинье, которую интересует решительно все, что связано с военной службой, как заметил Леонар, есть следующий анекдот: «Депрео вместе с Гурвилем пошли повидать его высочество, тот их посылал с инспекцией в ПОЛКИ. Ну как, что вы скажете о состоянии нашей армии? - спрашивает принц - Монсеньор - отвечает Депрео - я думаю, что она будет славной, когда достигнет совершеннолетия. Дело в том что самому старшему не исполнилось и восемнадцати»3.

В ХУII веке эта ситуация была общей для офицеров и солдат. для последних она продолжалось довольно долго, в то время как для офицеров она становится неактуальной в ХУIII веке: прежде чем получить офицерский чин, отныне нужно пройти полный школьный цикл обучения, а иногда еще и закончить специальное военное заведение.

Если в ХУН веке ни один социальный класс не обладал монополией на право получения образования, то такой монополией обладал пол. Женщины исключались из системы. Поэтому традиция раннего вступления во взрослую жизнь после короткого детства у женщин не прерывается со Средних веков до ХУН века. «С тех пор как милостью Божией, через которую мы наследуем жизнь вечную, мне исполнилось двенадцать лет, я пять раз обретала мужа под сводами церкви». Так говорит женщина у Чосерав XIY веке. Но и в конце ХУI века Катрин Марион выходит замуж за Антуана Арно в тринадцать лет. Она настолько была хозяйкой в доме, что могла «дать пощечину своей первой горничной., девушке двадцати лет, умной, за то, что она не смогла устоять перед ласками некой особы» 4. Катрин Леметр, написавшая эти строки, вышла замуж в четырнадцать лет. Когда ее сестре Ан не было двенадцать, уже шли разговоры о ее замужестве и лишь религиозное призвание девочки помешало свадебному проекту. Претендент никуда не спешил и очень хотел породниться с их семьей. «Он не только не женился на другой - говорит Катрин Леметр - когда Анна дала обет, но даже и не думал об этом, пока не увидел монашенкой и ее младшую сестру, которой было шесть лет, когда он просил руки Анны». Таким образом, четыре или шесть лет хождения в женихах. Впрочем, начиная с десяти девочки становились уже маленькими женщинами, как и наша Анна Арно - их очень рано приучали себя вести по-взрослому: «С десяти лет отроду у этой малышки наблюдался уже столь развитой ум, что она справлялась с хозяйством мадам Арно, которая специально отдала ей все управление домом, чтобы воспитать из нее будущую мать семейства, как и положено».

Кроме домашнего воспитания, девочки не получали никакого другого образования. В семьях, где мальчики посещали коллеж, девочки ничего не изучали. Фенелон жалуется на женское невежество как на очень распространенное явление. Очень много внимания уделяется мальчикам, признает он, «самые знающие люди стараются в этой области. Сколько появилось учителей в коллежах! Сколько расходов на издание книг, на научные изыскания, на способы изучения иностранных языков, на подготовку учителей... Образование для мальчиков очень высоко ценят». Но как с девочками! «Общество полагает себя вправе отдать девочек на попечение невежественных матерей»5. Таким образом, женщины едва умели читать и писать. «Научите девочку правильно читать и писать. Постыдное, но повсеместное зрелище - женщины, обладающие разумом и хорошими манерами (то есть из высшего общества), не имеют хорошего произношения при чтении: они или запинаются или растягивают слова... Еще ужаснее их орфография или манера связывать буквы при написании». Их можно назвать почти неграмотными. Постепенно сложилась традиция отдавать девочек в монастыри, где не давали общего образования: они лишь упражнялись в благочестии и получали исключительно религиозное образование.

В конце века Сен-Сир мадам де Ментенон даст модель современного образования для девочек, начинавшегося между семью и двенадцатью годами и заканчивавшегося к двадцати. Жалобы на малые смешанные школы урсулинок обозначили общую тенденцию в пользу женского образования, но она полностью проявится лишь два века спустя.

Начиная с ХУ века и особенно в ХУI и ХУН веках, не смотря на все еще сильную средневековую концепцию образования, безразличного к возрастам, коллеж все больше становится учреждением, где воспитывают и обучают молодых людей, опираясь на элементы психологии, которую открывали для себя в то время.

Мы узнаем эти элементы и у Кордье, и в Raio иезуитов, и в обильной педагогической литературе Пор-Рояля. Именно тогда открывают и необходимость дисциплины: органической и постоянной, очень отличающейся от грубой власти, не опирающейся на авторитет. Законники хорошо понимали, что беспокойное общество, которым они управляли, требует жесткой руки, однако дисциплина происходит от другого духа и другой традиции. Школьная дисциплина - продукт церковной или религиозной дисциплины; она является не столько способом принуждения, сколько инструментом морального и духовного совершенствования, она притягательна своей Эффективностью, поскольку становится обязательным условием совместной деятельности, но и своими внутренними ценностями аскезы и благочестия. Воспитатели примут ее как систему неусыпного круглосуточного, хотя бы теоретически, контроля за детьми.

Основное различие между средневековой школой и коллежем Нового времени заключается в введении дисциплины в школьную жизнь. Она постепенно распространится и на частные пансионы, где живут учащиеся и иногда на весь город, правда часто безуспешно. Учителя стараются ужесточить контроль за своими учениками, и начиная с конца ХУН века семья только приветствует подобный подход, считая дисциплину лучшим условием для по лучения серьезного образования. Это приводит к резкому увеличению числа интернов, а идеальным учебным заведением в XIX веке становится интернат, лицей, малая семинария, религиозный коллеж, средняя школа. Несмотря на некоторые архаические черты, дисциплина придаст коллежу современный вид, который имеют наши сегодняшние средние учебные заведения. Эту дисциплину надо понимать не только как ужесточение внутренних правил, она привила семьям уважение к полному циклу обучения.

Школа станет уделом детей и молодежи, сфера ее влияния не будет распространяться на людей, достигших зрелого возраста, как в Средние века и эпоху Возрождения, но продолжительность учебы станет большей (меньшей, однако, чем в Средние века). Люди больше не будут ограничиваться двумя-тремя годами учебы, как это еще часто случается в начале ХУН века в одинаковой мере среди бедных дворян и простолюдинов, ремесленников, счастливых уже тем, что дали хоть видимость латинского образования своим детям. В конце XVIH века весь цикл обучения уже становится очень похож на цикл обучения XIX века: как минимум, четыре-пять лет. Ребенок в качестве ученика будет подчинен все более и более строгой и реальной дисциплине, которая отдалит его от вольностей взрослого человека. И таким образом детство будет продолжаться все школьные годы.

С одной стороны, ученики школ, с другой - те, кто, следуя очень давним традициям, сразу входит во взрослую жизнь, как только окрепнут их ноги и речь. Это разделение не совпадает с положением на социальной лестнице. Несомненно, ядро школяров составляют выходцы из семей буржуа, служителей церкви и чиновников. Но мы уже видели как дворян среди неграмотных, так и ремесленников или крестьян за школьной партой. Девочки из благородных семей были не больше образованны, чем девочки из низших сословий, последние даже могли превосходить первых по грамотности - их иногда обучали искусству письма, и это становилось их профессией. Школьная практика в эпоху, когда коллеж объединял все виды образования, которое мы разделяем сегодня на начальное, среднее и высшее, гораздо в меньшей степени, чем сегодня, отражала социальную структуру. Усилия, предпринимаемые школьным апостолатом в конце ХУН века, вылившиеся в возникновение Братства христианских школ, распространялись не только на бедных. Народные школы были полны детьми буржуа, а младшие классы коллежей заполнены детьми ремесленников и крестьян.

Могло случится так, что наша образовательная система имела бы единственную основу: при Старом порядке вплоть до XVIH века существовал только один вид школы. География и социальная структура школьного набора расширялись бы, продолжительность циклов, напротив, менялась бы в зависимости от направленности учебы: лишь чиновники и будущие священнослужители продолжали бы свое обучение вплоть до окончания двух или трех философских классов (эквивалент нашего общегуманитарного высшего образования), а другие - люди ручного труда и военные - прекращали бы его на более ранних стадиях. Именно так ситуация складывается к середине ХУН века: латинские колледжи и регентства группируются вокруг больших коллежей полной нагрузки, и их плотность заметно снижается к периферии. Возникла целая россыпь регентств, где преподавались лишь самые начала цикла. Удивительный факт, если вспомнить о строгости и разнообразии социальной иерархии при Старом порядке: в основе различий в школьной практике стояло не социальное положение, а будущая профессия. В результате экзистенциальные установки разных классов, как и многие черты повседневной жизни, не слишком различались.

Такое положение не могло длиться бесконечно, и начиная с ХУН! века единая школа заменяется двойной системой образования, где каждая ветвь соответствует не возрастной группе, а социальной: лицей или коллеж для буржуа (среднее образование), школа для простолюдинов (начальное). Среднее образование подразумевает долгий цикл. Начальное же значительное время остается коротким циклом, и только после преобразований, последовавших за последними большими войнами, в Англии и во Франции начальный цикл становится более продолжительным. Возможно, одна из причин такой социальной специализации кроется в технической необходимости длинного цикла обучения, какраз в тот момент, когда он уже стал привычным. Теперь полное образование рассчитано только на тех, кто с самого начала собирается его закончить, принимая все правила игры, так как правила школьного или религиозного сообщества требуют той же полной самоотдачи, что и игра. И как только правила длинного цикла устанавливаются в стенах учебных заведений, там не остается места для тех, кто по социальному или материальному положению, из-за профессии родителей не может продолжать учиться до самого конца.

Но есть и другая причина этой эволюции: действия сторонников разума, знаний и дисциплины, которых мы видели у истоков изменения общественной морали между Средними веками и Новым временем. Именно они осознали особенность детского периода жизни и нравственное и социальное значение образования, методичного воспитания детей в специальных учреждениях, предназначенных для достижения этой цели. Очень рано многие из них вдохновлялись собственными успехами, имевшими решающее социальное значение, о котором они не всегда догадывались. Ришелье, который предвидел создание образцовой академии в придуманном им утопическом городе, затем Кольбер высказывали свои опасения по поводу умножения числа образованных, возможной нехватки рабочих рук: старая тема, которую наиболее консервативная прослойка буржуазии передавала от поколения к поколению вплоть до сегодняшнего дня. В ХУН веке это был глас вопиющего в пустыне, несмотря на власть, которой обладали эти люди: они не смогли остановить успешное продвижение коллежей вплоть до самых отдаленных захолустий. Однако в ХУIII веке их предубеждение передалось определенной категории «просвещенных» людей, которых можно назвать их последователями во многих областях. Эти люди Просвещения, вышедшие из сообществ мыслителей, оказывали на общественное мнение благодаря своему числу и связям столь сильное влияние, какое не могла оказать ни одна группа законников, клириков или интеллектуалов в прошлом. Некоторые из них, такие как Кондорсе, остались верными концепции универсального образования, доступного всем. Однако большинство склонилось к прямо противоположному, особенно с изгнанием иезуитов: ограничиться одним социальным классом, что касается полного классического образования, оставляя доступным народу лишь второстепенное образование, исключительно утилитарное.

Мы также знаем, что современное ощущение детства получило наиболее яркое выражение именно в этой среде просвещенной буржуазии, восхищавшейся Грезом, читавшей «Эмиля» или «Памелу». В народной же среде, в меньшей степени, затронутой школой, напротив, старые образы жизни сохранились до наших дней. Мы вправе задаться вопросом, не было ли в этом отношении даже некоторого регресса в первой половине XIX века, когда началось широкое применение детского труда в текстильной промышленности? Детский труд способствовал сохранению этой средневековой черты общества - слишком ранний переход к взрослой жизни. Вся организация жизни была изменена различиями в школьной биографии детей, в зависимости от их буржуазного или простонародного происхождения.

Таким образом, существует замечательная синхронность в возникновении современных понятий возрастной категории и социального класса: и то и другое появилось в одно время, в конце ХУIII века, в одной среде - буржуазной.

СЕМЬЯ