Нарративное интервьюОбщепризнанным методом получения нарративов в социологии считается разновидность качественного интервью – нарративное интервью. Его материалы более структурированы, чем письменные автобиографии, так как заданные интервьюером логика и элементы контроля, в отличие от свободного биографического жанра, не позволяют тексту отклоняться в сторону [прилож.2]. Проблематичность письменных автобиографий, даже в случае предложения респонденту ключевой темы в описании собственной жизни, образно говоря, связана с тем, что «писательство – дело одинокое … вглядываясь в неведомое море своей души … человек входит на корабль по имени «Слово» и решает плыть к ближайшему острову … и плывет на исходе сил, хотя и осознает, что отклонился от курса, и остров, к которому он направлялся, больше не виден на горизонте»[17]. Нарративные интервью обладают необходимым потенциалом для валидизации знаний обычных людей и понимания скрытых мотивов поведения, которые могут поставить под сомнение официальные точки зрения или уже институционализированные теории. Базовое допущение нарративного интервью – знания, полученные посредством жизненного опыта, самодостаточны и способны снабжать своих носителей когерентной системой взглядов, которая формирует в их сознании правдоподобную картину прошлого. Соответствие структуры повествования структуре жизненного опыта в нарративном интервью достигается за счет его целостности и законченности (информант обычно доводит рассказ до конца и проясняет взаимосвязь его эпизодов), сгущения информации (рассказчик излагает не всю, а наиболее существенную для его жизненного опыта информацию) и ее детализации (любая тема или событие рассказа раскрываются в контексте своего возникновения) [Журавлев, 1993-94, с.36-38]. Форма вопроса («нарративный импульс»), обстановка интервью, характеристики интервьюера и респондента, стиль отношений между ними и т.д. оказывают влияние на то, что и как говорит информант: если интервью берется дома, возрастает давление идеалов «респектабельности», в интервью на рабочем месте доминируют профессиональные условности; важно и то, носит интервью конфиденциальный характер или, наоборот, записывается [Томпсон, 2003, с.146]. Для сторонников количественного подхода приоритетное значение имеет этап сбора данных (совершенствование приемов и процедур получения информации в наименее искаженном виде), для приверженцев качественного подхода – этап интерпретации и анализа (учет влияния динамических характеристик коммуникативного взаимодействия на процесс порождения вербальной информации) [Маслова, 2000]. Поскольку качественное интервью выстраивается по коммуникативным правилам обыденного поведения, оно предполагает, что действия интервьюера оказывают влияние на ситуацию, даже если он молча слушает респондента, причем интервьюер не может предсказать воздействие своих слов и поступков на информанта и не может оценить правильность или ложность конкретной интерпретации, так как сам респондент не всегда понимает глубинные мотивы собственных действий. Поэтому для детализированного, неструктурированного и недирективного нарративного интервью характерна высокая совместимость с другими методами и внутренняя потребность в таком совмещении в связи с ориентацией на восприятие изучаемого явления в его феноменологической целостности и единстве с контекстом. С точки зрения процедуры нарративное интервью – это «направляемый интервьюером свободный рассказ, повествование о жизни, текст которого подлежит качественному анализу» [Ядов, 1998, с.231]. Отсутствие вмешательства со стороны интервьюера, кроме возможных междометий удивления или одобрения, позволяет респонденту вспомнить в первую очередь те эпизоды, которые представляют для него наибольшую значимость. Социолог сохраняет свою доминирующую роль организатора опроса, интервьюера, автора тематического направления и «нарративного импульса», но респондент получает возможность выразить собственное видение и проживание проблемной ситуации. Он определяет композицию, контекстуальные рамки, рациональные и эмоциональные оттенки, стиль, выразительные языковые средства повествования [Маслова, 2000]. Оставаясь доминируемым по ролевой позиции, респондент оказывается доминирующим по способу выражения своих представлений [Бургос, 1992, с.127]. Поскольку процедурой управляет скорее не интервьюер, а сам информант, нарративное интервью не укладывается в стандартную классификацию видов интервью по критерию формализации-директивности-унификации (от стандартизированного до свободного). Критерий директивности здесь не «работает», хотя, как и свободное интервью, нарративное интервью не формализовано и не унифицировано [Готлиб, 2002, с.292]. Ф. Щютце, отталкиваясь от методологической предпосылки гомологии рассказанного пережитому, предложил следующую трехчленную структуру нарративного интервью (также разрабатывалась Г. Розенталь) [Журавлев, 1993‑94, с.39-40; Устная история…, 2004, с.21]: Фаза свободного нарративного рассказа: следуя собственной логике субъективно значимых событий информант рассказывает свою историю без вмешательства со стороны исследователя. Объем ответов на «нарративный импульс» (вопрос «Что бы вы рассказали о своей биографии?») необъятен, но все они инвариантны, поскольку обычно респонденты рассказывают о том, как они стали тем, кто они есть сегодня. Упоминаемые информантом события «отфильтрованы» памятью и сегодняшним представлением о себе. Наиболее значимые события выбиваются из общей хронологии или становятся рефреном повествования: женские биографии отличает большой удельный вес частной жизни; у мужчин она сведена к минимуму и по жанру напоминает анкетные данные (мужчины стремятся представить себя с точки зрения профессионального пути). Фаза нарративного расспрашивания: вопросы интервьюера направлены на уточнение деталей, восстановление оборванных нитей рассказа, прояснение смысла высказываний (многие рассказчики избегают явных оценок). Чтобы действительно «услышать» респондента, не следует формулировать большое количество конкретных вопросов [Мещеркина, 2004, с.87], в основном речь должна идти об определенном периоде в жизни, упомянутой в рассказе теме или ситуации, приведенному аргументу (для уточнения). Оптимальной формой самоконтроля для интервьюера является небольшой тематический гайд, которого следует придерживаться по мере возможности, но ни в коем случае не навязывать логику его выстраивания респонденту. Чтобы помочь информанту «перевести» собственный жизненный опыт в форму «истории», интервьюер может задавать вопросы «как это началось?», «что случилось потом?», однако приоритетом являются самостоятельно высказываемые респондентом комментарии и оценочные суждения. Информация, полученная в ходе нарративного расспрашивания, позволяет не только развернуто детализировать отдельные моменты, но и осветить те проблемные эпизоды, которые не вошли в основной рассказ по причине своеобразной внутренней цензуры информанта. Например, непроговоренность отношений отца и матери может свидетельствовать как о традиционном укладе в семье, так и об отсутствии сильных эмоциональных связей между родителями – оба варианта влияют на социальную и гендерную идентификацию детей. Предложение рассказчику оценить свою жизнь в целом: сравнение реконструированной биографической идентичности информанта с его собственной «теорией» своей жизни помогает понять используемые им схемы толкований и интерпретации. «Фрейм», «рамочный» смысл «истории жизни», обычно задается в начале и в конце повествования, но биографическая процессуальность (упоминаемые события и факты) может изменять заданные смысловые рамки. Важно, чтобы сам рассказчик проговорил ту событийную логику, за счет которой его повествование приобрело целостность. Иногда на заключительном этапе проведения нарративного интервью респондента просят изобразить графически, например, этапы своего профессионального пути и сопроводить их комментариями, что позволяет понять ценностно-временн о е восприятие рассказчиком своей профессиональной биографии в единстве ее событий. В качестве практических рекомендаций по проведению нарративного интервью исследователи подчеркивают необходимость [Fraser, 2004, p.184-185]: предварительно ознакомиться с социально-историческим контекстом жизни респондентов; использовать различные коммуникативные стили общения; избегать «вытягивания» из респондентов информации; аккуратно относиться к временн ы м рамкам как избранным самим респондентом, так и заложенным в задачах исследования; создавать атмосферу доверия (с помощью достаточно неформальной и дружелюбной манеры общения); обсуждать с респондентами возникающие в процессе интервью первоначальные интерпретации происходящих в их жизни событий; с уважением относиться к той форме, стилю и содержанию повествования, которые выбрал респондент. К решающим методическим преимуществам нарративного интервью в силу его неформализованного характера относятся гибкость, триангулируемость и «феноменологичность», к недостаткам – отсутствие доказательности и гарантий глубокого проникновения в подлинные установки и убеждения людей [Веселкова, 1994, с.107]. Вместо понятий надежности, точности и устойчивости в нарративном интервью используются критерии недирективности, референтности и естественности. Под недирективностью понимается мастерство нейтрального (несуггестивного) опроса, нацеленного на минимизацию «эффекта интервьюера», хотя радикальное невмешательство может вызвать серьезные искажения (интервьюируемый не знает, о чем его, собственно, спрашивают, а исследователь не знает, что имеет в виду респондент). Категория референтности предполагает акцент на контекстуальности речевого материала информанта – «нужно «проникнуть» в описываемую информантом практику, чтобы быть уверенным в обоюдном понимании» [с.108]. Необходимо отметить, что понятие нарративного интервью не отличается однозначностью: одни исследователи разводят понятия нарративного и биографического интервью, другие, наоборот, определяют нарративное интервью как биографическое повествовательное [Маслова, 1996, с.209]. Одни авторы различают нарративное интервью как биографический метод (рассказ о жизни в целом) и лейтмотивное (тематическое) интервью как повествование об отдельном аспекте биографии [Семенова, 1998, с.104-106]; другие вводят понятие «лейтмотивно-нарративное интервью» [Устная история…, 2004, с.135] или заменяют его формулировками «проблемно-ориентированное интервью с использованием элементов биографического» [Устная история…, 2004, с.197], «биографическое проблемно-ориентированное» [Бредникова, 1997, с.70], «тематически стимулированный биографический нарратив» [Герасимова, 1997, с.105], «биографически-нарративное интервью» [Женская устная истории…, 2004, с.70]. Все эти понятия объединяет то, что нарративное интервью в строгом смысле слова доступно не каждому респонденту. Оно предполагает, что «после предъявления нарративного импульса роль исследователя-интервьюера ограничивается эмпатическим слушанием, обеспечивающим психологическую поддержку рассказчика и стимулирование его активности; в действительности же респонденты обладают весьма различными способностями, желанием и готовностью рефлексировать» [Маслова, 2000, с.50]. Кроме того, в рамках нарративного интервью высокие требования предъявляются и к «ретроспективной компетенции» респондента – способности информанта по заказу интервьюера/исследователя под углом определенной тематической перспективы образовывать смысловые связи, формулировать, оценивать и оправдывать мотивы и намерения [Женская устная история…, 2004, с.71]. П. Томпсон признает наличие двух крайних форм интервью – 1) разграфленного «вопросника» с жесткой логической структурой, когда респондент дает односложные или очень краткие ответы (здесь могут «подавляться» многообещающие направления исследования и упускаться важная информация), и 2) «свободного разговора», в котором рассказчика «приглашают поговорить» (интервью может выродиться в набор анекдотов и сплетен) [2003, с.226‑229]. По его мнению, контраст между указанными типами интервью не столь резок уже потому, что любые общие принципы сглаживаются под воздействием личностей участников интервью: ни один интервьюер не будет проводить интервью в негибком анкетном стиле с непроницаемым лицом и отказываться от диалога с собеседником во избежание искажений. Хотя в отечественной социологической традиции понятия нарративного и свободного интервью разводятся, в понимании Томпсона – это вещи синонимичные. Во-первых, задача свободного интервью – запись нарратива (что люди говорят о своей жизни или ее части, как они строят рассказ, выбирают события и слова); во-вторых, Томпсон ставит под сомнение рассмотренную выше трехчленную структуру нарративного интервью с точки зрения субъективного характера полученной информации: как и в свободном интервью, в нарративном интервью необходимо, в первую очередь, установить социальный контекст (объяснить цель интервью), что порождает определенные ожидания у информанта и влияет на все происходящее. Независимо от метода получения нарративов, в них могут использоваться различные принципы связывания и осмысления событий: «героецентрический», временн о й (повествование-хроника), пространственный (повествование-путеводитель), причинно-следственный (повествование-толкование) [Веселова]. Сам процесс осюжетивания жизненного опыта, превращения его в нарратив схематично выглядит так: неделимый жизненный континуум – выделение и отбор событий (фабула) – связывание событий (сюжет) – материализации жизненного опыта в конкретной нарративной форме. Общая схема работы с нарративами предполагает несколько этапов: 1) непосредственное участие информанта (рефлексия, воспоминания, накопление отдельных фактов в наблюдениях – одни феномены оказываются для человека значимыми, другие он даже не замечает); 2) конструирование нарратива воедино так, чтобы авторская интерпретация событий была понятна слушателям (нарратив неизбежно является самопрезентацией рассказчика); 3) фиксация речевого действия в письменной форме (транскрибирование); 4) анализ исследователем расшифровок и создание некой минитеории (собственной версии изучаемого явления), исходя из поставленных задач и теоретических предпочтений; 5) восприятие читателем написанного отчета – он становится соавтором текста, привнося в него свои смыслы, вопросы и сомнения [Ярская-Смирнова, 1997а]. Каждый из перечисленных этапов, с одной стороны, конституирует описываемый в нарративе опыт, придавая ему смысл, с другой – урезает, редуцирует, искажает и изменяет его. Варианты «прикладного» нарративного анализа Подходы к анализу нарративов Можно выделить несколько подходов к анализу нарративов: драматический, социолингвистический, структурный. Драматический подход акцентирует внимание на грамматических ресурсах, применяемых индивидами для характеристики действия, сцены, агентов, обстоятельств и целей. «Драматургический анализ» представления, исследование техник и приемов «продажи своего имиджа» информантом позволяет понять, каким образом человек поддерживает или меняет свою идентичность [Бредникова, 1997, с.74]. Поскольку «речь уточняет интенцию говорящего» [Луман, 2004, с.89], социолингвистический подход апеллирует к изучению разнообразных черт речевой пунктуации, которые помогают интерпретатору услышать, как группируются предложения и маркируются границы эпизодов (хотя нарративы только условно являются историями, имеющими начало, середину и конец). Задача нарративного анализа в данном случае состоит в выявлении не только чисто лингвистических характеристик истории, но и собственно социологического содержания набора фраз. В основе нарратива как законченного текста, полученного в результате установления отношений последовательности между локализованными в пространственно-временных координатах событиями, всегда лежит некий концептуальный «посыл», в соответствии с которым повествование организуется иерархически – от наиболее важных и глобальных событий к менее значимым феноменам [Abu-Akel, 1999, p.438]. Структурный подход позволяет избежать тенденции прочтения нарратива только ради содержания или как доказательства первичной теории и имеет свою внутреннюю дифференциацию [Ярская-Смирнова, 1997а]: одни авторы убеждены, что основу нарратива составляет совокупность темпорально упорядоченных предложений (В. Лабов); другие считают, что важна не хронология, а взаимосвязь событий (К. Юнг); третьи утверждают, что целостность нарратива гарантируется не временем, а темой (К. Риссман). Но в любом случае «суть классического повествования в том, что оно подчиняется логико-временному порядку» [Барт, 2001, с.70]. Структурный подход допускает разные варианты нарративного анализа: фиксацию в целостных текстах основных тем, элементов мысли и стиля (Р. Барт); акцентирование связи текста со средой и взаимосвязи слов в тексте (Т. ван Дейк); выделение элементов текста по их функциям (К. Леви‑Строс, В. Пропп); выстраивание структуры текста на основе определенным образом взаимосвязанных событий (З. Харрис). У. Эко определяет структуру как результирующую модель упрощающих операций, позволяющих рассматривать явление с одной единственной точки зрения и «именовать сходным образом разные вещи» [1998, с.63-65]. Путем последовательного абстрагирования мы находим гомогенные структуры на разных культурных уровнях и представляем текст в виде некоей пространственной схемы (пирамиды, круга, спирали, ролевой или темпоральной матрицы и т.д.). Хотя ни одно произведение не сводимо к схеме или ряду схем, мы загоняем его туда, чтобы разобраться, почему возможно множество интерпретаций одного и того же текста. Структурный подход основан на предположении, что «нарративы обладают общей структурой, которую можно анализировать, невзирая на сложность ее вычленения», и направлен на поиск «инвариантных структурных компонентов миллионов нарративов» [Franzosi, 1998, p.524]. Структура нарратива – не результат рефлексии над объективно присутствующей в самом прошлом родственной структурой: у прошлого нет нарративной структуры – она появляется только в повествовании, придается, навязывается прошлому [Анкерсмит, 2003а, с.128]. Переоценивать значимость структурирования содержания нарратива не следует: «структура – это вроде истерии: если заниматься ею, она присутствует с несомненностью, но стоит притвориться, что игнорируешь ее, как она исчезает» [Барт, 2000, с.19]. Тем не менее, анализ нарратива проще и целесообразнее проводить на основе выделения его структурных компонентов. В «полном» нарративе принято выделять шесть формальных функциональных элементов: 1) тезис/резюме (краткое изложение существа дела); 2) ориентацию (характеристику времени, места, ситуации и участников действия); 3) комплекс действий/осложнение; 4) оценку (значимость и смысл действий рассказчик выражает прямым утверждением, лексическим усилением, приостановкой действия, повторением и т.д.); 5) резолюцию (итог разрешения затруднения) и 6) коду (отнесение к настоящему времени) [Franzosi, 1998; Labov, 1997; Labov, Waletzky, 1997; McCormack, 2000; прилож.4]. В первую очередь именно осложнение необходимо для формирования нарратива; обычно оно состоит из ряда событий и образует основу нарративных предложений [Labov, 2001]. В «хорошем» завершенном нарративе достаточно четко представлены (очевидны для слушателя/читателя) все функциональные элементы, т.е. «даже посторонний человек не спросит «Ну и что?»: хороший рассказ постоянно сам отвечает на этот вопрос» [Labov, Waletzky, 1996, p.37].
Процедура структурного рассмотрения нарратива включает в себя несколько этапов: выделение речевых отметок начала и конца повествования и вычленение относительно простого нарратива благодаря наличию смысловой связи между началом и концом «истории»; перепись выбранного нарративного сегмента с нумерацией строк и указанием его формальных функциональных элементов; анализ нарратива с точки зрения соотношения элементов нарративной структуры (способа отбора прошлых событий, сюжета, описания действующих лиц и временной последовательности); выяснение социальной роли нарратива (как он возник, читается, изменяется и т.д.). За последнее десятилетие социологи предложили разные варианты анализа нарративных текстов, основанные на их структурных лингвистических характеристиках: сравнение нарративов с точки зрения формальной репрезентации нарративных структур в терминах акторов и действий; семантическую грамматику - организацию нарративной информации по модели «SAO» (субъект, действие, объект), где субъектом и объектом обычно являются социальные акторы; сетевые модели; поиск повторяющихся черт во временной организации нарративных структур; различение значений тех событий, что происходят по причине одно другого, и тех, что следуют друг за другом, – этот подход позволяет обнаружить явные и скрытые каузальные характеристики нарратива и сформулировать гипотезы о социальных отношениях, работая лишь с одним-единственным нарративом. Транскрибирование и редактирование Прежде чем суммировать конкретные приемы нарративного анализа, необходимо рассмотреть два, казалось бы, внешних по отношению к самой аналитической процедуре, момента. Во-первых, исследователь работает с транскрибированными и отредактированными, а не «аутентичными» повествованиями респондентов – транскрипт превращает «слуховые» объекты в визуальные, что неизбежно предполагает изменения и интерпретации. Во-вторых, выбор аналитической процедуры в значительной степени детерминирован масштабом социологического исследования: небольшие проекты часто базируются на детальном, «построчном» анализе нарративов, однако он редко используется в исследованиях, где количество респондентов превышает пятьдесят (здесь не предполагается «пристального» изучения транскриптов интервью – в иллюстративных целях привлекаются целые секвенции нарративных текстов). Дистанция между «сырым» полевым материалом (как он представлен в наблюдениях и первоначальных высказываниях) и финальной научной презентацией результатов исследования огромна [Brunt, 1999, p.502]: первый шаг на пути к ее созданию – транскрибирование записей, второй – их редактирование (по сути, «вычищение» текста от присутствия самого автора), третий – написание аналитического отчета, четвертый – трансформация отчета в статью по результатам исследования и, наконец, пятый, – презентация исследователем своих выводов в рамках научных дискуссий с коллегами. Созданные информантами «тексты» могут быть представлены в научных публикациях не только фрагментарно и в отредактированном виде, но и, что случается крайне редко, в полном соответствии с «оригиналом», без правки и редактирования, но с комментирующим рассуждением исследователя [Козлова, Сандомирская, 1996, с.10], или же, наоборот, как полностью «фикционализированные» истории [Gilgun, 2004]. Любое редактирование вносит в текст информанта субъективность исследователя, поскольку «редактор» через отбор фрагментов может сконструировать из рассказчика и субъекта («палача»), и объекта («жертву»). Транскрибирование всегда частично и избирательно, потому что, во-первых, устный рассказ преломляется через видение исследователя (транскрибирование аналогично фотографии); во-вторых, социолог определяет, каким должен быть транскрипт (будет ли он отражать все элементы устного рассказа). Например, в рамках социолингвистического подхода важны не только все лингвистические нюансы, но и невербальные моменты (паузы, обрывы речи), которые необходимо зафиксировать в транскрипте (прилож.4). А в случае сравнения нарративов для создания «обоснованной теории» приоритетом является аккуратность фиксирования содержания повествования [MacLean, Meyer, Estable, 2004, p.116]. В любом случае ни один транскрибированный текст не может полностью отразить сложность коммуникативного взаимодействия в рамках интервью и быть абсолютно свободен от ошибок. Редакторская правка транскрипта (и письменной автобиографии) обычно включает в себя [Козлова, Сандомирская, 1996, с.245-249]: интонационную разбивку текста с помощью знаков препинания; разбивку текста на предложения и абзацы, чтобы придать ему правильную нарративную структуру; переформатирование текста с помощью синтаксической правки – исправляются смешения падежей, ошибки согласования, избыточные повторы членов предложения; формирование собственно нарратива за счет таких текстообразующих средств, как сюжет, фабула и т.д. Потенциал редактирования должен быть ограничен пониманием, что хотя слова могут складываться в неграмотные фразы, это неизменно усиливает их непосредственность и выразительность – они буквально «оживляют» историю. Редактирование текстов респондентов может проводиться с целью акцентирования именно тех моментов повествования, в которых затронуты ключевые с точки зрения исследования темы, однако все элементы первоначального нарратива должны быть представлены в транскрипте хотя бы для того, чтобы текст был «репрезентативным». С.А. Белановский выделяет три аспекта редактирования текстов интервью [2001]: Стилистическая обработка фраз и их сочетаний («микроуровень» редактирования) – исходные устные высказывания трансформируются в стилистически грамотную письменную речь. Задача «редактора» – добиться полного совпадения мысли и ее словесного выражения за счет устранения стилистических ошибок (неточных словоупотреблений, оговорок, тавтологий, неоконченных фраз и т.д.) и разбивки повествования на абзацы. Логический контроль – устранение логических ошибок (не ложных утверждений, а ложных смысловых конструкций): ошибки, которые очевидны из контекста высказываний респондента, «редактор» исправляет самостоятельно; отдельные неточные выражения могут потребовать дополнительного интервью; противоречия, имманентно присущие мышлению респондента, сохраняются в тексте, чтобы получить содержательную психологическую или социологическую трактовку. Формирование текстовой композиции («макроуровень» редактирования) в соответствии с заданной респондентом или исследователем логикой изложения объективной и субъективной картины жизни информанта. Обращение к проблеме редактирования транскриптов объясняется возможностью двух исследовательских ориентаций в рассмотрении итогового текста: уровень непосредственной беседы и уровень объективированного текста. В рамках нарративного анализа первая ориентация встречается редко – приоритетным предметом изучения является объективированный текст. Соответственно, если вспомнить пять структурных компонентов любого коммуникативного акта (субъекты, повод, цель и эффект воздействия, контекст, специфика языковых средств), превалирующее значение в рамках нарративного анализа имеет один постоянный компонент (рассказчик) и все три варьирующих - цель и эффект воздействия (самопредъявление нарратора), контекст формирования нарратива и используемые информантом языковые средства. Поэтому, прежде чем переходить непосредственно к анализу полученного транскрипта, необходимо рассмотреть его с позиции активного слушателя, ответив на следующие вопросы: 1) как определяет процесс наррации рассказчик – пытается ли он рефлексировать над собственным опытом, «теоретизировать» его, чтобы сделать свою точку зрения понятной слушателю; 2) какие языковые средства он использует, чтобы описать себя, свои отношения, свою жизнь; 3) каков контекст конструирования нарратива (ситуация интервьюирования и более широкий социокультурный контекст). Шкала приемов аналитической работы с нарративами Своеобразную систематизацию способов анализа интервью в рамках нарративного подхода предложил П. Томпсон, противопоставив его реконструктивному подходу, преобладающему в устно-исторических исследованиях [2003, с.272-283]. Реконструктивный подход направлен на воссоздание социального контекста или отдельных его элементов (например, типа социальной мобильности или ситуации); в рамках «нарративного метода» повествования могут анализироваться либо как конъюнкции отдельных, единичных утверждений (что непродуктивно для социологии), либо как нарративы во всей их тотальности. Единство и согласованность нарратива гарантируются нашей способностью идентифицировать в нем ту главную идею, которая определяет видение прошлого. Трудность заключается в том, что эта идея часто становится ясной только в противопоставлении с конкурирующими трактовками [Анкерсмит, 2003, с.209]. Итак, по Томпсону, возможны следующие вариации «нарративного метода» [2003, с.275-283]: Самый простой вариант – попытка истолковать интервью с позиций традиционной литературной критики, т.е. раскрыть замысел автора, опираясь на любые полезные зацепки, те образы и темы повествования, где проявляются «мифы», которыми мы живем (золотая пора детства, беззаветная материнская любовь и т.д.). Оценка интервью с жанровой точки зрения – определение стиля повествования и того, как его форма влияет на содержание (например, как на содержание рассказа влияет принятие фаталистической установки «мне суждено быть бедняком»). Выявление символического значения используемых языковых конструкций: избыточные выражения и неоправданные отклонения, все эмоциональное и субъективное в повествовании не только свидетельствует о невысказанных личных переживаниях, но и показывает, откуда человек родом, уровень его образования, сословную принадлежность. Способы анализа нарратива в его целостности: Многоступенчатый метод, разработанный К. Риссман в рамках изучения рассказов мужчин и женщин о причинах развода. Сначала из черновой записи интервью удаляется все, что не имеет прямого отношения к повествованию (отступления, обмен репликами с интервьюером, неудачные начала фраз и т.п.), и выделяются описания конкретных событий. Затем по методике Лабова нарратив делится на смысловые отрезки с пронумерованными строками, но не функционально, а поэтически (в стихообразной форме). Далее определяются ключевые моменты повествования, присутствующие в каждом интервью, и сопоставляются у лиц разного пола. Формализованный метод группового анализа нарративов, разработанный Ф. Шютце и Г. Розенталь (использовался в изучении воспоминаний пожилых немцев, неохотно и путано рассказывающих о периоде нацизма и войны). Сначала нарративы прочитываются целиком с акцентированием ключевых моментов повествования, особенностей речи и интерпретаций рассказчиков. Исследовательская группа выдвигает гипотезы, они проверяются путем всестороннего и последовательного анализа коротких отрывков текстов. В итоге жизнеописания реконструируются как хронологически упорядоченные биографии и как субъективные интерпретации жизненного опыта. Сопоставление достаточного количества интервью позволяет смоделировать типовые «истории жизни». В классификации Томпсона только два последних варианта «нарративного метода» могут считаться социологическими. Чтобы составить некоторое целостное впечатление о «прикладном» нарративном анализе в социологии, можно условно упорядочить конкретные приемы аналитической работы с нарративами личного опыта по степени их относительной формализации на шкале с «количественным» и «качественным» полюсами. Контент-анализ Крайнюю позицию на «количественном» полюсе нашей условной шкалы занимают различные типы контент-анализа [Дмитриева, 1998, с.92; Vincent, 2000]: прагматический контент-анализ представляет собой классификацию высказываний с последующим установлением причинно-следственных связей; семантический контент-анализ предполагает систематизацию символов в зависимости от их значений и имеет три формы – измерение частоты упоминания объектов (обычно словоформ или лексем) в тексте, расчет частоты упоминания описаний объектов и измерение частоты упоминания объектов с конкретными характеристиками в конкретном контексте; психологический контент-анализ направлен на изучение эмоциональной окрашенности высказываний (недомолвки, темп и ритм речи, выбор слов в тексте позволяют оценить подтекст сказанного или то, что автор хотел умышленно скрыть). Перевод качественных утверждений в плоскость количественных измерений посредством контент-анализа позволяет сделать выводы более доказательными, а аргументы – более весомыми. Процедуре контент-анализа должно предшествовать выделение основной идеи, структуры текста, смысловых связей между эпизодами – особенности текста должны быть ясны к моменту определения смысловых единиц и единиц счета. Ключевым ограничением контент-анализа в рамках работы с нарративами личного опыта является его «неадекватность в эвристическом смысле» [Квадратура смысла…, 2002, с.199]: он вскрывает содержание текста, но далеко не всегда позволяет адекватно интерпретировать его значение, поскольку базируется на ранее высказанных положениях и использовании установленных научных категорий (исследователь просто иллюстрирует свою точку зрения). Информативно-целевой анализ Следующую после контент-анализа позицию на нашей условной шкале занимает информативно-целевой анализ. Нарративное интервью – коммуникативно-познавательный процесс с собственным движущим механизмом: вопрос интервьюера интерпретируется в сознании респондента и побуждает его к ответу, интерпретация которого интервьюером, в свою очередь, может породить ранее не запланированный вопрос. Успех взаимодействия интервьюера и респондента определяется тем, насколько адекватны друг другу структуры порождения и интерпретации текстов вопросов и ответов (иначе возникает ситуация «смысловых ножниц»). Средством обнаружения и устранения «смысловых ножниц» и является информативно-целевой анализ, позволяющий выделять макроструктуру (иерархию разнопорядковых смысловых блоков в тексте относительно основной идеи) и микроструктуру (внутритекстовые связи между блоками текста, образующими его логико-фактологическую и смысловую основу) текстов интервьюера и респондента и, тем самым, «контролировать соответствие формулировки вопросов целям исследования, определять коэффициент информативности ответов[18] и оценивать с этой точки зрения качество формулировок соответствующих вопросов, выявлять рассогласованности «фокусов» вопросов и ответов и находить способы их устранения» [Киселева, 1994, с.116]. Интерпретативный анализ Основной интерес для качественного, или интерпретативного, анализа текста представляет соотношение между его рациональными и риторическими элементами. Рациональные средства раскрывают суть идеи (хотя она искажается самим фактом облачения смысла в слова), а риторические (эмфаза, повторы, параллели, лейтмотивы, метафоры и т.д.) делают идею доступной и привлекательной для восприятия, т.е. задача аналитика – вскрыть все возможные смыслы текста, даже те, что завуалированы красивой риторикой. К достоинствам качественного анализа относят способность показать, насколько большое значение может иметь даже один-единственный текст в плане как своей внутренней организации, так и отношения к тому социальному миру, который он конструирует [Edwards, Martin, 2004, p.148]. Интерпретативный подход к анализу индивидуальных биографических повествований разрабатывал Н.К. Денцин, считавший, что внутри каждой «истории жизни» можно выделить несколько нарративов, перетекающих друг в друга. Основой выделения «мининарратива» является момент «эпифании», или особый опыт, важное событие индивидуальной жизни, помогающее человеку сформировать представление о самом себе. «Момент эпифании» важен потому, что прежнему опыту или событию придается определенное значение в ретроспективе, т.е. их смысл может значительно различаться в зависимости от того, оцениваются они сразу после/непосредственно в момент совершения или же человек пытается понять свою жизнь от момента их совершения в прошлом до
|
